Возвращение

Как-то раз, когда Френк клянчил сигареты, к нему подошел Джордж и протянул старую жестяную банку из-под конфет, в ней лежал пяток сигарет.

— Френк, угощайся!

— Спасибо, Джордж, ты настоящий друг, — сказал Флеминг.

Но когда он зажег сигарету и сделал пару затяжек, у него перекосилось лицо.

— Черт побери! Они старые и воняют, как поношенные вонючие башмаки! Господи, сколько же они у тебя лежали?

— Не так уж долго, — ответил Кресси.

— Они, наверное, марки Краснокожий Индеец? — сказал Флеминг, — они что, называются Черноногие или Чероки?

— Сигареты марки «Дю Мурье», — ответил Кресси. — Мне их дал мистер Реннем, когда он приезжал сюда.

— У них вкус, как у старых коровьих лепешек, — продолжал Флеминг.

— Я больше не стану угощать тебя сигаретами. Я их оставлю для моих друзей в пивной.

— Давай, давай, — ответил Флеминг. — Так я смогу уберечься от скорой смерти!

Когда Кресси отошел от него, Флеминг сказал:

— Черт, вкус был, как у старой вонючей веревки! Именно так воняли эти сраные сигареты!

— Зачем ты пристаешь к нему? — сказал Чарли. — Если ты оставишь его в покос, с ним можно ладить.

Флеминг пустил ему в лицо облако дыма.

Роберт вдруг сильно вытянулся. Он поразительно вырос. Ему было четырнадцать с половиной лет, и он почти догнал по росту своего деда. И все это случилось за восемь месяцев, с тех пор как они приехали на ферму Стент.

— Наверное, здесь что-то есть в воздухе, — дразнил его Чарли.

Но Линн начала волноваться, беспокоясь, что он может заболеть из-за быстрого роста. Она постоянно накладывала ему полную тарелку во время еды и пыталась заставить его съесть добавку. Она заставляла его пить молоко.

— Почему ты не оставишь парня в покое? Ты постоянно ставишь его в идиотское положение! — возмущался Джек.

— Он такой худой, и я не могу не волноваться, — оправдывалась Линн.

— Парень — сильный, как конь. Если он худой, а это есть на самом деле, то лишь потому, что ты все время цепляешься к нему!

Иногда даже Роберт не выдерживал и начинал возмущаться.

— Мать, сколько раз можно говорить тебе. Я не хочу пить молоко!

— Хорошо, хорошо. Я только спросила. Не нужно пытаться откусить мне голову. Ты стал таким нервным!

— Я его не виню, — сказал отец. — Ты ведь все время пристаешь к нему, что можно подумать, рост — это новая болезнь, в то время как это нормальное явление.

Иногда Линн смеялась над собой. Она понимала справедливость замечаний отца, и пыталась воспринимать сына как нормального юношу, который растет и мужает. И все-таки ей было трудно привыкнуть к этому, и каждый раз, когда она видела его за работой на ферме, она не могла скрыть своего потрясения.

— Боже, как же быстро ты растешь! — обычно говорила Линн. — Ты уже совсем взрослый мужчина!

И хотя Линн повторяла это много раз, она все равно не могла примириться с этим. Это было так странно, что ее мальчик вымахал выше нее ростом, что у него такие длинные ноги, и он делает размашистые шаги, что у него стал низкий голос, и над верхней губой есть намеки на усы, и что ему приходится бриться каждое утро.

Как же быстро пролетели годы, и ее малыш, ее дитя, ее маленький мальчик куда-то исчез! Иногда, даже когда Линн смеялась, ее пронизывала страшная боль, потому что плоть от плоти ее, ее сын стал вдруг чужим. Она не могла понять постоянной смены его настроения, его равнодушия, когда она с ним разговаривала, его нередко небрежного жеста или обидного слова. Иногда он смотрел на нее таким взглядом, что она спрашивала себя, о чем может думать этот незнакомец.

Однако ее гордости за него тоже не было границ. Она радовалась его возмужанию, когда смотрела за его работой на ферме. Он великолепно справлялся со скотом. Его сильные, ловкие и умные руки могли выполнить любую работу. Его спокойный голос и уверенность притягивали к нему Линн, хотя иногда он небрежно мог отнестись к ее замечанию и тем самым обидеть ее. Она никогда не говорила сыну, что он очень привлекательный юноша. У него были гладкие черные волосы, темные глубокие глаза и хорошая смуглая кожа. Своим ростом и хорошими манерами он всегда выделялся среди сверстников.

