Страница 10 из 35
— Вы говорите о возможном преступлении. Ведь это же только ваше предположение?
— Ничуть. Разговор шел о браке одного из собеседников с тем третьим лицом, о котором я упоминал. Этому третьему лицу надо освободиться от своей пары, которая второго октября должна быть сброшена со скалы в море. Все это строго логично.
Они сидели на террасе казино против лестницы, которая спускалась к морю. Они видели перед собой на берегу кабинки купающихся. Перед этими кабинками четыре господина играли в бридж, а группа дам занималась рукоделием и болтала.
Несколько дальше отдельно стояла закрытая кабинка.
Дети с голыми ногами играли в воде.
— Вся эта благодать и осенняя идиллия меня не радуют, — сказала Гортензия, — так как я все думаю о вашем сообщении. Ужасная загадка!
— Именно ужасная, дорогой друг! И так трудно ее разгадать!
— Что-то произойдет?
И она добавила:
— Кому из собравшихся здесь угрожает опасность? Кто в числе обреченных? Эта ли смеющаяся блондинка? Или тот большой господин, который курит? И кто между ними будущий убийца? Все эти люди спокойны и веселы, и смерть бродит между ними.
— Отлично! — заметил Ренин. — Мне удалось и вас заинтересовать, увлечь! Я вас предупреждал, что это случится. Вы невольно проникаетесь теми таинственными драмами, которые совершаются вблизи вас. Вам хочется раскрыть тайну, добиться разгадки загадочного явления. С каким, например, вниманием вы следите за этой приближающейся супружеской четой! Не они ли это? Может быть, именно этот господин намерен уничтожить свою благоверную? Или дама хочет, наоборот, убрать мужа?
— Д'Имбревали? Ну, это невозможно! Это такое идеальное супружество! Вчера я долго в гостинице беседовала с женой, а вы…
— А я играл в гольф с Жаком д'Имбревалем, этим атлетом, и играл в куклы с их двумя прелестными девочками.
Д'Имбревали к ним приблизились, и они обменялись с ними несколькими фразами. Госпожа д'Имбреваль сообщила, что ее две дочери вернулись утром в Париж со своей гувернанткой. Ее муж, здоровенный мужчина с русой бородой, жаловался на жару и держал свой фланелевый пиджак в руках.
— Тереза, ключ от кабинки у тебя? — спросил он свою жену, когда они отошли от Гортензии и Ренина.
— Вот он, — ответила жена, — ты будешь читать газеты?
— Да, если только ты не предпочитаешь прогуляться.
— Лучше позднее; мне еще надо написать десяток писем.
— Отлично! Мы взберемся на скалы.
Гортензия и Ренин переглянулись. Что это значило? Не находились ли они на пути к раскрытию тайны?
Гортензия попыталась посмеяться:
— Мое сердце усиленно бьется, но я не верю такому совпадению. Она мне как-то сказала, что с мужем она ни разу даже не поспорила. Нет, видимо, они отлично уживаются.
— Мы это скоро увидим у «Трех Матильд», если кто-либо из них туда придет.
Д'Имбреваль спустился по лестнице, а его жена оперлась на перила террасы. У нее была красивая гибкая фигура. Красивый ее профиль с несколько выдающимся подбородком ясно обрисовывался. В минуты спокойствия лицо носило отпечаток какой-то тоски и страдания.
— Жак, ты потерял что-то, — кинула она мужу, заметив, что он наклонился над гравием.
— Да, я выронил ключ.
Она помогла ему в поисках. Скоро они счезли с глаз Гортензии и Ренина. Спор, возникший между игроками в бридж, заглушил их голоса.
Затем госпожа д'Имбреваль вернулась на лестницу и остановилась, глядя на море, а муж ее направился к стоящей отдельно кабинке. По дороге игроки в бридж обратились к нему с просьбой разрешить их спор, но он уклонился высказать свое мнение, прошел те сорок шагов, которые отделяли его от кабинки, открыл ее и вошел туда.
Тереза д'Имбреваль поднялась на террасу и, посидев минут десять на скамейке, вышла из казино. Гортензия заметила, что она вошла в один из флигелей, прилегающих к гостинице, и затем увидела ее на балконе своего номера.
