Детонепробиваемая (ЛП)

– Это меньшее из зол.

– А какое тогда большее?

Я на секунду задумываюсь и, поколебавшись, все же отвечаю:

– Если где-то в мире появится ребенок от меня – плоть от плоти, – наверное, я буду считать его своим.

Ричард моргает и наклоняется надо мной за своим бокалом вина, стоящим на прикроватной тумбочке.

– Будешь считать его своим? Или хотеть, чтобы он был твоим?

– А есть ли разница? – говорю я, думая, что в этом смысле у моих яйцеклеток и моего бывшего мужа может обнаружиться кое-что общее.

Вскоре мы задремываем, но потом просыпаемся посреди ночи и снова заводим разговор. Подобный феномен случается только в начале отношений, когда жалко тратить время на сон. Мы обсуждаем радиошоу Стивена Гейнса в Хэмптонсе и соглашаемся, что надо бы попытаться протолкнуть туда кого-то из моих авторов, и тут Ричард выпаливает вопрос о моем тридцать пятом дне рождения. Я ни слова не говорила ему о приближающейся дате, до которой осталось всего две недели. Пытаюсь вспомнить, а когда в последний раз коллеги заходили, чтобы выпить по стаканчику в честь моего праздника. Вроде бы такого не случалось со времен моего тридцатилетия. Я не люблю свои дни рождения – хотя и не мандражирую по их поводу. Мне просто все равно. Ну, то есть раз в году день рождения бывает у всех, и я не понимаю, ради чего каждый год с ними особо носиться – по крайней мере после того, как пройден рубеж совершеннолетия.

– Откуда ты узнал о моем дне рождения? – интересуюсь я. – Майкл предупредил?

– Нет. Майкл еще даже не признался мне, что вообще знает о нас с тобой.

– Тогда откуда?

– Ну, возможно, я заглянул в твои водительские права, – подтрунивает Ричард.

– Какой ты сообразительный и предприимчивый.

Ричард подкатывается ко мне.

– Да, я такой, когда чего-то хочу, – говорит он. Я угадываю, что он смотрит мне в глаза в темноте.

– И чего же ты хочешь? – спрашиваю я, и сердце начинает колотиться, хотя непонятно, почему.

Ричард не тратит слов, а находит мои губы и целует меня. Я целую его в ответ, параллельно думая, а как именно Ричард меня хочет. В физическом смысле, как и я его? А мое желание действительно ограничивается только физиологией? Или все же суть наших отношений в товариществе, заполнении пустоты и приятном времяпровождении? Можем ли мы влюбляться друг в друга? Захочу ли я когда-нибудь быть с Ричардом в таких же отношениях, как когда-то с Беном? Захочу ли когда-нибудь снова выйти замуж?

Словно читая мои мысли, Ричард резко обрывает поцелуй и спрашивает:

– Позволишь мне увезти тебя отсюда на твой день рождения?

– Да, – улыбаюсь я, – заманчивая идея.

– Хочешь поехать в какое-то конкретное место?

– Куда угодно, лишь бы с тобой, – говорю я так твердо, что почти уверена – это правда.

        * * * * *

Утром я возвращаюсь в квартиру Джесс, чтобы собраться на работу. Подруга сидит в гостиной в черном шелковом нижнем белье (у нее нет хлопкового) и наносит на ноги лосьон. В комнате пахнет ванилью. Волосы Джесс до сих пор влажные и торчат от геля. Она выглядит счастливой и напевает «Идеальный мир» Лиз Фэйр:

– Хочу быть классной, высокой, женственной и соблазнительной…

«Что ж, ты такая и есть», – думаю я, а вслух говорю:

– Придурок тебе перезвонил?

Конечно, я имею в виду Трея. Теперь к нему официально приклеилась кличка «придурок». Поначалу он именовался Придурком с прописной буквы, но потом мы решили, что козел даже этого не заслуживает, и понизили его до рядового придурка – одного из многих. По словам его секретарши Дарьи, сейчас он в Токио. Легко догадаться, что она его прикрывает. Уже давно известно, что выгораживание босса входит в ее должностные обязанности.

