Страница 3 из 52
— Видите ли вы этого маленького старика, что стоит у трапа?
— С зонтиком и в оливковом пиджаке?
— Да. Это Ганимар.
— Ганимар?
— Да. Известный сыщик — тот самый, который поклялся, что собственноручно арестует Арсена Люпена.
— Теперь я понимаю, почему с этого берега мы не имели о нем никаких сведений. Ганимар здесь! Он не любит, чтобы вмешивались в его дела.
— Кто знает! Кажется, Ганимар всегда видел его загримированным и переодетым. Может быть, впрочем, он знает его вымышленное имя.
— Ах, — сказала она с чисто женским любопытством, — как бы я хотела присутствовать при его аресте!
— Имейте терпение. Конечно, Люпен уже заметил присутствие своего врага и предпочтет сойти с парохода одним из последних, когда старик уже утомится.
Высадка началась. Опершись на зонтик с равнодушным видом, Ганимар, казалось, не обращал внимания на толпу, теснившуюся у трапа.
Я заметил, что офицер береговой стражи, стоявший за его спиной, давал ему время от времени какие-то указания.
Маркиз де Равердан, майор Раусон, итальянец Ривольта и много еще людей прошли мимо него. Потом я заметил приближающегося Розэна. Бедный Розэн, он еще не оправился после своих злоключений!
— А вдруг это все-таки он, — сказала мисс Нелли. — Как вам кажется?
— Я думаю, что было бы очень интересно снять на одной пластинке Ганимара и Розэна. Возьмите-ка мой аппарат, у меня столько вещей в руках!
Я передал ей мой аппарат, но слишком поздно для того, чтобы им воспользоваться. Розэн уже спустился.
Офицер шепнул что-то Ганимару, который слегка пожал плечами, и Розэн прошел.
Но, Боже мой, кто же был наконец Арсен Люпен?
Оставалось не более двадцати пассажиров.
— Мы уж не можем больше ждать, — сказал я мисс Нелли.
Не прошли мы и десяти шагов, как Ганимар остановил нас.
— Это что такое? — воскликнул я.
Он пристально посмотрел на меня, потом, не сводя с меня глаз, сказал:
— Ведь это вы Арсен Люпен?
Я засмеялся.
— Нет, только Бернард д'Андрези.
— Бернард д'Андрези умер в Македонии три года назад. Я с удовольствием объясню вам, как вы завладели его бумагами.
— Но вы с ума сошли! Арсен Люпен сел на пароход под именем Р…
— Да, да, это одна из ваших штук! Ложный след, на который вы направили следствие. О, вы мастер своего дела, мой милый. Но на этот раз судьба против вас. Ну-ка, Люпен, покажите себя искусным актером!
И резким ударом он хватил меня по правой руке. Я не мог удержаться и вскрикнул от боли: он ударил по ране, которая еще не вполне зажила, о ней-то и упоминалось в телеграмме. Приходилось покориться.
Я обернулся к мисс Нелли. Она слушала нас, бледная как смерть, едва держась на ногах.
Ее глаза встретились с моими, потом невольно опустились на фотографический аппарат, который я ей передал. Она сделала резкое движение, и я почувствовал, я уверился, что она вдруг все поняла.
Да, все лежало там, между кожаными полосками маленькой камеры, которую я предусмотрительно передал ей раньше, чем Ганимар арестовал меня, — и двадцать тысяч франков Розэна, и драгоценности леди Джерлэнд.
Ах, клянусь, в эту торжественную минуту, когда Ганимар и его два помощника окружили меня, все стало мне безразлично: и моя разбитая теперь жизнь, и сам арест, и злорадство моих врагов, все, кроме одного: на что решится мисс Нелли, держа в руках мой аппарат? Я даже нисколько не опасался этого вещественного, неоспоримого доказательства моей виновности, но я жадно ждал, решится ли Нелли отдать им в руки это доказательство? Она ли выдаст меня, погубит? Поступит ли она как враг, который не прощает, или как женщина, которая не забывает и презрение которой смягчено снисходительностью и невольным состраданием?
Она прошла мимо меня, я молча низко поклонился ей. Присоединившись к толпе пассажиров, она направилась к трапу, держа в руке мой аппарат.
