Страница 35 из 37
Не в силах выполнить намеченное, вынужденный сымпровизировать новый план, причем — в ту же самую секунду, подчинив все необходимости предотвратить опасность, которая грозила Женевьеве, Сернин пережил мгновения жестоких колебаний. Пронизывая глаза барона пристальным взором, князь больше всего стремился вырвать у того тайну и уйти; он не пытался теперь даже его убедить, такими бесполезными казались ему слова. И, продолжая об этом думать, он спрашивал себя, какими могли быть теперь мысли барона, какое оружие оставалось еще в его руках, что давало ему надежду на спасение. Дверь вестибюля, хотя и надежно запертая на засов, хотя и обитая листами железа, зашаталась под ударами. Голоса, смысл слов все яснее доносились до них.
— Ты все еще уверен в себе, — заметил Сернин.
— Клянусь дьяволом! — воскликнул барон и, подставив ему подножку, бросил его наземь и пустился бежать.
Сернин тут же вскочил на ноги, вбежал в небольшую дверцу под парадной лестницей, за которой исчез барон, и, скатившись по каменным ступенькам, оказался в подвале… Узкий кулуар, просторный низкий зал, почти в полном мраке… И вот уже перед ним Альтенгейм, на коленях, пытающийся открыть створку люка.
— Идиот! — крикнул Сернин, бросаясь на него. — Ты же знаешь, что в конце подземного хода ждут мои люди с приказом убить тебя как собаку… Если только… Если только у тебя нет другого выхода, примыкающего к этому… Ага, вот оно что, черт возьми! Я угадал!.. И ты вообразил…
Борьба завязалась яростно. Альтенгейм, настоящий великан, наделенный редкостной мускулатурой, охватил противника руками и пытался его задушить.
— Ну да… Ну да… — с трудом говорил при этом князь, — у тебя все по плану… Пока я не могу действовать руками, преимущество — за тобой… Но сколько ты сможешь меня удерживать?..
И тут он вздрогнул. Створка люка, на которой топтались борющиеся и которая упала было на место, казалось, опять пришла в движение. Он чувствовал, какие усилия кто-то третий прилагал для того, чтобы ее приподнять. Это, видимо, почувствовал и барон, так как он теперь изо всех сил старался оттащить князя в сторону, чтобы люк мог открыться.
«Это тот, другой! — подумал Сернин с тем безотчетным ужасом, который вызывал у него таинственный незнакомец. — Тот, другой! Если он выберется наверх, я погиб!»
Незаметными движениями Альтенгейм сумел отодвинуться и пытался увлечь противника за собой. Но тот цеплялся ногами за его ноги, изворачиваясь, чтобы высвободить одну из рук.
Наверху, над ними, слышались тяжелые удары, словно кто-то пробивал себе дорогу тараном.
«У меня еще пять минут, — подумал Сернин. — Минуту спустя этот громила должен быть…»
И громко произнес:
— Внимание, милый мой! Теперь — держись!
С невероятным напряжением он сомкнул колени. Барон взвыл — его бедро оказалось вывернутым. И тогда князь, пользуясь моментом, еще одним отчаянным усилием выпростал правую руку и схватил его за глотку.
— Вот так! Теперь нам стало удобнее. Ну нет, не стоит доставать нож… Иначе задушу тебя, как цыпленка… Ты видишь, я еще соблюдаю приличия… Не слишком еще жму… Ровно столько, чтобы отбить у тебя охоту трепыхаться…
Продолжая говорить, он извлек из кармана тонкий, но крепкий шнурок и одной рукой, с невероятной ловкостью связал барону кисти рук. Едва дыша, тот не оказывал уже особого сопротивления. Несколькими четкими движениями Сернин крепко его связал.
— Ах, какие мы разумные! В добрый час! Тебя просто не узнать. Теперь, на случай, если тебе захочется смыться, — вот моточек проволоки, которым мой скромный труд будет завершен… Сначала — ручки… Теперь — ножки… Вот так. Боже, какой ты теперь пай-мальчик!
Между тем барон стал потихоньку приходить в себя. Он пролепетал:
— Если ты меня выдашь, Женевьева умрет.
— Ну да! Почему? Объясни.
— Она заперта. Никто не знает, где. Без меня она умрет с голоду. Как и Штейнвег…
— Да, но ты скажешь мне…
— Ни за что.
— Скажешь. Не теперь, сейчас уже поздно, но в эту ночь.
