Возвращение

По обеим сторонам вдоль путей снег достигал высоты двух футов, поэтому Филипу пришлось идти по путям, где проходившие поезда примяли снег и он лежал совсем невысоко. Он был грязный, с пятнами нефти и почти не прикрывал деревянные шпалы. На этом участке пути не было заносов, потому что высокие откосы защищали его от ветра, но кое-где во время оттепели небольшие лавины снега по склону северного откоса съехали на рельсы. Снег лежал отдельными кучками на тех участках пути, где на склоне не было кустов, которые могли бы задержать его падение.

Филип сам был свидетелем падения одной лавины буквально в двадцати ярдах впереди него. Он услышал грохот и остановился, испуганно глядя по сторонам откосов. Снег как белое полотно несся вниз по северному склону, потом последовал глухой стук, который отдался эхом вдоль всего железнодорожного полотна. Но снег не заблокировал путь, Филип уже раньше видел перед собой подобные кучи, разбросанные и спрессованные проходившими поездами и черные от копоти. Филип двинулся дальше, но теперь он внимательно следил за северным откосом и постоянно прислушивался к звукам, предшествующим сходу лавины. Это должно быть ужасно, подумал он, оказаться погребенным под такой лавиной.

Здесь почти не чувствовался ветер, высокие откосы не пропускали его в долину, и завывание ветра было слышно только в телеграфных проводах, протянутых вдоль путей. Над головой высоко в небе сильнее повалил снег, и вскоре большие влажные хлопья упали на его лицо. Они таяли на щеках и сверкали на бровях и ресницах.

Время от времени Филип опускал руку в карман и нащупывал деньги. Они стали теплыми от его тепла. Когда он дойдет до Минглетона, он купит там билет и потом сядет на поезд, и, если кто-либо спросит его, он скажет, что заболела его мать и что его отец прислал телеграмму, чтобы он сразу же ехал домой.

Чарли сказал, что до Минглетона, если идти по путям, всего две мили. Филип решил, что две мили — это ерунда, и он спокойно прошагает это расстояние. Ему нравилось, что здесь так тихо и спокойно и что идет снег и мочит ему лицо. Он чувствовал себя храбрым путешественником, когда шагал здесь один и никто не знал, где он находится. Иногда он оглядывался и через плечо смотрел назад на быстро падающий снег.

Он так делал на всякий случай, если вдруг его станет нагонять поезд. Но он знал, что он в безопасности, потому что Чарли в тот раз сказал: «Если поезд идет, ты можешь услышать его еще за милю». Вот так-то!

Где-то на откосе было то место, где он похоронил дрозда. Но Филип не мог точно определить, где оно, потому что сейчас все было погребено под снегом. Воспоминание о дрозде, погибшем здесь, странно взволновало мальчика. Боль и удовольствие слились воедино и начали таять в сердце, как горячие слезы. Когда он вспоминал Чарли, ему становилось очень стыдно, и он испытывал чувство вины — Чарли был его другом, а он плюнул ему в лицо. Это дьявол подтолкнул его к этому. Он ненавидел дьявола и с удовольствием прикончил бы его. Но он жил внутри него, и ему не с кем было поговорить об этом, потому что никто бы его не понял.

Продолжая шагать вдоль путей, он чувствовал, что оставил грех позади, спрятанный и похороненный, как мертвый дрозд, где-то в тайном месте, где его не могли найти. Холодный снег падал на его лицо, и он низко опустил голову. Филип почувствовал, что его шерстяной шлем начинает намокать и струйки растаявшего снега стекают ему за шиворот. Оказывается, до Минглетона далекий путь. Он даже еще не дошел до Скемптон Холта. Тогда он зашагал быстрее.

Линн закончила возиться в сыроварне и заглянула в сарай.

— Филип? — громко позвала она. — Пора выходить отсюда, иначе ты простудишься. — Она пошире приоткрыла дверь, чтобы там стало светлее, но мальчика, видимо, не было.

— Филип, ты что, прячешься? — позвала она.

Потом Линн прошла по двору и вошла в дом. Огонь еле горел в очаге, поэтому она разгребла золу и подкинула туда дров. Затем она подошла к лестнице.

— Филип, ты здесь?

