Страница 2 из 4
— Верно ты говоришь, — снова сказала Айфе. Нарекла она тогда сына Кондлой и оставила в доме, а утром присоединилась к своему отцу Эогану и стала жить, как и раньше. Рассказывают еще, что была она выдана за сильного и знатного мужа и жила с ним в ладу.
А Белая Кошка привела в дом своих воспитанников, и были они все людьми. Начала она обучать Кондлу и прочих детей всем боевым приемам, которые знала: приему с яблоком, приему боевого грома, приему с клинком, приему с копьем, приему с веревкой, приему прыжка лосося, приему вихря смелого повелителя колесницы, приему косящей колесницы, приему удара рогатым копьем, приему сильного дыханья, а также геройскому кличу, геройскому удару, бегу по копью и стоянке на острие его. Показала она им всё хитроумие игр под названием финдхелл и брандуб, хотя не слишком Кондла в них преуспел. Одного не смогла кошка передать никому из своих названых сыновей: того приема, что называется «крик пламенеющего кота». Ибо не записано это было в человеческой природе. Кроме того, не однажды зазывала она в свой дом олламов и филидов, чтобы учили отроков понимать старинную мудрость и распутывать плетение древних сказаний.
Так прошло семь лет: вырос Кондла и возмужал куда более прочих отроков. И решил он принять боевое оружие, а можно это было сделать лишь при дворе знатного человека.
— Настало мне время возвратиться к матери моей Айфе и королю, отцу матери моей, — сказал он Белой Кошке.
— Верно ты говоришь, — ответила она. — Только помни, что не самое короткое на свете — прямой путь и не самое легкое — предначертанный человеку жребий.
— Как это? — спросил Кондла.
— Так, — отвечала кошка, — что тело твоё обучено, а разум по-прежнему как у малолетнего дитяти и мало что разумеет.
— А что должен он уразуметь?
— Легко сказать, — отвечает Ируйн. — Нежеланен ты будешь отцу твоему, ибо мать твоя скуёт из тебя орудие мести.
Однако решил Кондла всё же вернуться на землю своих родичей, ибо, как учили его, дело возницы — править конями, воина — встать на защиту, мудрого — дать совет, мужа — быть сильным, женщины — плакать.
Тогда Ируйн сказала:
— Иду и я с тобой: не было у меня ученика столь понятливого, и не хотела бы я потерять его так легко.
А за эти семь лет выросла она с хорошего пса из тех, что помогают ирландцам пасти скот и сражаются вместе с ними на поле. Собаки эти могли раскидать в стороны зимнюю стаю волков, согнать в одну узкую лощину конский табун и положить передние лапы на плечи вражескому воину, чтобы откусить его голову. Причем сие касалось самых мелких из этой породы.
Вот идут Кондла и Ируйн по холмам и пересекают ручьи и реки. Сначала поспевал юноша за зверем, но потом приустал, и тогда говорит ему кошка:
— Садись на меня верхом, как на лошадь.
Так он и сделал, и люди, которых становилось вокруг всё больше, дивились им и смеялись — не только потому, что дикий зверь служит человеку, но и из-за того, что мало было верховых в ту пору в Ирландии и скакунов запрягали в колесницы. И еще говорил кое-кто из встреченных ими:
— Ликом похож этот всадник на Владельца Рогатого Копья, и застежку такую видели мы давно на его вороте.
Вот после долгих расспросов подъезжают они ко двору Дубтаха.
Надо сказать, что был Дубтах наделен могучим даром предвидения и лишь оттого ополчился он на Айфе и ее женщин. Ведомо было ему, что не сможет он никак устоять перед ее белым телом и что если появится у неё сын от желания его, смертью будет грозить это рождение одному из двоих. А еще был Дубтах обучен всем древним повестям — и главным, и предваряющим их — и знал, что хотя первым ополчается на отца сын, верх всегда одерживает отец. Но это происходит, если отец не узнает своё семя в неведомом пришельце. Оттого и дал он Айфе приметную вещь со своей одежды по первой же её просьбе.
Сидел однажды Дубтах внутри дома на богатом ложе, и толстая доска из звонкой меди висела перед его лицом: когда ударял он в доску, означало это, что хочет он говорить со своими людьми.
Вот ударяет он и спрашивает своих слуг:
— Кто это подъезжает к моему дому на таком странном животном?