«Передайте ему, что в Азии тоже есть связь», – выпалила Джесс, когда в последний раз звонила. Видимо, Дарья фыркнула и сказала: «Передам», перед тем как бросить трубку. Джесс тогда не поняла, кому было адресовано презрение секретарши – ей или Трею. Я высказала предположение, что Дарья тоже с ним спит. Джесс это смешным не показалось. Я мысленно пометила себе еще на какое-то время придержать шуточки про придурка.

– Не-а. Ни словечка, – пожимает плечами подруга. – Ну его на хрен.

Изучаю ее лицо на предмет фальшивой бравады. Но не нахожу ни малейшего признака. Похоже, она начинает действительно так считать. На самом деле, Джесс ведет себя так уверенно, что мне кажется, этому есть только одно объяснение: она хочет ребенка больше, чем Трея. Совсем как у нас с Беном, только наоборот. Большего различия между Джесс и мной невозможно вообразить.

– На хрен его, – повторяет она.

– Примерно там ты и попала в эту историю, – смеюсь я.

– Угу, точно, – кивает она. – История хреновая, однако у меня ощущение, что все идет как надо.

Подруга сообщает, что запланировала первый визит к врачу, который будет вести ее беременность, на два часа в следующий четверг.

– Чудесно! – говорю я, почти это и имея в виду.

– Пойдешь со мной? – неуверенно спрашивает она. – Медсестра сказала, что они проверят сердцебиение плода ультразвуком. Я бы хотела разделить радость этого момента с кем-то. С тобой.

– Конечно, пойду, – говорю я, тронутая тем, что Джесс хочет видеть там меня. А я хочу быть там с ней, хотя имеются кое-какие сомнения. Во-первых, осень в нашей отрасли – самый горячий сезон, и я словно воочию вижу себя часами просиживающей в переговорной. Во-вторых, что более важно, поход на первую консультацию вместе с Джесс создаст плохой прецедент. Вдруг подруга сочтет, что впредь я обязана сопровождать ее туда каждый раз? А как насчет неприятных моментов во время родов? Представляю себе, как Джесс просит меня перерезать пуповину или сфотографировать, как из ее тела показывается окровавленная макушка.

 Поражаюсь иронии – меня, женщину, которая не хочет никаких детей, за один месяц попросили стать донором яйцеклетки и записали суррогатным родителем.

Позже в тот день мне звонит крупный агент, известная в издательских кругах просто по имени: Корал. Не знаю, настоящее это имя или псевдоним, но она совершенно точно имеет одно из самых гигантских самомнений в отрасли – и, полагаю, заслуженно. В ее списке несколько очень знаменитых клиентов, и буквально каждая книга, представляемая Корал, становится бестселлером. Вот почему у всех редакторов текут слюнки при одной лишь мысли о встрече с ней, а если она звонит сама – это основание счесть себя значимой персоной.

Примерно год назад Корал впервые позвонила мне по поводу рукописи под названием «Никаких нудистских пляжей». Я чувствовала себя так, будто уже там очутилась, пока Корал распиналась, как невероятно мне понравится эта острая, но сентиментальная история взросления трех девушек, путешествующих вместе по Европе после окончания колледжа. Корал оказалась права, я буквально влюбилась в книгу. К несчастью, роман пришелся по вкусу многим издателям, и в итоге на изматывающем пятиступенчатом аукционе «Элджин» перебил мою максимальную ставку на пятьсот тысяч. Это сильно меня расстроило, особенно когда после выхода книга моментально взлетела на третье место рейтинга «Таймс» – что неслыханно для романа автора-дебютанта. Помню, как однажды вечером на пути в ресторан проходила мимо этой книги, выставленной в витрине книжного магазина «Барнс энд Ноубл» на Юнион-сквер. Я так огорчилась, что даже не смогла членораздельно объяснить Бену, в чем дело, но он, должно быть, тоже заметил яркую обложку, потому что сказал: «Не переживай, Корал тебе еще позвонит».

Поэтому ничего удивительного, что я думаю о Бене, когда мне звонит Розмари и возбужденно тараторит:

– Клаудия, на проводе Корал!

С бешеным сердцебиением я беру трубку и здороваюсь.

– Клаудия, дорогая, – говорит Корал. – Поздравляю с выходом романа Дикерсон. Он пот-ря-са-ю-щий!

– Спасибо, Корал. Мне очень приятно. Мы очень рады успеху книги. Как у тебя дела? – спрашиваю я, уверенная, что Корал звонит не просто поболтать. Должно быть, у нее для меня что-то есть.