Возвращение

— Почему ты не поешь?

— Не твое дело!

— Ты, петушок, в один миг зальешься слезами!

— Я? Ни за что, — ответил Филип.

— Господи, что за поезд, — сказала девочка, сидевшая напротив. — Он ползет, как улитка. Почему бы им не прибавить ходу?!

— Сейчас война, вот почему, — сказал кто-то. — Наверное, на путях лежит несколько бомб.

— Сигаретку никто не хочет?

— Пошел! Это простая конфета!

— Почему я не захватил с собой игру в блошки?!

— Черт, мне было бы лучше остаться дома!

На окнах опустили черные шторы и включили тусклые лампочки.

— Кто-нибудь знает, который сейчас час?

— Нет, я заложил свои часы в ломбард.

— Сейчас половина восьмого, — сказала одна из сопровождающих.

— Черт! Я думал, что сейчас уже двенадцать!

— Мисс, вы не можете сказать, куда мы едем?

— Вы сейчас все сами узнаете. Осталось недолго.

Она сама ничего не знает.

— Я надеюсь, что хотя бы этот чертов машинист знает.

— Мальчики, хватит болтать!

Наконец закончилось утомительное и медленное путешествие. Поезд подошел к темной платформе. Детей вывели и повели по темным улицам. В темноте они спотыкались и налетали друг на друга. Потом послышались голоса, и к ним протянулись руки. Их ввели в дом сквозь занавес, прикрывавший дверь. Они очутились в ярко освещенном зале, где стояли столы на козлах, и на них было разложено много еды. Женщины в белых униформах разливали чай из огромных термосов.

— Проходите, дети! Здесь всем хватит места! Бедные ребятки, вы только посмотрите на них! Им пришлось ехать на поезде более восьми часов. Проходите, проходите, дети! Идите сюда вперед! Ешьте, всем всего хватит!

Филип выпил чашку чая, но ему не хотелось есть. Он взял намазанную маслом пшеничную лепешку и сделал вид, что ест К нему перестали приставать с предложением еды. Потом он оставил лепешку на краю стола.

После того, как дети подкрепились, их выстроили вдоль стены зала, и одна женщина выкликала их фамилии по списку. С другой стороны рядами стояли их будущие приемные родители, и их тоже вызывали по списку. Организаторы разводили детей к приемным родителям, ведя их за руки. Филипа вызвали почти последним. Принесли его чемодан и поставили у его ног.

— Это — Филип, ему девять с половиной лет. Филип, ты будешь жить на ферме с мистером и миссис Траскотт. Поздоровайся с ними. Тебе повезло. Тебе понравится жить на ферме Стент.

На него смотрели мужчина и женщина. У мужчины были веселые подмигивающие синие глаза. Они были посажены далеко под светлыми бровями. Лицо у него было загорелым дочерна, и его рука, когда он сжал руку Филипа, была жесткой и теплой. Женщина была красивой, но Филип знал, что неприлично смотреть пристально на человека, поэтому он только мельком глянул на нее. Ее рука была гладкой и холодной.

— Ну, Филип? — сказал мужчина. — Ты нас берешь в приемные родители?

Филип не знал, что нужно отвечать, он посмотрел на леди-организатора. Она слегка похлопала его по спине.

— Конечно, он поедет к вам, ему повезло. Такой счастливчик! Вам выделили только его одного, но мне кажется, что он будет не против. Я в этом уверена. Он привык к одиночеству. Филип — единственный ребенок у своих родителей.

— Ну, если все в порядке, тогда… — Мужчина поднял чемодан Филипа. — Ты не хочешь попрощаться со своими друзьями?

Филип оглядел переполненный зал.

— Это не мои друзья, — сказал он и пожал плечами.

Когда Филипа везли на ферму, он сидел между ними в темноте автофургона, удерживая на коленях противогаз.

— Бедный малыш почти спит, — сказал Чарли. — Ему здорово досталось.

— Да, — сказала Линн. — У него был долгий день.

— Провести более восьми часов в поезде, чтобы проехать около сотни миль! Ничего себе путешествие! Неудивительно, что он так измучен!

— Наверное, ему лучше сразу же отправиться в постель. Как ты считаешь?