В доме было тихо как в могиле. Она поднялась наверх, там никого не было. Когда Линн вешала на крючок берет и жакет, она увидела, что нет одежды Филипа. Наверное, он забегал сюда, пока она возилась в сыроварне, и побежал за Чарли в Слипфилдс. Линн подумала, что хорошо, что он надел свой шлем и повязал теплый шарф.

Снег валил, не переставая. В кухне было темно, и Линн зажгла лампу. Когда она надевала стекло на лампу, послышался громкий стук в дверь. Линн открыла, перед ней стоял почтальон, закутанный в плащ с капюшоном. Он отдал ей письмо, оно пришло на почту днем.

— Я вижу, что письмо от вашего Роберта, поэтому сразу принес его вам, — сказал почтальон.

Линн была вне себя от радости и благодарности, она не ожидала такого внимания.

— Может, выпьете чашечку чая?

— Спасибо, мне нужно идти. Что-то мне не нравится этот снег. Надеюсь, что принес вам хорошие новости от вашего сына, — сказал почтальон.

Линн села за стол под лампу, надела очки и начала читать письмо. Ей показался странным его почерк, но вскоре она поняла, в чем было дело.

«Пишу вам письмо левой рукой, поэтому получается такая мазня. Сейчас я в госпитале, не могу написать где именно. У меня трещины в двух ребрах и сломана правая рука. Хотите верьте, хотите нет! Но я упал с лестницы! (Надеюсь, что мне дадут за это медаль.) Одно из ребер проткнуло легкое, поэтому у меня будет отпуск по ранению, и я надеюсь приехать домой. Я думаю, что ты, мама, будешь гордиться своим сыном-солдатом. Ждите меня вскоре в гипсе. Роб.»

Линн обхватила себя руками и заплакала. Она просто не могла поверить своему счастью. Роберт, ее сын, скоро будет дома. Она представила его в госпитале, в сотнях миль от нее. Он страдал от боли и, может, ему было гораздо хуже, чем он об этом написал ей. Но несколько сломанных костей — это все ерунда по сравнению с тем, что он жив и снова возвращается в Англию!

Она подумала, что даже его пораненное легкое тоже ничего, потому что он будет дома, где за ним можно будет ухаживать. Хотя бы некоторое время он будет в безопасности, и может, им так повезет, что к тому времени, когда Роб полностью станет здоровым, война уже кончится, и они победят, наконец, в пустыне.

Линн снова и снова перечитывала письмо. Она смеялась и плакала одновременно. Когда же он, наконец, приедет? На письме не было даты, и оно могло быть написано несколько недель назад. Может быть, он уже сейчас едет домой. Она представила себе, как он сходит с поезда, весь закованный в гипс, и смотрит на нее своими темными глубокими глазами.

«Надеюсь, ты гордишься своим сыном-солдатом!»

Она все еще улыбалась сквозь слезы, когда услышала, что пришел Чарли и стал отряхивать снег с сапог на коврике у дверей. Когда он вошел в кухню, она стояла и смотрела на него, и Чарли сразу понял, что у нее есть для него новости.

— Роберт?

— Да, он едет домой.

— Я просто не могу этому поверить!

— Это правда!

— Ты получила телеграмму?

— Нет, письмо…

— Дай мне посмотреть!

— Он сломал руку и два ребра, — сказала Линн, глядя, как Чарли читает письмо. — Бедный мальчик весь в гипсе. Он упал с лестницы. И одно ребро продырявило ему легкое.

— Господи, это все не так уж хорошо, — сказал Чарли.

— Да, бедный мальчик. Он перетерпел, наверное, такую боль!

Но ее выдавали ее глаза, ее улыбка, ее голос, и Чарли понимал, что для нее все не было так ужасно, что все случившееся было ответом на ее молитвы.

— Как ты считаешь, он сможет сюда нормально добраться?

— Конечно, мы позаботимся об этом.

— Интересно, когда он приедет?

— Как бы мне хотелось поскорее все узнать, — сказала Линн.

— Он не указал дату в письме, глупый мальчишка. Он может приехать завтра, а может и сегодня! Может, это письмо путешествовало много дней, и теперь у нас не останется времени, чтобы подготовиться к его приезду!

— Я не могу этому поверить! — восклицал Чарли. — Ты только подумай, наш Роб возвращается к нам! Не могу поверить, что это правда!