Треугольное колесо

Пол Андерсон

Треугольное колесо

Некоторые замечания о лейтмотиве

Любой, кто хоть что-то смыслил в науке, знал, что получение энергии из атомного ядра невозможно. Тут и была открыта цепная реакция.

Как легко можно доказать, излучатели энергии — «лучей смерти» в популярной фантастике — неизбежно будут раскаляться сами, а не сжигать мишень, что сделает их неприменимыми на практике. Тут кто-то изобрел лазер.

Общеизвестно, что для создания ускорения космический корабль должен выбрасывать вещество, а его команда будет страдать от перегрузки все время, кроме периодов свободного падения, не говоря уже о том, что нечего и мечтать о маневрировании в космосе. Но нашлись иконоборцы, которые придумали способ использовать положительные и отрицательные гравитационные поля.

При скорости корабля меньшей, чем скорость света, путешествие к звездам требует столетий. Поэтому другие солнца и их планеты недостижимы для человечества. Уравнения Эйнштейна доказывают это со всей очевидностью. Но был открыт квантовый надпрыжок, и тут же сверхсветовые корабли заполонили Галактику.

Одно за другим рушились непреодолимые препятствия: самые основополагающие законы природы, как выяснилось, имели набранные мелким шрифтом примечания, и непочтительные исследователи перепиливали одну за другой решетки, препятствующие выходу человечества на свободу. Теперь уже требовалась изрядная неосторожность, чтобы утверждать, будто существует абсолютно незыблемая истина или принципиально недостижимая цель.

Я как раз такой чудак. Поэтому я утверждаю, прямо и недвусмысленно, что существуют некоторые вечные жизненные ценности. Это, конечно, человеческие ценности. Mutatis mutandis[1], возможно, они также являются ценностями и для любого мыслящего вида на любой обитаемой планете Вселенной, но я не настаиваю на этом утверждении. На чем я настаиваю — это что человек, дитя Земли, живет по определенным неизменным законам.

К ним относятся:

Первый закон Паркинсона: объем любой работы увеличивается, пока не окажутся заняты все имеющиеся в наличии сотрудники.

Второй закон Паркинсона: траты растут вместе с доходом.

Откровение Старджена: девяносто процентов всего — дрянь.

Закон Мэрфи: все, что может испортиться, испортится.

Четвертый закон термодинамики: на любое дело нужно больше времени и денег, чем планировалось.

Мое утверждение не столь безответственно, как может показаться: приведенные характеристики образуют часть моего определения человека. 

Вэнс Холл

Комментарии к «Философии» Ноя Аркрайта

1

— Нет!

Рибо, отпрыск Легнора, Гилригорский Страж Границы, отпрянул от рисунка, как если бы тот внезапно ожил.

— О чем ты только думаешь? — выдохнул он. — Сожги это! Сожги немедленно! — Его дрожащая рука указала на большую жаровню: выбивавшиеся из нее язычки пламени слегка разгоняли сумрак, сгустившийся в приемном зале. — Кинь его в огонь! И я ничего не видел, а ты мне ничего не показывал. Ты понял?

Дэвид Фолкейн выпустил из рук листок бумаги с наброском. Тот медленно спланировал на стол — все-таки атмосферное давление на этой планете было на четверть больше земного.

— Да что… — его голос по-дурацки сорвался. Злость на себя вытеснила страх. Дэвид расправил плечи и решительно посмотрел в глаза айвенгца. — В чем дело? Это же просто рисунок!

— Ты нарисовал малкино! — Рибо содрогнулся. — А ведь ты не Посвященный и даже не принадлежишь к нашему виду.

