Страница 17 из 17
Он нашел мальчиков возле мусорной ямы. Синие мухи гудели над гнилыми баклажанами, очистками огурцов, арбузными и дынными корками.
Пашка насмешливо посмотрел на Степку и спросил:
— Что, не сдох?.. Жалко. Я думал, ты сдохнешь.
— Не тронь, он больной еще, — сказал Мишка Пахарь.
Но Пашка, видно, не забыл, как Степка одержал над ним верх, когда был шахтером. Он отмахнулся от Мишки и спросил:
— Что, прогнали тебя с шахты?
— Не лезь, — сказал Степка и отступил.
— Арестант, — сказал Пашка и смазал Степку по носу.
— Не лезь, — снова сказал Степка.
Страх и неуверенность охватили его.
— Ты урод лохматый, — сказал Пашка и, подумав, добавил: — Твоя мать с газовщиком путается, к ставкам с ним ходила, арестантка.
Пашка ухватил Степку за ворот и, подталкивая коленом в зад, вывел на середину двора.
— Пошел отсюда, ты заразный, пошел, пошел, — приговаривал он, а затем, ударив его по шее, крикнул: — Понял?
Тошное, омерзительное чувство слабости и беспомощности охватило Степку. У него начали дрожать губы, колени подогнулись, — он почувствовал, что сейчас расплачется, и, спотыкаясь, побежал к дому.
А мир продолжал жить: гремел завод, шумели и спорили бабы; собаки, с искаженными яростью мордами, дрались в облаке пыли, и низенькая, очень длинная собака бежала от места боя, опустив уши и поджав хвост.
IX
В воскресенье мать одела Степку в парадную курточку, и они пошли к доктору.
Город лежал в долине и весь был виден, когда Степка с матерью спускались по рыжей, дымящейся от пыли тропинке. Улицы в городе именовались линиями — Первая линия, Вторая линия, Девятая… Переулки, пересекающие улицы, назывались проспектами: Первый проспект, Второй, Девятый… На площади возвышалась церковь, и сверху казалось, что мордастая толстуха кормит белых цыплят и они топчутся вокруг нее, боясь подойти. Вдали, в пыльной полумгле, выступали терриконы шахт, а еще дальше, на горизонте, поднимались к небу темные столбы дыма от невидимых заводов. Под насыпью лежал рабочий поселок, и по сравнению с ним город казался Степке нарядным, веселым и праздничным.
Они вышли на Первую линию, и Степка с удовольствием рассматривал пестрые вывески.
— Мама, мама, погляди, какой завод большой, — смеясь, сказал он и показал на седобородого еврея-лудильщика, сидевшего в конурке, влепленной между двумя домами. Из жестяной трубы поднимался тощий рыжий дымок.
— Вот, нам сюда, — сказала мать.
Она нажала белую пуговку на двери и переглянулась со Степкой. Дверь вдруг открылась, и толстая, важная женщина, должно быть сама докторша, ввела их в богатую комнату. Окна были высокие, из цельных стекол, на стене против двери висела большая картина. Степка взглянул на нее и обомлел. В воде, на волнах, кувыркались какие-то пузатые старики и молодые голые бабы с рыбьими хвостами.
— Мама, кто это? — со страстным удивлением Спросил он.
Мать смущенно оглядела сидевших в комнате людей и погладила сына по голове.
Напротив Степки сидел краснолицый парень с пухлой, обмотанной ватой и бинтами головой. Парень морщился от боли, точно от смеха, а может быть, ему действительно было смешно. Он поглядел на Степку, их глаза встретились, и парень плутовски подмигнул в сторону, хвостатых баб. Степке стало смешно и неловко, он отвернулся и поглядел в окно.
Хлопала дверь кабинета, слышался громкий голос доктора, наступала недолгая тишина. Потом снова хлопала одна дверь, затем вторая. Доктор орал:
— Эй, кто там следующий!
После парня, который шел в кабинет торопясь, с испуганным, серьезным лицом, пришла очередь Степки и его матери.
— А, господин шахтер, — обрадовался доктор и так больно ущипнул Степку за щеку, что тот чмокнул губами и сердито дернулся.
Доктор осмотрел Степку и остался очень, доволен.
— Знаете что, — сказал он, поглядев на Кольчугину, — вы идите домой, а я вам вечером молодца привезу, у меня больные недалеко от вас.
