Зов кукушки

У Робин сложилось ощущение, что сейчас ее принизили как личность. Ведь Страйк проявил интерес к той информации, которую она раскопала. Страйк выразил ей благодарность за инициативу и деловую сметку.

— Сколько собеседований — нормальных — у тебя назначено на следующую неделю? — спросил Мэтью, когда она повернула кран холодной воды.

— Три, — бросила она, перекрывая шум мощной струи, а сама яростно драила верхнюю тарелку.

Робин выждала, чтобы он ушел в гостиную, и только тогда прикрутила кран. Ей бросилось в глаза, что в оправе кольца застрял кусочек зеленой горошины.

4

В пятницу Страйк пришел в квартиру Шарлотты к половине десятого утра. По его расчетам, за полчаса она должна была оказаться где-то далеко, если, конечно, допустить, что Шарлотта и в самом деле ушла, а не караулила его за порогом. Внушительные, элегантные белые дома по обеим сторонам широкой улицы, старые платаны, мясная лавка, оставшаяся, видимо, от пятидесятых годов, облюбованные состоятельной публикой кафе; шикарные рестораны, в которых Страйку всегда виделась какая-то фальшь и театральность. Наверное, в глубине души он и раньше чувствовал, что не останется тут на всю жизнь, — здесь он был чужим.

Даже отпирая входную дверь, он до последнего не исключал, что вот-вот столкнется с Шарлоттой, но за порогом квартиры сразу понял, что дома никого нет. Когда он шел по коридору, его шаги отдавались инородным, преувеличенно громким стуком в особой, равнодушной тишине комнат.

Посреди гостиной стояли четыре открытые картонные коробки. В них были как попало свалены его незамысловатые, практичные пожитки, будто приготовленные для вывоза на блошиный рынок. Приподняв то, что лежало сверху, он заглянул внутрь, но не обнаружил ни осколков, ни рваных лоскутов, ни следов краски. Его одногодки давно приобрели автомобили, собственные дома с техникой, мебелью и садом, и горные велосипеды, и газонокосилки; а его имущество составляли четыре коробки хлама да обрывочные воспоминания.

Безмолвная комната с розоватыми стенами и антикварным ковром, добротной темной мебелью и множеством книг служила несомненным образцом хорошего вкуса. С той ночи здесь произошло только одно изменение: на стеклянном приставном столике у дивана, где раньше стояла фотография смеющихся Страйка и Шарлотты на пляже в корнуолльском городке Сент-Моз, теперь благосклонно улыбался из той же серебряной рамки профессионально выполненный черно-белый образ покойного отца Шарлотты.

Над камином висела картина маслом — портрет восемнадцатилетней Шарлотты. Флорентийский ангел в облаке длинных темных волос. Шарлотта росла в такой семье, где для увековечивания своих отпрысков нанимали художника: этот круг, совершенно чуждый Страйку, представлялся ему опасной, неизведанной территорией. От Шарлотты он узнал, что большие деньги запросто уживаются с жестокостью и несчастьем. Ее семья, невзирая на изящество манер, обходительность и прирожденный вкус, эрудицию и некоторую склонность к внешним эффектам, была почище родни Страйка. Они с Шарлоттой потому и сошлись, что почувствовали эту прочную связующую нить.

Сейчас его посетила непрошеная мысль: не для того ли был заказан этот портрет, чтобы по прошествии времени большие зеленовато-карие глаза проследили за его уходом? Знала ли Шарлотта, каково ему будет рыскать в пустой квартире под надзором ее блистательной восемнадцатилетней копии? Понимала ли, что даже своим личным присутствием не смогла бы насолить ему больше, чем этой картиной?

Страйк отвернулся и прошелся по комнатам, но Шарлотта не оставила ему никаких зацепок. Все следы его пребывания, от зубной нити до армейских ботинок, были заранее свалены в коробки. С особой тщательностью он осматривал спальню, а спальня, безмятежная и сдержанная, с темным паркетом, белыми шторами и хрупким туалетным столиком, осматривала его. Кровать, как и картина на стене, дышала живым человеческим присутствием. Запомни, что тут происходило и чему больше не бывать.

