Детонепробиваемая (ЛП)

Кульминация наступает среди ночи, когда я пробуждаюсь ото сна, в котором воспроизводила заключительную сцену «Выпускника». Всё точно как в фильме, только я – Дастин Хоффман и прорываюсь на свадебную церемонию, а Бен, в отличие от киношной Элейн, не оставляет глубоко беременную Такер у алтаря. Вместо этого он и вся его семья просто смотрят на меня как на сумасшедшую, пока Энни и Рэй не хватают меня под руки и не уводят из церкви, а потом совсем одну впихивают в тот самый автобус из фильма. Просыпаюсь вся в поту, со слезами на глазах и настолько переполненная яростью, что боюсь сама себя.

На следующее утро обнаруживаю Джесс в её комнате, занятую последними приготовлениями к поездке в Алабаму с Майклом. Вопреки здравому смыслу, рассказываю ей о кошмаре.

– Так… – тянет Джесс. – К счастью, ты вернёшь себе Бена до дня их свадьбы.

Я непонимающе смотрю на неё, и подруга напоминает:

– Например, в понедельник?

Качаю головой и заявляю:

– Я не намерена устраивать дурацкий вечер воспоминаний. И не собираюсь рвать себе сердце, попусту встречаясь с Беном в понедельник.

– Что?! – восклицает Джесс.

– Я всё отменяю, – решительно говорю я.

– Нет, ничего подобного, – еще более решительно возражает она.

– Это бессмысленно, – констатирую я, безразлично пожав плечами.

– Чего-чего, а смысла здесь предостаточно, – парирует Джесс. – Послушай, Клаудия. То, что они помолвлены, не меняет общей картины.

– Не-а, еще как меняет, – не соглашаюсь я.

– Нет, не меняет! – упорствует она. – Если Бен смог развестись с любовью всей своей жизни, он, конечно же, вполне способен расторгнуть помолвку.

– А откуда известно, что Такер – не любовь всей его жизни?

– Потому что любовь всей его жизни – это ты, – припечатывает Джесс. – И такая любовь может быть только одна.

– С каких это пор ты прибегаешь к этой банальной сентенции?

– С тех самых пор, как наконец-то познала настоящую любовь.

– Так. У меня для тебя новость, Джесс. Бен любит Такер, – упорствую я. — Он не сделал бы предложения без любви. Пусть он хочет ребёнка, но не до такой же степени.

– Отлично. Может, он и любит её в каком-то смысле. Но тебя он любит гораздо больше, и ты это отлично знаешь. Это ему пока не все ясно. Ну так нужно его просветить. Едва до Бена дойдет, что теперь ты хочешь детей, он мигом порвет с Такер.

– Я не хочу детей.

– Хочешь!

– Не хочу, – стою я на своем. – Я только теоретически готова родить ребенка Бену.

– Что в лоб, что по лбу.

– Не совсем.

Джесс застёгивает свою красную сумку от «Тодс» и заключает:

– Что ж, давай позволим Бену самому принять решение. Как думаешь?

        * * * * *

Тем временем мои планы на День Благодарения остаются неопределёнными вплоть до позднего вечера. Маура почти всегда устраивает обед на своей территории, но, по очевидным причинам, этот год – исключение. Дафна – самая логичная замена, потому что папа, ясное дело, откажется идти в гости к Дуайту и матери. Но когда я озвучиваю этот очевидный выход в разговоре с мамой, она заводит излюбленную шарманку: «вы, девочки, никогда сюда не приезжаете». А потом ни к селу ни к городу добавляет, что мы так по-настоящему и не приняли Дуайта. Я не в настроении выслушивать этот бред, так что быстро перебиваю её высокопарные стенания:

– Послушай меня. Собираемся у Дафны. Ты даже готовить не умеешь.

– Можно ведь заказать еду с доставкой, – парирует она.

– Мама, забудь. Решение принято.

– Кто сказал? – спрашивает мама голосом капризного ребёнка.

– Я. Так что либо присоединяйся к нам, либо нет. Выбирай.

Кладу трубку и прихожу к выводу, что единственное преимущество падения на самое дно заключается в том, что больше никто и ничто не может меня смутить или вывести из себя. Даже мама.

Через несколько минут она перезванивает и примирительно лепечет:

– Клаудия?

