Страница 37 из 109
— Почему ты стрелял в меня?
— Почему? — молодой человек насмешливо улыбнулся и пристально посмотрел на царя. Их взгляды опять встретились.
— Почему же ты стрелял в меня? — вновь прозвучал в ушах молодого человека вопрос царя.
— Почему? Да потому, что ты обманул народ, обманул крестьян — обещал землю да не дал!
Смелый, дерзкий ответ молодого человека вызвал неодобрительный ропот в толпе. Александр II даже побледнел. Он на секунду задержал свой взгляд на тонкой струйке крови, которая медленно текла по лицу неизвестного, и бросил перепуганному надзирателю Черкасову:
— В Третье отделение! Доставить в целости и сохранности! Под личную ответственность!
— Слушаюсь, Ваше императорское величество! — вытянулся перед царем Черкасов.
Царь уехал, но толпа продолжала молча стоять около Летнего сада. Не двигался с места и Черкасов, только удивленно смотрел на задержанного. Жандарм был перепуган и никак не мог понять, никак не мог осознать случившегося… А генерал-адъютант Тотлебен, вышедший из Летнего сада вместе с Александром II, беспокойно смотрел то на удалявшуюся коляску императора, то на молодого человека, только что стрелявшего в царя. Тотлебена, известного генерала, большого знатока военного дела, поразил удивительный факт: выстрел, произведенный с такого близкого расстояния, даже не ранил царя.
«Но почему? — думал Тотлебен. — В чем здесь причина? Или стрелявший так сильно волновался… или… или его подтолкнули?!» И вдруг эта неожиданно пришедшая мысль завладела км полностью. Он лихорадочно начал искать глазами кого-то в толпе, машинально достал платок и вытер вспотевшее лицо. План созрел мгновенно. Тотлебен властным взглядом еще раз бегло осмотрел толпу и громко спросил:
— Кто ему помешал?
Но ответа не последовало. Люди нерешительно озирались вокруг в поисках того неизвестного, который так нужен был Тотлебену в этот момент.
— Кто его задержал? — крикнул Черкасов, решив помочь генералу.
— Я! — воскликнул Безменов, сторож Летнего сада. — Я задержал его, ваше превосходительство!
Но в это время из толпы выскочил старик Зонтиков. Он решил, что такой момент упускать никак нельзя.
— Батюшка! Отец родимый! — бросился он на колени перед генералом. — Сын мой его задержал! Сын мой — Василий Зонтиков! Вот он!
Тотлебен удивленно посмотрел и на Безменова, и на Зонтикова-сына, и на старика, почувствовав, что эти люди не понимают его, не догадываются, что ему от них нужно, повернулся к стрелявшему и, чуть улыбнувшись, сказал не без иронии:
— Стрелял, да промахнулся!
Затем он бросил взгляд на тщедушного мастерового:
— А не ты ли это его подтолкнул?
Комиссаров тупо и растерянно молчал.
— Значит, я не ошибся? — настойчиво повторил Тотлебен. — Как же это тебе удалось?
— Господь бог помог!.. Успел я ударить его по руке и тем, стало быть, помешал злоумышлению!
— Кто такой? Как имя?
— Крестьянин… Костромской крестьянин Осип Комиссаров…
— Выходит, ты спас жизнь государю императору! Крестьянин, говоришь?
В страшном волнении Осип Комиссаров упал перед ним на колени и залепетал:
— Крестьянин… крестьянин… Осип Комиссаров…
— Это хорошо! Это же подвиг, достойный Ивана Сусанина! — произнес Тотлебен с большим пафосом.
— Премного благодарен!., премного… — бормотал Комиссаров, ловя полы его шинели и пытаясь их поцеловать. По лицу его текли слезы, слезы радости.
— Подымись!
— Не смею… не смею, отец-батюшка!
— Подымись, говорю!.. И в мою коляску. Поедешь со мной!
Тотлебен повернулся и пошел к своему экипажу. Комиссаров же не двигался с места: он просто не понимал того, что говорилось ему. Двое полицейских быстро подняли его на ноги.
— Очумел, что ли, от радости? Такое тебе привалило, а ты… Иди быстрее!
— Куда? — удивленно спросил Комиссаров.
— В коляску!