— Одиннадцать часов, — сказал Ренин, — я уверен, что кто-нибудь, — он, или она, или кто-либо из этих игроков, — должен сейчас отправиться на свидание.
Прошло, однако, двадцать минут, потом двадцать пять, и никто не двигался.
— Возможно, что госпожа д'Имбреваль уже пошла; ее на балконе нет, — сказала Гортензия. Она начала нервничать.
— Если она у «Трех Матильд», мы ее там застанем.
Он встал. В это время между играющими возник новый спор. Один из них воскликнул:
— Спросим д'Имбреваля.
— Хорошо, — согласился другой, — пусть он будет нашим посредником, хотя видели, что сейчас он был в дурном настроении духа. Откажет еще!
Стали звать:
— Д'Имбреваль, д'Имбреваль!
Тогда они заметили, что д'Имбреваль закрыл за собой двери кабинки, в которой не было окон.
— Он спит, вероятно! Надо его разбудить.
— Д'Имбреваль, д'Имбреваль!
Все четверо игроков направились к кабинке и постучались.
— Д'Имбреваль, вы спите?
Наблюдавший Сергей Ренин вдруг вскочил с таким взволнованным видом, что Гортензия испугалась. Он пробормотал:
— Только бы не опоздать!
Не отвечая на вопросы Гортензии, он пустился бежать по направлению к кабинке. Он подбежал туда в момент, когда игроки пытались открыть двери.
— Стойте, — скомандовал он, — все должно быть сделано по правилам.
— В чем дело? — спросил кто-то.
Через щелочку ему удалось взглянуть внутрь кабинки.
Его стали спрашивать:
— Что там такое? Что вы видите?
Он повернулся и сказал:
— Я был уверен, что если д'Имбреваль не отвечал, то потому, что серьезное происшествие мешало ему сделать это.
— Происшествие?
— Да, надо полагать, что д'Имбреваль ранен или… умер.
— Как умер? — послышались крики. — Он только что нас покинул.
Ренин вынул перочинный ножик, взломал замок и открыл двери кабинки.
Послышались крики ужаса. Господин д'Имбреваль лежал на полу лицом вниз, судорожно сжимая в руках газету. Спина его была вся в крови.
— О, — сказал кто-то, — он себя убил!
— Как мог он себя убить? — возразил Ренин. — Рана ведь нанесена в спину. Да и здесь нет никакого оружия.
Игроки запротестовали:
— Преступление?.. Это же невозможно. Здесь никого не было. Мы бы видели.
Со всех сторон сбежались дачники. Ренин пустил в кабинку только доктора. Врач удостоверил, что д'Имбреваль убит ударом кинжала.
В этот момент прибыли мэр и полицейский. Они выполнили нужные формальности и унесли труп. Кто-то побежал предупредить жену покойного, которая опять появилась на своем балконе.
Итак, трагедия совершилась. Невозможно было понять, как человек, запершийся в кабинке, мог быть убит почти на глазах у десятков свидетелей. Ведь дверь кабинки оказалась запертой и никто туда не входил. Кинжал, которым воспользовался убийца, не был найден. Казалось, что это какой-то фокус, а между тем дело шло об ужаснейшем преступлении.
Волнение Гортензии было неописуемо. Впервые за время ее знакомства с Рениным ей пришлось так близко видеть совершенное преступление. Она шептала:
— Какой ужас!.. Несчастный! Ренин, этого вы были бессильны спасти!.. Самое ужасное заключается в том, что мы могли его спасти, так как знали о заговоре.
Ренин дал ей понюхать нашатырного спирта и, когда она успокоилась, сказал ей, одновременно наблюдая за молодой женщиной:
— Вы, следовательно, полагаете, что есть связь между этим убийством и тем заговором, о котором мы узнали?
— Ну, конечно, — ответила она с удивлением.
— Значит, имея в виду, что заговор задуман мужем против жены своей или женой против мужа, вы думаете, что госпожа д'Имбреваль?..
— О нет, это невозможно, — возразила она, — во-первых, госпожа д'Имбреваль не покидала своего помещения… во-вторых, я никогда не поверю, чтобы эта прелестная женщина была способна на это… нет, нет, здесь нечто другое.
— Что же именно?
— Я не знаю… Возможно, что разговор между братом и сестрой по телефону был плохо понят… Ведь преступление совершено в других условиях, в другое время… в другом месте.