Рассказы

Библиотеку посещали тысячи самых разных людей, объединенных одним желанием — знать. И возраст был у них разный, и профессии самые разные, и совсем разный уровень знании, но каждый стремился знать больше, чем уже знает. В этом выражалась потребность миллионов и миллионов людей, жадно вбиравших в себя все тайны мира, все накопленные человечеством познания и умения. Посетители библиотеки либо где-нибудь учились, либо мечтали учиться. Им всем нужны были книги, но, приходя в библиотеку, они терялись в книжном океане, путались, блуждали, начинали со сложного, не имея представления о простом.

Вот тут Вера Петровна и нашла свою особую линию — она давала советы, с чего начать. Для того чтобы советовать правильно, ей нужно было понять человека, которому она давала совет, потому что он часто сам себя не понимал, не знал, что ему нужно, что ему посильно. У Веры Петровны была цепкая память, она с детства много читала, она хорошо училась и в школе и в институте. Она знакомилась с читателями, внимательно вглядывалась в них, следила за тем, что они читают; она сама читала то, что они читали, сама учила то, что они учили, — от астрономии до правил уличного движения, — чтобы всегда иметь возможность прийти на помощь. У нее были десятки людей, мужчин и женщин, молодых и не очень молодых, которых она вела как бы с этапа на этап. Эти люди доверяли ей и привязывались к ней. Впрочем, ее уважали не только читатели, библиотечное руководство очень ценило ее работу, с ней советовались, приглашали на совещания. Все это захватило ее целиком, и даже в ту часть суток, когда она уезжала на электричке в поселок, чтобы выспаться, она думала о библиотеке, о своих читателях, о книгах.

Она проработала в городской библиотеке четыре с половиной года и ни за что не ушла бы оттуда, если бы у нее было жилье в городе. Ежедневная езда на поезде отнимала много времени, да и в поселке она жила в чужой комнате, за которую приходилось дорого платить. Библиотека, в которой она работала, не могла предоставить ей жилья в городе. Вот почему Вера Петровна была вынуждена согласиться занять должность заведующей в библиотеке при швейной фабрике. Директор фабрики обещал ей, что не пройдет и года, как она получит квартиру в новом строящемся доме.

Сначала она очень огорчалась, но потом выяснилось, что новая работа даже увлекательнее прежней. Здесь она была полной хозяйкой и могла все дело подчинить своей главной мысли: библиотека должна помогать учиться. Молодые работницы фабрики сплошь где-нибудь учились, и Вера Петровна едва успевала советовать, следить, объяснять.

Как-то в марте, в обеденный перерыв, она забежала в продовольственный магазин и заметила там женщину, которая показалась ей чем-то знакомой. Женщина эта явно узнала Веру Петровну и все поглядывала на нее, но не подходила и не здоровалась. Вера Петровна старалась вспомнить, где она видела эту женщину, и вдруг поняла: это вторая жена ее бывшего мужа.

Вера Петровна встречалась с ней когда-то, давным-давно, еще раньше, чем сама вышла замуж, и с тех пор ни разу не видела. Она помнила ее тоненькой девушкой лет семнадцати, длинноногой и востроносой, вечно растрепанной, с большим и, как казалось ей, неприятным ртом. Такой она осталась в памяти Веры Петровны, такой Вера Петровна представляла ее себе все эти долгие годы, думая о ней с ненавистью и отчаянием. Теперь это была невысокая плотная женщина — вдвое шире той, которую запомнила Вера Петровна. И лицо у нее было широкое, круглое и вовсе не казалось востроносым, и рот не казался большим. И все же Вера Петровна уже безошибочно знала — это она.

Женщина, стиснутая толпой перед прилавком, все поглядывала на Веру Петровну и, убедясь, что Вера Петровна ее узнала, вдруг решительно направилась к ней:

— Здравствуйте…

Вера Петровна кивнула.

— Вам, может быть, неприятно меня видеть? — спросила женщина.

— Нет, что вы, — сказала Вера Петровна.

И с удивлением почувствовала, что говорит правду. Она действительно не испытывала ни малейшей вражды к этой чужой испуганной женщине с круглым лицом.

