Страница 51 из 109
Между тем план покушения имел свою сложную историю. Еще в 1908 г. в анархистских кругах распространились слухи, что Богров — провокатор, что он связан с киевской охранкой. Эти слухи, однако, были лишены конкретности. В анархистских кругах предпринимались попытки разоблачить Богрова. Но для этого нужны были веские, бесспорные доказательства. А их не было. Да и раздобыть такие доказательства было трудно. В пределах, которые допускали условия подполья или тюрьмы, эпизодически проводилось расследование этих слухов. Но, с одной стороны, Богрову «везло»: то и дело «заваливались» провокаторы, менее зашифрованные охранкой, чем Богров, и подпольщики обычно их считали виновниками провалов. Такими провалами нередко пользовалась и сама секретная полиция для спасения агентов — подлинных виновников провалов. С другой стороны, сам Богров ревностно пресекал порочившие его слухи. Вместе с двоюродным братом, который участвовал в анархистском подполье под кличкой «Фома», он требовал «партийного суда» и представления доказательств. И все «партийные суды» неизменно заканчивались его оправданием.
В 1908 г. Богров состоял кассиром подпольной группы. В это время борисоглебская организация максималистов обвиняла его в растрате партийных средств. Но обвинение не повлекло за собой неприятных последствий, так как большинство обвинителей сами оказались виновными в разного рода неблаговидных поступках. Одним из расследователей дела был Петр Лятковский, хорошо знавший Богрова по университету, где оба учились на юридическом факультете, и совместному участию в подпольной работе. Лятковский был привлечен в сентябре 1911 г. к следствию по делу убийства Столыпина на основании, как он полагал, доноса Богрова. Делясь в 1926 г. в советской печати воспоминаниями о прошлом, он поведал о нескольких известных ему «судах» над Богровым. В сентябре 1907 г., когда Лятковский содержался в киевской Лукьяновской тюрьме, он впервые услышал от одного из заключенных — анархиста по кличке «Бельгиец», что Богров — агент охранки. Это заявление было основано на том, что при аресте «Бельгийца» по делу о неудавшемся побеге из Лукьяновской тюрьмы Н. Тыша[3] и некоего «Филиппа» (М. Черного) был арестован и Богров, посвященный в этот план. Но спустя два-три дня последний был освобожден. Узнав об этом обвинении, Богров потребовал партийного расследования. Обвинение было отклонено, и пошатнувшееся доверие к Богрову восстановлено.
Второй случай. Упомянутый выше Н. Тыш, прибывший из-за границы по заданию парижской группы анархистов, был вскоре арестован. При первом допросе он понял, что охранке известны все явки группы в пограничной полосе. Сопоставив этот факт с тем, что явки были известны лишь ему и Богрову, он сообщил о своих подозрениях заключенным, среди которых был и Лятковский. Последний посоветовал Н. Тышу не принимать никаких решений до получения дополнительных доказательств с воли и известить о своих подозрениях участников подполья. Вскоре, по словам Лятковского, в тюрьму поступили «запросы» Богрова и «Фомы» с просьбой сообщить им улики. Тогда по инициативе Лятковского в камере собралось 10–12 заключенных-анархистов. Обвинителем выступал Н. Тыш, и была принята «туманная» резолюция, которая, как стало известно позднее Лятковскому, нисколько не удовлетворила Богрова и «Фому», и те начали искать другие пути для реабилитации.
Третий случай. От заключенного Петра Свирского Лятковский узнал, что тот «охотился» за Богровым как за провокатором, но что Богров «ловко ускользнул от смерти». В тот же день, однако, Свирский (его кличка «Белоусов») был арестован. Этот случай совпал по времени с «ликвидацией» в Киеве провокатора «Мартимер», и причина ареста «Белоусова» была отнесена за его счет. О причастности к делу Богрова никто больше не говорил.
Высказывания Лятковского являются ценным свидетельством современника не только о подозрениях относительно Богрова, которые существовали тогда в среде анархистского подполья, но и о том, как реагировал на эти слухи и подозрения сам Богров. Бесспорно, они очень волновали его. Он готовился к адвокатскому поприщу, и угроза разоблачения сулила ему полнейший крах всех его личных жизненных целей. Независимо от этого нельзя себе представить, чтобы Богров, которому было тогда всего 21–22 года, не задумывался над тем, куда его завела связь с охранкой и куда она его в дальнейшем неизбежно могла завести.