— В какую?
— К их высокопревосходительству!
— Как можно?.. — пролепетал растерявшийся Комиссаров.
— Зовут!
И полицейские повели ничего не понимающего Комиссарова к коляске. Даже сесть помогли…
Во время всей этой сцены молодой человек стоял молча, с большим презрением и негодованием смотрел он, как Комиссаров ползал в пыли…
К надзирателю подошел городовой Лаксин.
— Этот? — спросил у него Черкасов.
Лаксин внимательно посмотрел на задержанного:
— Кажется, он.
— А точнее?
— По одежде вроде он… По росту тоже… А по лицу признать трудно…
Умчалась и вторая коляска. Тотлебен вез в Зимний дворец «спасителя» царя. Не успело еще отзвучать эхо выстрела, а уже родилась легенда о «чудесном» спасении царя. Коляска умчалась, а задержанного на обычной пролетке под усиленным конвоем жандармов отправили в Третье отделение. Немедленно доложили дежурному офицеру. Тот не понял сути случившегося, а когда разобрался, то сразу же приказал отвести арестованного в особую комнату для допросов.
— Фамилия? Имя?
В ответ — молчание. Жандарм снова задал вопрос — и снова молчание. Вопрос прозвучал в третий раз, и тогда молодой человек отвернулся от жандарма.
— Не желаете отвечать?
— Нет!
— Откуда вы родом?
И опять молчание. Арестованного обыскали.
На столе появились вещи: портмоне, яд в пузырьке, пули, порох, письмо какому-то Николаю Андреевичу, рукописное воззвание «Друзьям рабочим»…
— Что это? — спросил жандарм, прочитав первые строчки.
— Мои мысли… А вообще-то вы можете считать это прокламацией.
— Если это действительно так, то и посчитаем! — ответил жандарм и отложил бумагу на дальний край стола.
Он зачем-то взял горсть пороха, пересыпал его из ладони в ладонь, потом стряхнул на стол. Таких арестованных в жандармском управлении еще не бывало. Ведь этот человек поднял руку на самого царя! Все было непонятно… Это произошло впервые в истории России!
— Ваш пистолет? — спросил жандарм, указывая на отобранное у арестованного оружие.
— Мой!
— Вы из него стреляли?
— Другого у меня не было.
Секретарь подал жандарму опись вещей, конфискованных у арестованного.
— Так, так… Хорошо… Распишитесь в перечне, — произнес жандарм, протягивая молодому человеку лист бумаги.
Тот чуть заметно улыбнулся:
— Не желаю.
— Вы отказываетесь подписать?
— Да.
И опять отвернулся, как бы говоря, что не хочет иметь разговора на эту тему.
Процедура установления личности арестованного и проверки его вещей, обнаруженных при задержании, хотя и была проведена с исполнением всех формальностей, требуемых инструкцией, закончилась безрезультатно: фамилия стрелявшего так и не стала известна жандарму. В соответствующей графе протокола первого допроса секретарь записал: «Отказавшийся назвать себя», а потом в скобках добавил «№ 17». Это был номер камеры, в которую жандармский офицер приказал конвойным сопроводить арестованного. А молодой человек все еще стоял недвижимо около горящего камина. Казалось, что все происходящее его совершенно не касается. И когда жандармский офицер приблизился к нему, ни один мускул на его лице не дрогнул; он повернулся и спокойно посмотрел на подошедшего.
— Прошу следовать, — произнес жандарм.
— Что?
— Прошу следовать в камеру, — уточнил жандарм.
Арестованного увели. Отобранное у него воззвание «Друзьям рабочим» привлекло внимание жандарма, он прочел его целиком. Прочел и те строки, которые были зачеркнуты в воззвании, попавшем в руки Николая. В них говорилось: «Грустно, тяжко мне стало, что так погибает мой любимый народ, и вот я решился уничтожить царя злодея и самому умереть за мой любезный народ. Удастся мне мой замысел, я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу — русскому мужичку. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось — им удастся». И эти его слова полностью сбылись через 15 лет.
Следственная комиссия
Пятого апреля, на следующий день после ареста, неизвестный, который еще в Третьем отделении назвал себя Алексеем Петровым, был передан в распоряжение следственной комиссии.