Полая игла

— Ой-ой-ой, какое разочарование! — засмеялся Люпен. — При Людовике XI, Генрихе IV и Ришелье все эти пять погребов, наверное, были набиты до отказа. Но подумай сам, вот пришло время Людовика XIV, версальской глупости, время войн, великих крушений! Да вспомни Людовика XV, короля-мота, вспомни Помпадур, Дюбарри! Вот когда они высосали все до дна! Своими загребущими руками выскребли каждый угол. Видишь, ничего не осталось! — И хитро добавил: — Нет, Ботреле, кое-что осталось, есть и шестой тайник! Неприкосновенный! Никто из них так и не осмелился разграбить и его. Последние запасы, ну, скажем, на черный день… Смотри.

Нагнувшись, он приподнял крышку. В погребе стоял железный сундучок. Люпен достал из кармана ключ с замысловатыми выемками и бороздками и вставил его в замок.

Сундук открылся. Вспыхнув огнем, засверкали драгоценные камни, переливаясь всеми цветами радуги. Лазурные сапфиры, горящие рубины, зеленые изумруды, солнечные топазы.

— Смотри, смотри, малыш Ботреле. Они зацапали все золотые монеты, все экю, и дукаты, и дублоны, но сундук с камнями остался цел! Обрати внимание на оправы. Здесь изделия всех времен, всех веков, всех народов. Приданое королев. Каждая внесла свою долю. Маргарита Шотландская и Шарлотта Савойская, Мария Английская и Екатерина Медичи, все австрийские эрцгерцогини, Элеонора, Елизавета, Мария-Терезия, Мария-Антуанетта… Посмотри, какие жемчуга, Ботреле! И бриллианты! Огромные бриллианты! Нет ни одного, который не был бы достоин императрицы! Не уступят и «Регенту Франции»! — Поднявшись, он клятвенно приложил руку к груди: — Ботреле, ты расскажешь всему миру, что Люпен не взял ни камешка из королевской сокровищницы, ни единого камня, клянусь честью! Я просто не имел на это права. Сокровище принадлежит Франции…

Внизу бушевал Ганимар. По доносившемуся сюда эху ударов легко было определить, что там теперь воюют с предпоследней дверью, той, что вела в зал безделушек.

— Оставим сундук открытым, — предложил Люпен, — и погреба тоже, все эти пустые склепики…

Он обошел комнату кругом, в последний раз смотрел на витрины, любовался полотнами, а потом задумчиво произнес:

— Как грустно покидать все это! Какая тоска! Самые лучшие часы в моей жизни я провел здесь, один на один с вещами, которые любил… Глазам моим не суждено увидеть их вновь, и руки никогда не дотронутся до них.

На его огорченном лице читалась такая усталость, что Ботреле даже испытал нечто вроде жалости к этому человеку. Незаурядная личность, он острее других переживал боль разлуки, как, должно быть, и другие чувства, радость, унижение, тщеславие.

Люпен подошел к окну и, глядя в морские просторы, сказал:

— Самое грустное — то, что мне придется покинуть и это. Ну разве не прекрасно? Безбрежное море… небо… Справа и слева скалы. Этрета с тремя воротами: Верхними, Нижними, Маннепортом… сколько триумфальных арок для победителя… А победителем был я! Король приключений! Владыка Полой иглы! Необычного, сверхъестественного королевства. От Цезаря к Люпену… Ах, какая судьба! — Он вдруг захохотал. — Сказочный король? Неправда. Скорее, король Ивето! Чепуха! Властелин Вселенной, вот так! С вершины Иглы я озирал весь мир! Держал его, как птичку, в своих когтях. Приподними тиару Саитафарнеса, Ботреле. Видишь, под ней целых два телефонных аппарата. Правый для связи с Парижем, особая линия. А левый, тоже на особой линии, связь с Лондоном. Через Лондон можно позвонить и в Америку, в Азию, в Австралию! А во всех этих странах, на этих континентах — прилавки, множество прилавков, торговые агенты, маклеры, осведомители. Международное предприятие! Огромный рынок произведений искусства, антиквариата, мировая ярмарка. О, Ботреле, иногда у меня даже кружится голова при мысли о той власти, которой я обладаю. Опьянен силой и могуществом.

Рухнула нижняя дверь. Слышен был топот бегущих ног: Ганимар со своими людьми искал… А Люпен, помолчав, добавил:

— Ну вот, теперь все кончено. Появилась девочка со светлыми волосами, большими печальными глазами и честной, да, честной душой, и кончено… я сам разрушу все, построенное мной… все на свете кажется детским и абсурдным… лишь остались светлые волосы, ее печальные глаза… и честная душа.

