Страница 2 из 163
В Москве гостит Жан Щеглов. Его «Дачный муж» в Москве успеха не имел, но, по всем видимостям, будет иметь его в Петербурге и в провинции. В Москве непонятны ни Павловск, ни дачный муж, ни дачная прислуга, ни департаментская служба. Пьеса очень легка и смешна и в то же время раздражает: к турнюру дачной жены прицеплена мораль. Я такого мнения, что если милый Жан будет продолжать в духе «Дачного мужа», то его карьера как драматурга не пойдет дальше капитанского чина. Нельзя жевать всё один и тот же тип, один и тот же город, один и тот же турнюр. Ведь кроме турнюров и дачных мужей на Руси есть много еще кое-чего смешного и интересного. Во-вторых, надо бросить дешевую мораль*. «Горы Кавказа» написаны без претензий на мораль, а потому имели выдающийся успех. Я советую Жану написать большую комедию, этак в актов пять, и во всяком случае не бросать беллетристики.
Скоро Вы увидите Жоржа. Он едет в Петербург.
В письме к Анне Михайловне* я просил не вычеркивать в моем рассказе ни одной строки. Эта моя просьба имеет в основании не упрямство и не каприз, а страх, чтобы через помарки мой рассказ не получил той окраски, какой я всегда боялся*. Целую Вас крепко и остаюсь сердечно любящим и преданным
А. Чехов.
Почтение Вашим.
Плещееву А. Н., 4 октября 1888*
491. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
4 октября 1888 г. Москва.
Едва послал Вам письмо, как получил от Вас, дорогой Алексей Николаевич, известие, которое очень не понравится Светлову. Я сейчас сообщу ему Ваш ответ и буду настойчиво рекомендовать «Дурного человека»*.
Если бы Ваше письмо пришло двумя часами раньше, то мой рассказ был бы послан Вам*, теперь же он на полпути в Басков пер<еулок>*.
Был бы рад прочесть, что написал Мережковский*. Пока до свиданья. Прочитавши мой рассказ, напишите мне. Он Вам не понравится, но Вас и Анны Михайловны я не боюсь. Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и — только, и жалею, что бог не дал мне силы, чтобы быть им. Я ненавижу ложь и насилие во всех их видах, и мне одинаково противны как секретари консисторий, так и Нотович с Градовским. Фарисейство, тупоумие и произвол царят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодежи… Потому я одинако не питаю особого пристрастия ни к жандармам, ни к мясникам, ни к ученым, ни к писателям, ни к молодежи. Фирму и ярлык я считаю предрассудком. Мое святая святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались. Вот программа, которой я держался бы, если бы был большим художником.
Однако я заболтался. Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Дюковскому М. М., 5 октября 1888*
492. М. М. ДЮКОВСКОМУ
5 октября 1888 г. Москва.
Милый Михаил Михайлович!
Будьте добры, пришлите мне дня на два Адрес-Календарь Москвы. Буду очень благодарен, а у посланного не останусь в долгу. Если же привезете сами, то буду очень рад видеть Вас у себя. Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
На обороте:
Здесь,
У Калужских ворот, в Мещанском училище,
Его высокоблагородию
Михаилу Михайловичу Дюковскому.
Лейкину Н. А., 5 октября 1888*
493. Н. А. ЛЕЙКИНУ
5 октября 1888 г. Москва.
5 окт.
Здравствуйте, добрейший Николай Александрович! Вчера кончил повесть для «Северн<ого> вестника»*, над которою возился весь сентябрь, и сегодня отвожу душу на письмах. Где Вы? В городе или на Тосне? Пишу по городскому адресу.
Прежде всего — спасибо за «Пух и перья»*. Издание хорошее, рисунки очень приличные и добросовестные. Рассказы подобраны так, как нужно. Именно такие рассказы мне наиболее симпатичны у Вас. В них простота, юмор, правда и мера… Особенно мне понравился рассказ, где два приказчика приезжают к хозяину в гости* на дачу и хозяин говорит им: «Дышите! Что ж вы не дышите?» Отличный рассказ.
Кстати. Я, кажется, не писал еще Вам своего мнения о «Сатире и нимфе»*. Если хотите знать мое мнение, то прежде всего «Сатир и нимфа» стоят гораздо ниже «Стукина и Хр<устальникова>»*. «Сатир» роман чисто местный, питерский, захватывает он узкий и давно уже изученный район. Во всех этих Заколове, Акулине, Пантелее, Тычинкине, кроме разве мужа Акулины Данилы, нет ничего нового. Всё это знакомые; роман их тоже история старая, интриганство Катерины тоже не ново… Читается роман легко, весело, часто смеешься, в конце немножко грустно становится, и больше ничего. «Стукин» же, на которого критика не обратила никакого внимания, вещь совсем новая и рисующая то, чего ни один еще писатель не рисовал. «Стукин» имеет значение серьезное и стоит многого (по моему мнению) и будет служить чуть ли не единственным памятником банковских безобразий нашего времени; к тому же фигурируют в нем не Акулина и не Катерина, а птицы более высшего порядка. Если в «Сатире» хороши частности, то «Стукин» хорош в общем. Простите эту бессвязную критику. Не умею я критиковать.
Проезжая по Харьково-Никол<аевской> дороге, я видел такую картину. В вагоне сидит какой-то субъект с тирольской рожей и в венгерской шляпе. Перед ним стоит «физико-химический аппарат» со стеклянным цилиндром, в котором плавает «морской житель». За пятак каждый желающий получает фотогр<афическую> карточку и «свою судьбу», начертанную помянутым жителем. На аппарате выставлены напоказ 4 карточки: Суворова, Ю. Самарина, Патти и Ваша. Это должно быть приятно Вашему авторскому сердцу.
На днях Николай сделал рисунок, очень недурной. Я посоветовал ему послать его в «Осколки»*. Получили ли Вы? Живет Николай у меня, пока очень степенно. Работает. Присылайте ему тем, но только через мои руки. Когда я вмешиваюсь, то дела его идут живее. Кстати: если будете высылать ему гонорар, то высылайте не на его имя и не на мое (некогда ходить на почту), а на имя моего брата-студента Михаила Чехова. На его же имя высылайте и посылки, буде таковые будут.
Поклон Прасковье Никифоровне и Феде, а также Билибину.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 5 или 6 октября 1888*
494. А. С. СУВОРИНУ