Он перетащил все четыре коробки за порог и, завершив последнюю ходку, столкнулся лицом к лицу с ухмыляющимся соседом, который запирал свою дверь. Этот хмырь всегда носил трикотажные рубашки поло с поднятым воротничком и взахлеб ржал в ответ на любые шутки Шарлотты.

— Генеральную уборку затеяли? — полюбопытствовал он.

Страйк решительно захлопнул дверь.

Ключи он оставил под зеркалом в прихожей, на полукруглом приставном столике, возле вазы с ароматической цветочной смесью. В зеркале отражалась его расцарапанная, грязноватая физиономия в желто-лиловых кровоподтеках, с заплывшим правым глазом. В тишине он явственно услышал голос из прошлого, прилетевший через долгие семнадцать лет: «Как же ты сюда пролез, урод кучерявый?» Теперь, стоя в прихожей, куда не собирался возвращаться, он уже и сам этого не понимал.

В последнем приступе мгновенного безумия, как пять дней назад, когда он бросился следом за Шарлоттой, Страйк вдруг решил не уходить, дождаться ее возвращения, взять в ладони прекрасное лицо и сказать: «Давай начнем сначала».

Они уже пробовали, не раз и не два, но как только первая сумасшедшая волна взаимного желания шла на убыль, между ними снова всплывали безобразные обломки прошлого, которое мрачной тенью накрывало все, что они пытались изменить.

Страйк в последний раз затворил за собой входную дверь. На площадке уже никого не было. Он сволок все коробки вниз по лестнице, составил на тротуаре и стал ждать возможности тормознуть такси.

5

В последний рабочий день недели Страйк с утра предупредил Робин, что задержится. Он заранее дал ей ключ и попросил начинать без него.

Она немного, совсем чуть-чуть, обиделась, когда он небрежно сказал «последний». Это словечко сразу расставило все по местам: пусть у них сложились хорошие рабочие отношения (не важно, что слегка настороженные, сугубо деловые), пусть в офисе был наведен порядок, а убогий туалет на площадке теперь блистал чистотой, пусть звонок у подъезда приобрел совсем другой вид, когда она отскребла скотч и закрепила на стене аккуратную ламинированную табличку (угробив на это полчаса рабочего времени и два ногтя), пусть она исправно отвечала на звонки и с умным видом участвовала в обсуждении почти наверняка вымышленного убийцы Лулы Лэндри, Страйк не чаял, как от нее избавиться.

Понятно, что держать временную секретаршу ему не по карману. У него всего-то двое клиентов; сам, похоже, бездомный (на что постоянно указывал ей Мэтью, как будто ночевать в офисе мог лишь отъявленный подонок) — Робин прекрасно понимала, что в его положении продлевать с ней контракт не имеет смысла. Но понедельника она ждала в унынии. Опять какой-нибудь незнакомый офис (ей уже звонили из «Временных решений» и продиктовали адрес) — как водится, чистый, светлый, людный, жужжащий от сплетен, не способный предложить ей ничего мало-мальски интересного. Ну хорошо, Робин не верила в существование убийцы и знала, что Страйк тоже не верит, но сам процесс!

За минувшую неделю она получила столько удовольствия, что даже постеснялась рассказать об этом Мэтью. Все ее обязанности, в том числе и необходимость дважды в день звонить в продюсерский центр Фредди Бестиги «БестФилмз», просить, чтобы ее соединили с владельцем, и получать неизменный отказ, давали ей ощущение собственной значимости, которое она редко испытывала на работе. Более всего ее занимал способ мышления других людей: в свое время она училась в университете на психологическом, но из-за непредвиденных обстоятельств не дошла до диплома.

В половине десятого Страйк так и не появился, зато прибыла посетительница: тучная, нервно улыбающаяся дама в оранжевом пальто и фиолетовом вязаном берете. Это была миссис Хук; Робин знала ее имя — единственная клиентка босса. Усадив миссис Хук на продавленный диванчик у своего стола, Робин заварила для нее чай (после того как Робин смущенно описала Страйку похотливого мистера Крауди, в офисе тут же появились недорогие чашки и коробка чайных пакетиков).