«Она не решится выдать меня при публике, — подумал я, — но завтра или послезавтра она представит мою вещь в полицию».
Дойдя до середины трапа, умышленным неловким движением она уронила аппарат в воду, между набережной и пароходом, и удалилась.
Ее прелестная фигура исчезла в толпе, потом снова мелькнула и исчезла навсегда.
Конечно, конечно, навеки!
На одно мгновение я замер, удрученный горестью, смешанной, однако, со сладким умилением, потом со вздохом прошептал к великому удивлению Ганимара:
— А все-таки горько не быть честным человеком.
ТЮРЬМА НИ В ЧЕМ НЕ МЕШАЕТ АРСЕНУ ЛЮПЕНУ
I. Странное письмо
Тот, кто, путешествуя по Франции, не видел маленький замок Малаки, так гордо возвышающийся на скале над Сеной, тот не заслуживает звания туриста. Мост в виде арки соединяет замок с дорогой. Темные основания его башен сливаются с глыбами гранита. Бог знает как попавшими в эту местность.
История замка так же мрачна, как его имя[1] и самый вид его. Это были сплошные войны, осады, штурмы, грабежи и резня. Еще и теперь в зимние вечера вспоминают в соседних деревнях преступления, совершавшиеся в замке; о них сложились целые легенды. Особенно часто рассказывают о подземном ходе, который когда-то вел к заброшенному теперь аббатству.
В этом былом притоне героев и разбойников живет барон Натан Кагорн. Разоренные владетели Малаки вынуждены были продать разбогатевшему на бирже еврею обиталище своих предков. Барон поместил там свои великолепные коллекции мебели, картин и серебра. Он поселился один с тремя старыми слугами. Никто не мог проникнуть в замок, никто никогда не любовался принадлежащими его владельцу тремя Рубенсами, двумя Ватто и другими редкими произведениями искусства, приобретенными бароном за большие деньги на различных распродажах. Каждый день с заходом солнца четыре кованые двери, находящиеся на двух концах моста и ведущие во двор, запирались тяжелыми засовами. Со стороны Сены нечего было бояться: скала круто обрывалась к реке.
В одну из пятниц сентября на мосту, как обыкновенно, показался почтальон, принесший заказное письмо на имя барона.
Тот расписался, взял письмо, сам тщательно задвинул засовы за почтальоном и, пройдясь несколько раз взад и вперед по двору, прислонился к перилам моста и вскрыл конверт.
Там находился листок бумаги с заголовком: «Париж. Тюрьма Санте.
Он взглянул на подпись: «Арсен Люпен»!
Пораженный, он прочел:
«Барон! В галерее, соединяющей две залы, находится картина великолепной работы Филиппа Шомпена. Мне она очень нравится. Ваши Рубенсы тоже в моем вкусе, как и маленький Ватто. В зале направо я наметил буфет Людовика XIII и столик в стиле Empire работы Жакоба. В зале налево я хотел бы взять витрину с миниатюрами и камнями. На этот раз я удовольствуюсь, может быть, только вещами, наиболее удобными для перевозки. Прошу вас хорошенько уложить их и отправить в течение недели на вокзал Батиньоль. В противном случае я сам приму меры для отправки их в ночь с 27 на 28 сентября. О других своих планах сообщу впоследствии.
Извиняясь за доставленное вам беспокойство, прошу принять уверение в совершенном почтении. Арсен Люпен.
P.S. Пожалуйста, не присылайте мне большого Ватто. Хотя вы и заплатили за него 30000 франков, но это только копия. Оригинал был сожжен Баррасом в одну из оргий во времена Директории.
Мне не надо также цепи Людовика XV; в ее подлинности я также сомневаюсь».
II. Барон Кагорн принимает меры предосторожности
Это письмо ошеломило барона. Читая постоянно газеты и зная все, что касалось краж и грабежей, он не мог не знать о проделках Арсена Люпена. Конечно, он знал, что Арсен Люпен, задержанный в Америке знаменитым сыщиком Ганимаром, был заключен в тюрьму и что его дело уже разбиралось. Но чего нельзя было ожидать от Арсена Люпена! И к тому же — такое точное знание замка и расположения его картин и мебели! Кто дал ему сведения о вещах, которых никто никогда не видел?..
1
Malaquis — худо приобретенный.