В то время гостила у него сильная ведунья и заклинательница по имени Леборхам. И ответила она, хоть не осмеливался никто ее спрашивать:
— Это юный и сильный муж. Никого не найти в целом свете прекраснее плотью, обличьем и видом, оружием и снаряжением, ростом, достоинством, отвагой и статью, чем он. Он враг всем. Он неудержимая сила. Он налетающая волна. Мерцание льда этот юноша. Ствол молодого ясеня, заостренный и обожженный на конце, но еще покрытый корой, держит он в правой руке. Его зеленый плащ с серебряной бахромой застегнут красивой бляхой. Левой рукой он держится за оголовье мягкой кожи, чтобы направлять своего зверя. Зверь же его — не подневольный скот, а могучий друг из обители, что прячется под зеленым холмом и выходит на волю лишь в ночь Самайна или когда человеку бывает в том великая нужда.
— Назови клички обоих, — приказывает Дубтах.
— Не таким голосом и не в таких словах следовало бы тебе просить меня, — отвечает ведунья. — Но так и быть, скажу. Имя юноши — Кондла Прекрасный. Имя его подруги, ибо это самка, — Ируйн Великанша. Говорят про нее, что она оборотень, однако в ином ее сила.
Тут подъехал Кондла к воротам усадьбы, как есть верхом, и постучался в них. Дубтах выглянул наружу.
— Приятна эта встреча и мило лицо должника, когда наступает время требовать уплаты долга, — сказал Кондла.
— Что я тебе должен, мальчик? — спросил Дубтах. — Ибо не знаю я тебя и никогда в жизни не встречал.
— Не ты, а я должник, — ответил ему Кондла. — Подарил ты моей матери эту серебряную бляху, что с давних пор ношу я не снимая, в день ее бесчестия. Своей жизнью я обязан тебе.
— Поистине мало желал я этого, — отвечает Дубтах.
— Тогда пойди забери бляху назад, если сможешь, — отвечает ему юноша.
Вышел Дубтах за стены дома и ограды, и был на теле его роговой панцирь, а на ногах поножи из бычьей шкуры. На голову он надел бронзовый шлем с гребнем, украшенный сорока самоцветными камнями, в левую руку взял щит с краем, что был окован сверху темным железом и остро заточен, с шишкой из красной бронзы посередине его, а в правую руку принял свое знаменитое пятиконечное копье, которым было можно пронзать сверху и снизу одинаково. Лишь с мясом можно было извлечь его из тела, в которое оно вонзилось.
На Кондле же было лишь то, в чем он прибыл: шлем и боевой пояс из семи слоев бычьей кожи, что достигал сверху подмышек, а снизу колен, и поверх него такое же боевое ожерелье, прикрывающее плечи и шею. Выделана эта кожа была так, как положено для больших лодок по имени карра или курраг; на них без страха пересекают ирландцы бескрайние морские воды. Когда сошел он на землю, один лишь легкий шест был у него в руке, и оттого воскликнул Дубтах:
— Вижу, явился ты как трус, безоружным и беззащитным.
В ответ на это в один миг пропустил Кондла ствол ясеня между пальцев ног и пальцев рук, и стал шест ровным и чистым, гладким и лощёным — столь гладким, что и муха не могла на него сесть.
— Славно вооружился ты, — засмеялся Дубтах. — Воистину не пройдут наши удары мимо цели.
— Воистину мимо цели пролетят они, — ответил на это Кондла, — если поразят кровного родича или названного им.
— Вижу, много ты в этом понимаешь, коли уж говоришь так красно. Позаботься лучше о скотине, чтобы ей не вмешиваться в наш спор.
— Слышал я тебя и сделал по твоему слову, — ответил Кондла. И в тот же миг ударил Дубтах копьем, но попало оно как раз в середину шеста и отскочило. А сам шест повернулся и острым обожженным концом звонко ударил в середину щита Дубтаха, так что он весь задрожал.
— Прекрасное начало положено! — сказал Дубтах и снова ударил. Но еще раз отбил его сын страшное копье и снова прозвонил в щит. Тогда направил Дубтах своё оружие в грудь юноши, однако отскочило оно от семи скользких бычьих кож, продубленных и пропитанных жиром, не оставив и царапины. И так длилось, пока силы обоих противников не начали иссякать.