Автофургон с грохотом ехал по невероятной дороге. Потом Филип почти в полусне почувствовал, как его выводят из машины и ведут через двор к дому. В кухне был жуткий холод. От каменных стен пахло сыростью. Филип тихо стоял в темноте, пока Чарли покопался и зажег керосиновую лампу на столе, чиркнув спичкой. Филипа охватила дрожь. Он дрожал всем телом, уставившись на балки над головой. Потолок в кухне показался ему слишком низким.

— У вас не работает электричество?

Чарли засмеялся.

— Здесь нет электричества, — сказал он. — Ты находишься в деревне, и тебе придется привыкать к этому. У нас есть только керосин и свечи.

— Может, мне развести огонь? — спросила Линн. — С другой стороны, сейчас уже так поздно, что не стоит затевать это.

— Может, Филип, хочешь выпить теплого молока?

— Нет, — покачал головой Филип.

— Может, ты хочешь поесть? Печенье или что-то еще?

— Нет, я не голоден, — ответил Филип.

— Ты хорошо поел там в городе, да? — Чарли выпрямился и посмотрел на него. — Я знаю, что ты хочешь. Ты хочешь спать.

— Да, — сказала Линн. — Я займусь этим. Она зажгла свечу и повела мальчика.

Лестница была крутой и очень узкой. Тени со стен бросались на него, и он, стараясь увернуться от них, сильно наклонял голову. В спальне было две кровати. С одной стороны потолок имел наклон почти до самого пола. Комната была маленькой и темной. В ней пахло полировочной пастой и старым покрытым лаком деревом.

Линн поставила свечку на старый комод, а чемодан Филипа опустила на стул.

Она распаковала его одежду и убрала вещи в комод, оставив на постели только его пижаму. Из кармашка на крышке чемодана она вытащила его продуктовые карточки и его удостоверение личности. Филип стоял и смотрел на нее. Он не сделал попытки снять одежду.

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе раздеться?

— Нет, я все могу сделать сам.

— Может, ты что-нибудь хочешь?

— Ну… — он посмотрел на постель, — вы мне можете дать горячую грелку в постель?

— Тебе она точно нужна? — Она с сомнением смотрела на него. — Тогда мне придется разводить огонь в печи.

— Понимаю.

— Ну и прекрасно. На самом деле не так холодно! И у тебя несколько одеял, так что ты согреешься. — Она показала ему, сколько там лежало одеял. — Я вернусь к тебе через несколько минут и пожелаю тебе доброй ночи, — сказала ему Линн.

Она еще показала ему ночной горшок, стоявший под кроватью. Филип возмущенно отвел от него взгляд. Линн оставила его одного и спустилась вниз. Чарли обходил свой двор. Линн несколько минут занималась делами в кухне, потом снова поднялась наверх. Мальчик лежал в постели на спине и смотрел на старые коньки Роберта, висевшие на крюке над его головой.

— Чьи они?

— Это коньки моего сына. Его зовут Роберт, и это его комната. Эти книги на комоде тоже его. Он сейчас служит в армии, где-то за границей.

— Он сражается с немцами?

— Да, совершенно верно.

Линн стояла у постели, глядя на мальчика. Его лицо на подушке было бледным, как воск, и под глазами были темные тени. Линн наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Доброй ночи, Филип. Добрых тебе снов. — Она взяла свечу и пошла к двери. — Ты уже согрелся?

Филип посмотрел на нее и кивнул головой. Его глаза сами закрывались, так он устал. Линн вышла и закрыла дверь, и Филип слышал, как она спускалась по лестнице. Потом он услышал голоса в кухне, а потом он уже ничего не слышал.

— Кажется, он неплохой ребенок и из хорошей семьи. И у него нет ничего такого в его волосах.

— Нет, он очень чистый мальчик, — сказала Линн.

— Мне кажется, что он станет смотреть на нас сверху вниз, — заметил Чарли.

— Почему ты так думаешь?

— У нас нет электричества. Ты обратила внимание на выражение его лица, когда я зажигал лампу? Он не верил своим глазам.

— Ничего, он скоро ко всему привыкнет.

— Ты знаешь, мне так странно, что у нас в доме снова появился мальчонка, — заметил Чарли.