– Да? – откликаюсь я.

– Я решила.

– И?

– Я приду, – кротко произносит она.

– Хорошая девочка.

        * * * * *

Утро Дня Благодарения серое, мрачное и промозглое, да ещё и не по сезону тёплое – угнетающее сочетание для праздника. Чтобы вылезти из постели, принять душ и одеться, приходится собрать в кулак всю силу воли. В голове всплывает один из маминых жизненных постулатов – если нарядишься и будешь красиво выглядеть, то почувствуешь себя лучше. И хотя, по существу, я с этим согласна, все равно надеваю старую водолазку и джинсы с протёртыми коленками. Говорю себе, что по крайней мере это лучше треников и кроссовок, которые пока не на мне только потому, что вспомнился пункт «носит треники и кроссовки в День Благодарения» из листовки «Как распознать потенциального самоубийцу».

Поймать такси не получается, поэтому иду до Пенсильванского вокзала пешком и едва не опаздываю на полуденный поезд. Занимаю место, расположенное спиной по ходу движения, из-за чего меня всегда укачивает. Затем, примерно на полпути к Хантингтону, вдруг осознаю, что оставила на кухонном столе двадцативосьмидолларовый тыквенный пирог из «Валтасара», и чертыхаюсь вслух. Сидящая через проход старушка поворачивается и неодобрительно на меня смотрит. Я мямлю «извините», хотя про себя думаю «не лезьте не в своё дело, мэм». Следующие двадцать минут переживаю, что превращаюсь в озлобленную стерву, которая терпеть не может стариков. Или ещё хуже – в желчную ворчунью, ненавидящую молодёжь.

Когда папа встречает меня на вокзале, первым делом говорю, что нужно заехать в продуктовый и купить пирог.

– К черту пирог, – отмахивается папа, что я интерпретирую как «я слышал о помолвке Бена».

– Не-е. Ну правда, па, – канючу я. – Я же обещала Дафне, что принесу тыквенный пирог.

Перевод: «Я полная неудачница. Все, что у меня осталось – умение владеть словом».

Папа пожимает плечами, и через несколько минут мы останавливаемся на стоянке у магазина «Вальдбаум». Вбегаю внутрь, хватаю два уже уцененных куцых тыквенных пирога и направляюсь к кассе «двенадцать предметов и менее».

«Меньше», – поправляю про себя и вспоминаю, как забавлялся Бен, когда я отмечала грамматические ошибки на вывесках. Двенадцать предметов и меньше, чёрт возьми. Искренне надеюсь, что Такер – технарь в самом строгом смысле слова и постоянно портачит с числительными. Она выпускница Гарварда, так что наверняка её оговорки не очевидны, вроде как во фразе «не больше пятьсот тридцати семи». Но, если повезёт, она может оказаться склонна и к другим типам ошибок – тем, какие умные люди допускают из убеждения, что они умные. Например, говорят «двухтысячно десятый год».

Прелесть такого варианта в том, что Бен при каждом подобном ляпсусе будет невольно думать обо мне. В один прекрасный день он может не выдержать и поделиться с Такер фокусом, которому я давным-давно его научила: «В количественных числительных рассматривай каждое слово в отдельности и так же и склоняй: нет пятисот, нет тридцати, нет семи – пятисот тридцати семи, а в порядковых склоняется только последняя часть – две тысячи десятый, две тысячи десятого…» Может, глаза стервы сузятся, а на лицо ляжет тень. «Тебя так натаскивала бывшая жена?» – спросит она с презрением, рождённым ревностью и провалом попытки соответствовать моему уровню. Потому что Такер может помешать любящим воссоединиться, но никогда не растолкует грамматическое правило так, как умею я.

Потом, оплачивая многострадальные пироги и флакон взбитых сливок, вижу, что в очередь за мной становится мой школьный парень Чарли. Обычно мне нравится встречаться с Чарли и другими школьными друзьями, но развод все переменил. Крушение брака – не та новость, о которой хочется перекинуться парой слов, но избежать упоминания, как правило, не получается. Кроме того, я уже исчерпала квоту случайных встреч на этой неделе и не чувствую особого желание проявлять дружелюбие. Опускаю голову и сую кассирше двадцатку.