Когда он бывал с ней на рынке по продаже скота, она видела, что на него обращают внимание. Сам Роберт ничего не замечал. Его интересовал продававшийся скот и то дело, из-за которого он приехал с фермы. Когда дела заканчивались, он немедленно торопился домой. Ему не нравилось ходить без дела и рассматривать тот скот, который они не собирались покупать.

— Подожди, — обычно говорила ему мать. — Посмотри на этих гусей. Мне кажется, что нам стоит увеличить наше стадо…

Или это могли быть куры, или новый вид комбикормов, который следовало посмотреть Роберту и высказать о нем свое мнение.

— Мать так долго все рассматривает, — жаловался он деду. — Если бы не она, я бы вернулся домой уже к половине одиннадцатого, а она еще долго гуляла по рынку.

— Парень, ты сам виноват, раз согласился идти с ней. Ты никогда не станешь нормальным мужчиной или работником, пока твоя мать не перестанет командовать тобой.

— Ты прав, — согласился Роберт, — но это только до конца года, а там я найду себе работу и буду независим от нее.

— Да, если только у тебя найдутся силы освободиться, — сказал Джек.

Линн купила трех коз — козла и двух козочек. Она хотела, чтобы они паслись на поле с жесткой травой: на тех десяти акрах, где было много кочек, росла грубая луговая трава и где козы могли бы выщипать куманику и кустики вереска, заполонившие эти заброшенные земли.

Но, как оказалось, у коз были свои понятия, и они постоянно удирали с отведенного им места. Главарем и заводилой, естественно, был козел. У него были сильные длинные рога, и с их помощью он пролезал через любую изгородь. За ним всегда следовали покорные козочки.

— Старец Моисей, — говорил о нем Чарли, — ведущий свое стадо в землю обетованную.

Как-то они забрались в сад и нанесли большой урон кустам смородины, до которых они там добрались и которые очень пришлись им по вкусу. Линн решила, что коз следует привязывать, и попросила Роберта, чтобы тот последил за этим.

Джек и Роберт терпеть не могли коз. От них было больше вреда, чем пользы. Козы никогда не стояли спокойно, и их было просто невозможно доить. И два раза в день Линн звала себе на помощь Джека и Роберта, чтобы те подержали коз, пока она их подоит.

Как-то ночью козел вырвался из загона, и утром его обнаружили объедающим турнепс на угловом поле. Роберт отправился за беглецом.

— Может быть, теперь, — резко сказала Линн, — ты, наконец, как следует привяжешь его.

— Только не вини меня! — возмутился Роберт. — Этот бандит перегрыз веревку!

— Тебе нужно обмакнуть веревку в креозот, — подсказал ему Чарли.

— Черт бы побрал коз, — продолжал Роберт, — я не знаю, для чего мы их вообще держим!

— Надеюсь, тебе не очень сложно присмотреть для меня за тремя бедными козами? — сказала Линн.

Но дело было не только в козах. Мать никогда не могла оставить его в покос. Она всегда отвлекала его от настоящей работы: то она просила его поймать крысу, которую увидела в амбаре, то ей срочно было нужно, чтобы Роберт смазал дверные петли в сыроварне или выбросил дохлую птицу, утонувшую в поилке для скота. Если два петуха начинали драться, она немедленно звала сына, чтобы тот их разогнал. Она постоянно заставляла его искать кур и яйца, отложенные ими в неположенном месте.

По средам, когда она уезжала на рынок, Роберт кормил вместо нее кур. Иногда нужно было смешивать различный корм, и Линн требовала, чтобы ее указания выполнялись с точностью до миллиграмма. Нужно было класть ингредиенты только в определенном порядке. Даже когда разбрасывалось для них зерно, это следовало делать по определенным правилам.

— Ты помнишь пеструшку, у которой два лишних коготка? И еще трех белых куриц, которые сейчас линяют? Я хочу, чтобы ты был внимателен к ним, и чтобы они поели как следует!