— Пойдемте! — заторопилась женщина. — Я так рада, что увидела вас… Я хотела вам сказать…

Они вместе вышли из магазина. Был матовый тихий мартовский денек с низким небом, с длинными сосульками, с кучами рыхлого грязного снега вдоль тротуаров.

Они пошли рядом. Женщина объяснила, что она приехала в этот город на межобластную конференцию учителей, — она учительница и работает с мужем в одной школе. Потом, взглянув на Веру Петровну сбоку, быстро заговорила:

— Разве я этого хотела?.. Я ничего вам дурного не хотела, я сама понимала… Но так все получилось нескладно, сама не знаю как, и уже никакого выхода не было… Все как клином сошлось…

Она говорила сбивчиво, не находя слов, чтобы объяснить, как это получилось, что все клипом сошлось, и мучаясь, что слова так мало объясняют. Ей казалось, что если бы ей удалось найти слова, Вера Петровна поняла бы, что она не виновата.

Вера Петровна молчала. Женщина заметила складочку, появившуюся у Веры Петровны меж бровей, и тоже умолкла. Потом спросила:

— Как ваша девочка?

Вера Петровна ответила.

— А у меня уже двое, — сказала женщина, и круглое лицо ее оживилось и порозовело.

Она стала рассказывать о своих детях, рассказывала доверчиво, все более оживляясь. При этом она поглядывала на Веру Петровну все дружелюбнее, убежденная, что Вера Петровна должна разделять ее радости и тревоги. И внезапно спросила:

— А сколько вы дали за сумочку?

У Веры Петровны сумочка эта была уже второй год, и цену она помнила только приблизительно. Но женщина сразу поправила ее и назвала точную цену — рубли и копейки. Потом она спросила про вязаную шапочку Веры Петровны, про шарфик, про перчатки и сама назвала точные цены. Про туфли она спросила:

— Венгерские?

Вера Петровна не знала.

— Венгерские, — сказала женщина уверенно. — У нас в городе таких полно.

И назвала цену туфель.

И Вера Петровна вспомнила, что бывший муж ее тоже знал цены всего, что продавалось, и почему-то очень этим интересовался. Он знал цены даже таких вещей, которые были ему не нужны и которые он не собирался покупать. И подумалось Вере Петровне, что они очень подходят друг к другу — бывший ее муж и вторая его жена. Все, может быть, вышло к лучшему…

На углу они расстались. Вера Петровна шла в библиотеку, чувствуя, что от боли, горевшей в ней столько лет, не осталось и следа. Боль потухла в ней давно, но только сейчас она поняла, что боли нет. Она четко постукивала каблучками, ощущая радостный бодрый холодок свободы. Как хорошо освободиться от всех этих любвей, надежд, обид, терзаний, сорвать этот мутный занавес, заслоняющий мир. В мире есть книги, мысли, звезды, и вольный ветер, и тающий мартовский снег, и дети, и молодые глаза, в мире есть труд и борьба, и всему этому нужно отдаться свободной душой.

Вспоминая вечные разговоры о любви, так ей надоевшие, и одиноких женщин, работавших вместе с ней в библиотеке, Вера Петровна гордо думала, что женщины эти, тоскуя о том, чего у них нет, роняют свое достоинство.

Вера Петровна каждое утро бежала на поезд 8.06. Она привыкла к этим утренним поездкам в город и любила их. После ночи в маленькой душной комнате, где она спала имеете с матерью и дочкой, после керосинки, после улочек поселка, едва проходимых от весенней грязи, приятно было войти в светлый и чистый вагон с желтыми скамьями и широкими окнами. Вера Петровна садилась у окна, за которым мягко плыли влажные поля с бурой прошлогодней травой, с последними пятнами снега в ложбинах, и бродили туманные столбы солнечного света, пробивавшиеся сквозь промоины в тучах. Вера Павловна всегда ехала в третьем вагоне — такая у нее издавна установилась привычка, в которой не было никакого смысла, потому что этот вагон ничем не отличался от других. Но и остальные пассажиры, ездившие каждое утро этим поездом, имели такие же твердые привычки; и Вера Петровна всякий раз оказывалась среди тех же уже виденных лиц, и от этого чувствовала себя в вагоне еще уютнее.