Страница 11 из 30
Страдая от этого, Инь попросил совета у друга. Друг сказал:
— [Вы] намного превосходите других своим положением, вполне достаточным для славы. Имущества же и богатства [у вас] излишек. Во сне становиться рабом, возвращаться от покоя к мучению — таково постоянство [судьбы]. Разве можно обладать тем, что желаешь, и во сне и наяву?
Выслушав совет друга, [Инь] уменьшил [бремя] своих рабов, сократил дела, о которых заботился, и [тогда] почувствовал облегчение.
Чжэнец-Дровосек, собирая топливо в отдаленном месте, повстречал испуганного оленя, ударил его и убил. Боясь, что кто-нибудь заметит оленя, дровосек поспешил спрятать его во рву и прикрыть хворостом. Но от радости он вдруг забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось во сне.
По дороге [дровосек] пел о том, что с ним случилось. Песнкз подслушал прохожий и благодаря этому нашел оленя. Придя домой, он сказал своей жене:
— Дровосек во сне добыл оленя, но не знал, где он находится. Теперь же я его нашел. Дровосек воистину видел вещий сон.
Жена возразила:
— Не приснилось ли тебе, что дровосек добыл оленя? Откуда; взялся дровосек? Поистине ты добыл оленя, значит твой сон и был вещим.
Муж ответил:
— Зачем разбираться, кому приснилось: ему или мне? Я же добыл оленя!
Дровосек вернулся домой, но не мог примириться с потерей оленя. Той же ночью в вещем сне увидел он место, где спрягал оленя, и человека, который нашел оленя. На следующее утро дровосек отыскал приснившегося ему человека, а затем пошел в суд спорить из-за оленя. Его послали к Наставнику мужей.
Наставник мужей сказал:
— Если [ты] сначала действительно добыл оленя, то напрасно называешь это сном. [Если же] на самом деле добыл оленя во сне, то напрасно называешь это действительным. [Если] Прохожий действительно взял твоего оленя, то спорит с тобой из-за оленя. [Если же] его жена [правильно] говорит, что он узнал о чужом олене во сне, тогда никто не добыл оленя. [Однако] вот доказательство — олень. Прошу разделить его на две части и пусть услышит об этом царь Чжэн.
Царь Чжэн сказал:
— Увы! Не видел ли и [сам] судья во сне, что разделил чужого оленя?
[Царь] спросил совета у помощника. Помощник же сказал:
— [Ваш] слуга не может разобраться, сон это был или не сон. Отличить сон от яви [могли] лишь Желтый Предок и Конфуций. Кто же их различит, [если] ныне нет ни Желтого Предка, ни Конфуция. Значит, можно довериться решению Наставника мужей.
Хуацзы {22} из Янли в [царстве] Сун в среднем возрасте потерял память. Взяв [что-то] утром, забывал к вечеру; отдав вечером, забывал к утру; на дороге забывал, что [надо] идти, в доме забывал, что [надо] сидеть; сегодня не помнил о [том, что было] вчера; завтра не помнил о [том, что было] сегодня. Вся семья о нем печалилась. Позвали гадателя, [он] гадал на панцире черепахи, ноне дал ответа. Позвали шамана, [он] прочел заклинания, но не прогнал несчастья. Позвали врача, [он] лечил, но [болезнь] не прошла.
Конфуцианец из [царства] Лу сам вызвался излечить [больного]. Жена и сыновья Хуацзы предложили за снадобье половину всего имущества. Конфуцианец же сказал:
— Эту [болезнь], конечно, не разгадать по линиям на панцире черепахи, не изгнать заклинаниями, не излечить лекарствами и наколами камня {23}. Я попытаюсь вернуть его к мыслям, к заботам. Может быть, и вылечу.
Тут конфуцианец раздел Хуацзы донага, и [тот] стал искать одежду; оставил его голодным, и [тот] стал искать пищу; запер его в темноте, и [тот] стал искать Света. Конфуцианец обрадовался и сказал сыновьям Хуацзы:
— Болезнь поддается излечению. Но мое искусство передается из поколения в поколение тайно, чужие в него не посвящаются. Попробуйте загородить [нас] справа и слева и оставить нас в комнате наедине на семь дней.