Кто-то бежал по лестнице. Последняя дверь сотряслась от удара. Вдруг Люпен схватил юношу за руку.

— Понимаешь ли ты, Ботреле, почему я разрешил тебе сделать все, что ты сделал? Тогда как уж давно столько раз мог бы раздавить тебя, как мышь? Понимаешь ли ты, что тебе удалось самому добраться сюда? Знаешь, что я роздал всем своим людям их долю добычи, ведь ты сам видел, как они спускались ночью со скалы? Ты понимаешь, да? Игла — это приключение. Пока она моя, я — король приключений. Отнимите Иглу, и я расстанусь со всем своим прошлым, останется лишь будущее, в котором не придется больше краснеть под взглядом Раймонды, будущее…

Он сердито поглядел в сторону двери:

— Уймись же, Ганимар, дай закончить разговор!

Удары участились. Похоже было, дверью били в дверь. Стоя напротив Люпена, Ботреле, сгорая от любопытства, ожидал, как повернутся события, не догадываясь о намерениях противника. Он отдает Иглу, пусть, но почему же сдается сам? Что он задумал? Как рассчитывает ускользнуть от Ганимара? И, кроме того, где же Раймонда?

А тем временем Люпен мечтал:

— Честен… Арсен Люпен честен… не будет больше краж… жить как все… Почему бы и нет? Ничто не мешает мне добиться такого успеха… Да отвяжись ты, Ганимар! Невдомек тебе, трижды дураку, что я сейчас сказал исторические слова, а Ботреле внимал им, чтобы передать затем потомкам. — Он усмехнулся: — Напрасная трата времени. Никогда Ганимару не понять всей важности моей исторической речи.

И, взобравшись на скамеечку, красным мелом начертал на стене:

«Арсен Люпен завещает Франции все сокровища Полой иглы с единственным условием, что сокровища эти будут выставлены в музее Лувра в залах под названием „Залы Арсена Люпена“.

— Теперь, — заявил он, — моя совесть спокойна. Мы с Францией квиты.

Атакующие колотили в дверь кулаками. Отлетел кусок доски. В отверстие просунулась рука в поисках замка.

— Гром и молния! — вскричал Люпен. — Впервые в жизни Ганимар, возможно, дойдет до цели.

И, подбежав к двери, выдернул ключ.

— Вот так, дружище, а дверь-то крепкая… Так что мне некуда торопиться… Ботреле, прощай… И спасибо! Ведь ты мог бы создать мне дополнительные трудности… но ты же добрый малый!

И направился к большому триптиху Ван дер Вейдена, изображавшему волхвов. Люпен отвернул правую часть полотна и взялся за ручку оказавшейся под ним маленькой дверцы.

— Удачной охоты тебе, Ганимар, и всего наилучшего!

Раздался выстрел. Беглец отскочил назад.

— Ах, каналья, в самое сердце! Ты что, брал уроки стрельбы? Пропали волхвы! В яблочко, как в тире!

— Сдавайся, Люпен! — вопил Ганимар, просунув сквозь отверстие в двери револьвер. Глаза его из темноты так и сверкали. — Сдавайся, Люпен!

— Гвардейцы не сдаются!

— Одно движение, и я пристрелю тебя…

— Помилуй, разве оттуда сумеешь попасть?

И правда, Люпен отошел, и Ганимар, который через отверстие в пробитой двери мог стрелять лишь прямо вперед, никак не сумел бы выстрелить, а главное, прицелиться, в ту сторону, где тот стоял. Но и положение Люпена было не из приятных, так как выход, на который он так рассчитывал, маленькая дверь позади триптиха, находился как раз перед Ганимаром. Пытаться бежать значило бы попасть под огонь полицейского, а у того в обойме еще оставалось добрых пять пуль.

— Эх, черт, — засмеялся Люпен, — мои акции падают. Перестарался, дружище Люпен, пожелал сыграть свою роль до конца, вот и просчитался! Меньше надо было болтать.

Он вжался в стену. Под натиском нападавших отлетел еще один кусок двери, теперь Ганимару было удобнее целиться. Три метра, не больше, отделяли противников друг от друга. Однако Люпена все же загораживала позолоченная витрина.

— Ботреле! Скорей ко мне! — скрипя зубами от бешенства, прокричал полицейский. — Да стреляй же в него, чего уставился!