Фолкейн во все глаза смотрел на инопланетянина — как будто потомок землян мог что-нибудь прочесть на этом нечеловеческом лице. В тусклом красном солнечном свете, косо падавшем из узких окон, Рибо больше походил на льва, чем на Homo sapiens, да и это сходство было отдаленным. Его тело лишь в общих чертах напоминало человеческое: две руки, две ноги, короткое и широкое туловище. Конечности были мощными и длинными, ходил Рибо, наклонившись вперед, так что, несмотря на его более чем двухметровый рост, Дэвид мог смотреть ему в лицо, не задирая головы. Каждый из трех оканчивавшихся острыми черными когтями пальцев на руке айвенгца имел на один сустав больше, чем у человека, а большие пальцы смотрели наружу. Покрывавший все тело инопланетянина рыжий мех походил на жесткие перья — каждый волосок имел несколько мохнатых отростков. Лицо было плоским, нос отсутствовал вовсе — дыхательные отверстия располагались по бокам мощных челюстей. Но если и можно было что-то прочесть в огромных зеленых глазах и в выражении неожиданно подвижного, почти женственного рта, этому препятствовала затеняющая лицо косматая каштановая грива — начинаясь на массивной круглоухой голове, она спускалась до середины мускулистой спины. Оканчивающийся кисточкой хвост нервно подергивался. Пара коротких кольчужных штанов и кожаная перевязь с тяжелым боевым топором подчеркивали экзотическую внешность хозяина замка.

Тем не менее, как было известно Фолкейну, мозг инопланетянина был развит ничуть не меньше, чем его собственный. Беда была только в том, что развивался он не на Земле. К тому же, в дополнение ко всем эволюционным различиям, разум айвенгца сформировала культура, до конца не понятная ни одному человеку… Так в какой же мере можно рассчитывать найти общий язык?

Юноша облизал потрескавшиеся в сухом холодном воздухе Айвенго губы. Его рука не коснулась бластера, но он внезапно осознал, как приятно ощущать на бедре солидную тяжесть оружия. Преодолевая растерянность, Дэвид выдавил из себя:

— Я приношу извинения, если мои действия оказались оскорбительны. Ты должен понять, что чужестранец может нарушить обычаи по неведению. Не объяснишь ли ты мне, в чем дело?

Напряжение немного отпустило Рибо. Его глаза, более чувствительные к низкочастотной части спектра, обшарили углы зала, скрытые тенями от не столь острого взгляда гостя. Но никто не прятался за покрытыми причудливой резьбой каменными колоннами. Кроме языков пламени в жаровне и струйки едкого дыма, в просторном помещении все было недвижимо. Снаружи — Фолкейн неожиданно ощутил, как далеки от него эти свободные просторы, — бесконечный ветер завывал в горах вокруг Гилригора.

— Да, — ответил Страж Границы, — я понимаю, что ты действовал по незнанию. Ты можешь не сомневаться в моем дружеском к тебе расположении — не только потому, что ты в настоящий момент мой гость, но и ради того глотка свежего воздуха, которым ты и твои спутники оказались в нашей затхлой стране.

— Которым мы могли бы оказаться, — поправил его Фолкейн. — Будущее зависит от того, останемся ли мы в живых, не забудь. А это, в свою очередь, зависит от твоей помощи. «Хорошо сказано, — поздравил себя юноша — Вот слышал бы это Шустер. Может быть, тогда он перестал бы бубнить, что из меня никогда не получится торговец, если я не научусь как следует управляться со словами».

— Я не смогу помочь вам, если с меня живьем сдерут кожу, — резко ответил Рибо. — Сожги это, говорю.

Фолкейн, прищурившись, всматривался в свой рисунок. На нем была изображена большая платформа на колесах, в которую можно было бы запрячь двадцать фастиг. Всю дорогу от космического корабля до замка он предвкушал, как потрясен и обрадован будет его благородный хозяин. Он уже видел себя не Дэви-на-побегушках, не Дэви-прислугой-за все, подмастерьем и бесплатным слугой господина торгового агента Мартина Шустера, а Фолкейном с Гермеса, Прометеем, даровавшим благодарным жителям Ларсума великую идею колеса. «Что же здесь не так?» — растерянно подумал он. Эта мысль тут же, с характерным для его семнадцати лет максимализмом, приобрела обобщенную форму: «Почему все всегда выходит не так?»

Дэвид по инкрустированному раковинами полу подошел к жаровне и бросил рисунок в огонь. Листок вспыхнул, съежился, превратился в пепел. Обернувшись к Рибо, Фолкейн заметил, что тот окончательно успокоился. Страж Границы налил в кубок вина из графина на столе и выпил его одним глотком.

1

Mutatis mutandis (лат.) — изменив то, что требуется. (Здесь и далее примеч. пер.)