Он наклонился над ним и тихо, на ухо, сказал:
— Послушай, Альтенгейм, и пойми как следует. Скоро тебя сцапают. Спать сегодня будешь в камере. Это неотвратимо; сам я не могу тут ничего поделать. Завтра тебя повезут в тюрьму Санте, а после — знаешь куда… Так вот, даю тебе последний шанс спастись. В эту ночь — ты слышишь, в эту ночь — я пройду в твою камеру в Депо[3], и ты скажешь мне, где находится Женевьева. Два часа спустя, если только не соврешь, ты будешь свободен. Иначе… Иначе тебе просто не дорога жизнь.
Барон не отвечал. Сернин поднял голову и прислушался. Сверху доносился страшный грохот. Дверца начала поддаваться. По плиткам вестибюля и полу салона грохотали башмаки — господин Вебер и его люди искали свою добычу.
— Прощай, барон, подумай до вечера. Камера — отличная советчица.
Сернин столкнул своего пленника с люка и поднял створку. Как он и ожидал, внизу, на ступеньках лестницы уже никого не было. Он стал спускаться, оставив за собой открытый люк, как будто собирался вернуться. За двадцатью ступеньками начинался кулуар, который господин Ленорман и Гурель прошли в противоположном направлении. Он вступил в него и внезапно вскрикнул. Впереди, чувствовалось, кто-то был.
Сернин включил электрический фонарик. Подземный ход был пуст.
Тогда он взвел курок револьвера и громко сказал:
— Тем хуже для тебя! Буду стрелять!
Ответа не было. Ни малейшего шума.
«Мне это, вероятно, почудилось, — подумал он. — Это создание стало для меня наваждением. Давай! Если хочешь добраться до выхода, надо поторопиться… Ямка, в которой лежит сменное платье, уже близка… ты берешь пакет — и партия сыграна. Да какая партия! Одна из лучших в карьере Люпэна!»
Он наткнулся на открытую дверь и остановился. Справа находилась выемка, та самая, которую господин Ленорман выкопал, чтобы избежать прибывавшей воды. Он нагнулся и направил сноп света в эту выемку.
— Ох! — воскликнул он с дрожью. — Не может быть! Дудвиль, наверно, оставил пакет немного дальше.
Но не к чему было искать, всматриваться во тьму. Пакета на месте не было. Как не было уже у него сомнения в том, что его забрало то самое таинственное существо.
«Жаль, жаль… Все складывалось так удачно… Вся история пошла по естественному пути, я мог с уверенностью достигнуть цели. Сейчас задача в том, чтобы побыстрее испариться… Дудвиль во флигеле… Отступление обеспечено… Шутки в сторону — надо поспешить и продолжить, если можно, дело… А потом мы займемся им… Пускай он побережется моих когтей, этот чертов некто…»
Но новый возглас вырвался у него вскоре — возглас отчаяния. Он добрался до второй двери, и она, последняя перед флигелем, была заперта. Он попытался с размаху ее высадить. Дверь не поддавалась. Делать было нечего.
«На этот раз, — подумал он, — я действительно погорел».
Сернин устало опустился на землю. Он еще раз убедился в своей слабости перед лицом таинственного существа — сообщника барона. Альтенгейм был не в счет. Тот, другой, творение безмолвия и мрака, — тот, другой, его подавлял, путал все его комбинации, лишал его сил коварными, дьявольскими выпадами.
Он был побежден.
Вебер скоро найдет его здесь, в пещере, — загнанного, подобно дикому зверю.
II
«О нет, нет! — подумал он вдруг, встрепенувшись. — Если бы был только я — возможно. Но есть еще Женевьева, Женевьева, которую этой ночью надо спасти… В конце концов, ничто еще не потеряно… Если тот, другой сумел ускользнуть — значит где-то здесь есть еще один выход. Ничего, Вебер с его бандой меня еще не схватили!»
Он уже снова осматривал туннель, с фонариком в руке исследовал кирпичи, из которых местами состояла кладка, когда до него донесся крик — ужасный, устрашающий, заставивший его задрожать от мучительной тревоги.
Этот вопль донесся со стороны люка. И он вспомнил вдруг, что оставил люк открытым, когда еще был намерен возвратиться в виллу Глициний. Сернин поспешил обратно, вошел в первую дверь. Фонарик между тем погас, и он почувствовал что-то, скорее — кого-то, кто коснулся его колен, ползком пробираясь вдоль стены. Тут же у него возникло ощущение, что это существо мгновенно исчезло, провалилось неведомо куда. Почти в тот же миг он наткнулся ногой на ступеньку.
3
Тюрьма предварительного заключения для задержанных.