19 февраля 1911 г., после двухгодичного заключения, Петр Лятковский был освобожден из Лукьяновской тюрьмы. От товарищей по камере он имел поручение сообщить в тюрьму Тышу обо всем, что сумеет он выяснить на воле о провокаторской деятельности Богрова. Узнав из газет об освобождении Лятковского, Богров и «Фома» решили добиться свидания с ним. Лятковский знал адрес Богрова, но заходить к нему не захотел. Случайно «Фома» встретил Лятковского на улице перед отъездом последнего на родину — на Кавказ. От имени обоих — своего и Богрова — «Фома» настойчиво просил его зайти к Богрову. Лятковский согласился, надеясь, что личные непосредственные наблюдения помогут ему, возможно, лучше разобраться в «деле» Богрова.
В первых числах марта Лятковский зашел к Богрову домой и нашел его сильно изменившимся, поседевшим. С этого у них и начался разговор. Богров рассказал, что в последнее время его почему-то подозревают в провокаторстве, что за ним следят. Был даже случай, когда на жизнь его готовилось покушение, но только благодаря счастливой случайности он избежал смерти. Лятковский вспомнил при этом сообщение Свирского («Белоусова») и спросил Богрова, куда скрылся его преследователь и почему тот не привел свое намерение в исполнение. Но Богров ответил, что он ничего по этому поводу не знает. Смотрите, как бы заключая свой рассказ, добавил он, как я поседел. Я сознательно ушел от политической работы. Я не могу заняться и общественными делами. Я помощник присяжного поверенного, но выступать не могу: мое имя опозорено. А что вы сделали бы на моем месте?
— Реабилитируйте себя, — ответил Лятковский.
— Что же думают по этому поводу остальные? — спросил Богров, обнаружив этим основную цель беседы с Лятковским.
— Я не имею полномочий говорить от их имени, но, вероятно, они со мною согласились бы, — подумав несколько, ответил Лятковский:
— Итак, — быстро поднявшись со стула, взволнованным голосом сказал Богров, — вы все требуете от меня реабилитации. Значит, для вас нет сомнения в моей провокационной работе? — Богров разразился принужденным смехом. — Так вот пойти и сейчас же, на перекрестке убить первого попавшегося городового? Это ли будет реабилитацией?
Лятковский ничего не ответил. Наступило тягостное молчание.
Богров в глубоком раздумье несколько раз прошелся по комнате, а затем, снова сев на стул, взволнованно продолжал:
— Скажите мне, какой мотив мог бы побудить меня служить в охранке? Что говорят по этому поводу товарищи? Деньги? В них я не нуждаюсь. Известность? Но никто из генералов революции по моей вине не пострадал. Женщины? — Богров выразительно пожал плечами и умолк.
Лятковский подошел к книжным полкам. Заметив на одной из них журнал «Былое», он стал просматривать его. Богров предложил Лятковскому взять книгу с собой.
— Я очень люблю «Былое». Оно тем ценно для меня, — сказал Богров, — что по нему я знакомлюсь с действительными революционерами и учусь той поразительной конспирации, которой они себя окружали.
И после длительной паузы, в течение которой Лятковский внимательно перелистывал «Былое», Богров снова вернулся к волнующей его теме.
— Вы говорите: «реабилитировать себя», — сказал он, словно беседуя с самим собой. — Хорошо. Согласен. Но только если убью Николая, видимо, будут считать, что я себя реабилитировал.
— Да кто же из революционеров не мечтает убить Николая? — отозвался Лятковский.
— Нет, — как бы продолжая свои мысли вслух, перебил его Богров. — Николай — ерунда, Николай — игрушка в руках Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и кровь лучших сынов народа льется, как вода.
3
И. Тыш — анархист. Был направлен в Россию парижской группой анархистов «Буревестник». В 1908 г. был осужден Киевским окружным судом вместе с Лятковским и другими на 15 лет каторги. Исключен из группы за подачу на имя царя ходатайства о помиловании.