— Оставайся, Степочка, — сказала мать и обеспокоенно осмотрела сына, вытерла ему нос, сняла ниточку с рукава.
В большой комнате было куда богаче, чем у крестного. Все в ней было огромно — и невиданный ковровый топчан, и толстоногий стол, покрытый розовой скатертью, и странный шкаф со многими дверками. От всех предметов шел какой-то тревожащий, но приятный запах.
— Марусенька, — сказал доктор худой женщине, — вот он, маленький шахтер.
Женщина всплеснула руками и заговорила быстро-быстро:
— Ах ты, боже мой, неужели такой ребенок! Ведь это ужас!
Она погладила Степку по голове и повела его в кухню мыть руки. На кухне выяснилось, что важная толстуха была кухаркой, а худая, невидная женщина — барыней, докторшей.
— Хорошенько, хорошенько три, под ногтями почисть, — говорила она, и Степка что было силы тер руки, думая, что это какое-то особенное лечение.
Потом докторша тихо спросила его:
— Тебе не нужно по-маленькому?
Степка недоуменно и мрачно замотал головой, а доктор и кухарка прыснули от смеха.
Его привели в белую комнату, и доктор сказал:
— Вот, я тебя обещал познакомить с Сережей. Знакомьтесь. — И он стал его подталкивать к худому мальчику.
— Здра-а-ствуйте, — протяжно сказал мальчик.
Рыжий засмеялся и ушел.
Они стояли, рассматривая друг друга.
— У вас есть ружье? — спросил Сережа.
Степка мотнул головой.
Сережа показал Степке ружье. Ружье было большое, почти настоящее. Степка засопел и начал жать на курок.
— У меня пугач был сломанный, — сказал он, — его Колька украл.
Только в этой комнате Степка понял, что такое человеческое богатство.
Детскую собственность в поселке составляли голуби, рогатки, выстроганные из доски сабли и ружья, кукла, свернутая из тряпок, ржавый обруч от старой бочки. Богачи, прославленные на всю улицу, владели каким-нибудь полинявшим мячиком с упрямо вдавливающимся боком или одним коньком, который подвязывался к сапогу веревкой. Здесь же несметные богатства лежали на столе и стульях, валялись на полу, глядели с полки, висели на стенах.
— Я теперь в них не играю, грустно улыбнувшись, сказал Сережа. — Мне седьмого мая будет двенадцать лет. Я читаю очень много, папа даже сердится на меня.
Степка вдруг обмер от волнения: на столе между цветными карандашами и кружочками красок лежал камень — белый прозрачный камень. Осторожно, точно боясь обжечься, мальчик коснулся пальцем его скользких граней, взял в руку и посмотрел на свет — огонек, словно солнце в густом дыму, просвечивал между туманными завитками.
— Это горный хрусталь, — сказал Сережа, — мне его папа подарил.
Десятки черных мыслей пронеслись в Степкином мозгу. Этот мутный свет, шедший из камня, притягивал его. Он положил камень на стол и зевнул.
— А отец твой с мамкой тоже в этой комнате спят?
— Нет, я один. Раньше тут Наталья спала, а теперь я должен быть самостоятельным.
Сережа, видимо, понял, что надоевшие игрушки представляют для Степки большой интерес. Он водил его по своей комнате, как по музею, и показывал ему мячи, конку, пистолеты, паровоз. Степка ходил за ним, то и дело оглядываясь на стол, где лежал мутно-прозрачный камень.
Потом они остановились у. книжного шкафа. Переплеты были красные, все в больших золотых буквах.
— Это «а», — сказал Степка, ткнув пальцем в большую букву, всю переплетенную венками из листьев и цветов.
— А это что? — спросил Сережа.
— Не знаю.
— Вот какой ты, — удивился Сережа. — Это «в», а это «и» с точкой.
Он прочел страницу, водя пальцем по строчкам,
— А дальше что? — спросил Степка.
Но Сережа не стал читать дальше.
— Это для маленьких, — презрительно сказал он. — Правда, ты в шахте работал? Ты расскажи лучше, там взрывы, бунты, наверно, расскажи.
— А что рассказывать, — сказал Степка. — Темно там, и все.
— Нет, ты расскажи подробно, — приставал Сережа.
Степка подумал немного.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.