Ему подчинились, и никто не узнал, что он делал. И застарелая болезнь прошла за одно утро.
Хуацзы очнулся и страшно разгневался. Выгнал жену, наказал сыновей и с копьем погнался за конфуцианцем. Сунцы схватили его и спросили, почему он [так поступает]. Хуацзы же ответил:
— Прежде, утратив память, я был безгранично свободен, не ощущая даже, существуют ли небо и земля. А ныне внезапно [все] осознал, и в тысячах спутанных нитей [мне] вспомнились жизни и смерти, приобретения и утраты, радости и печали, любовь и ненависть за прошедшие десятки лет. Я страшусь, что с такой же силой поразят мое сердце грядущие жизни и смерти, приобретения; и утраты, радости и печали, любовь и ненависть. Сумею ли снова хоть на миг обрести забвение!
Услышав об этом, Цзыгун удивился и рассказал Конфуцию.
— Этого тебе не постичь, — ответил Конфуций, обернулся к Янь Юаню и велел ему это запомнить.
Сын циньца из рода Пан в детстве был очень умным, но, возмужав, потерял рассудок {24}: пение принимал за плач, белое — за черное, аромат — за зловоние, сладкое — за горькое, плохой поступок — за хороший. Он понимал наоборот все, о чем бы ни думал: небо и землю, четыре страны света, воду и огонь, жару и холод.
[Некий] Ян посоветовал его отцу:
— Почему бы тебе не навестить благородных мужей в Лу? {25} Среди них много искусных и талантливых! Возможно, и сумеют его вылечить?
Отец безумного направился в Лу, но, проходя через Чэнь, встретился с Лаоцзы и рассказал ему о признаках болезни [сына].
— Почему ты думаешь, что твой сын безумен? — спросил его Лаоцзы. — Ныне все в Поднебесной заблуждаются в том, что истинно, а что ложно, что выгодно, а что убыточно. Одной болезнью страдают многие, поэтому никто [ее] не замечает. К тому же, безумия одного человека недостаточно, чтобы перевернуть всю семью; безумия одной семьи недостаточно, чтобы перевернуть всю общину; безумия одной общины недостаточно, чтобы перевернуть все царство; безумия одного царства недостаточно, чтобы перевернуть всю Поднебесную. Даже если весь мир станет безумным, кто сумеет его перевернуть? Вот если бы умы у всех в Поднебесной стали такими же, как у твоего сына, тогда ты, напротив, стал бы безумным. Кто сумел бы тогда управлять радостью и печалью, звуком и цветом, дурным вкусом и тонким, истинным и ложным? Ведь и мои слова могут быть безумны, а уж речи благородных мужей из Лу — самые безумные. Как могут [они] исцелить другого от безумия? Лучше тебе поскорее возвратиться домой, чем расходовать провиант на дорогу.
[Некий] янец {26} родился в Янь {27}, но вырос в Чу {28}, состарившись же, отправился обратно в свою страну.
Проходя [с ним] по царству Цзинь, попутчик захотел его обмануть. Указав на стену, молвил: «Это стена царства Янь», — и янец побледнел от печали. Указав на алтарь Земли, молвил: «Это алтарь твоей общины», — и янец принялся вздыхать и стенать. Указав на хижину, молвил: «Это жилище твоих предков», — и слезы из глаз яньца потекли ручьем. Указав на могильные холмы, молвил: «Это могилы твоих предков», — и янец безудержно зарыдал.
[Тут] попутчик расхохотался и сказал:
— Я тебя одурачил. Ведь эго — царство Цзинь.
Янец чуть не сгорел от стыда. Когда же пришел в Янь и увидел настоящие яньские стены и алтарь Земли, настоящие хижины и могилы предков, горе уже не охватывало его с такой силой.
Глава 4
КОНФУЦИЙ
Конфуций жил в праздности {1}. [Когда] Цзыгун вошел, [чтобы] ему прислуживать, вид [у него] был печальный. Цзыгун не посмел спросить [почему], вышел и сообщил Янь Юаню. Янь Юань запел, аккомпанируя себе на цине. Услышав, Конфуций все же [его] позвал. Он вошел, и [Конфуций] его спросил: