Страница 40 из 56
Продолжая наш путь вдоль реки, мы встречали там и сям хижины, и в них где по одному, а где по нескольку жителей, у которых мы покупали наличные меха на деньги и за водку, за исключением соболей, которых они не желали продавать, боясь, что узнает об этом воевода Папингорода, куда мы направлялись, так как он всегда досматривает товары, отыскивая среди них соболей. Мы перевалили горы, которые разделяют Борандай от Сибири, — путь очень тяжелый и трудный по причине безлюдности этих мест, которые и не могут быть обитаемы как по своей бесплодности и по множеству снега, так и по чрезмерному количеству белых медведей и волков. Их так много, что мы постоянно были в страхе, пробегая этими местами и ежеминутно ожидая нападения, хотя, оказывается, они нас столь же боялись, как и мы их, и видно было, как они разбегались то в ту, то в другую сторону при нашем приближении, считая нас за охотников благодаря нашему блестящему оружию, а мы были просто купцы. И вот, после больших затруднений, с которыми должны были справляться олени при перевале через хребет, на что мы употребили 10 или 12 часов, мы спустились в одну сибирскую деревушку, обитатели которой были одеты в медвежьи шкуры, шерстью вверх, но носили белье и сапоги с подковками, из чего мы заключили, что они более образованы, чем те, которых мы только что оставили. Они и приняли нас более учтиво, и расспрашивали: кто мы, откуда и куда едем? Мы выпили и закусили с ними тем, что имели, а они нам принесли своего угощенья, которое состояло из соленого волчьего и медвежьего мяса с пряниками и водкой; мы скупили у них на деньги меха, за исключением соболей; потом, отдохнув часов пять на медвежьих шкурах в одной из хижин, построенной на лапландский манер, мы выпили на каждого по глотку водки, сели в сани и продолжали наш путь к Папинову городу, куда и прибыли, часов через 20, с отдыхом для кормежки наших оленей.
Воевода Папинова города, узнав о нашем приезде, велел придти к нему в замок, для того чтобы узнать, кто мы и что нас привело сюда, а также откуда мы едем. Мы отправились по его требованию, приветствовали его, и наш приказчик вполне удовлетворил его любопытство, так как знал московитский язык.
Узнав, что мы датчане и купцы, приехавшие покупать меха, он принял нас очень любезно и, чтобы показать свое расположение и готовность на услуги, признавая нас за друзей, он предложил жене выйти и приветствовать нас. Она вышла, неся, по московитскому обычаю, в одной руке бутылку водки, а в другой серебряную чарку, а девочка следом за ней несла ломоть пряника. Хозяйка приветствовала нас, согласно обычаю, наклонением головы, причем опустила конец правого рукава рубашки и он скользил по земле; приказчик тотчас бросился его поднимать и поцеловал, потом поцеловал подручный, а за ним и я; тогда она, левою рукой приподнимая вверх, собрала в складки рукав, который сама же распустила, и, принявшись за бутылку с водкой и чарку, каждому подала по полной чарке и по кусочку пряника, стоя у конца стола подле мужа; затем она удалилась туда, откуда пришла. После этого мы угощались с воеводой, а засим отправились спать на очень хороших кроватях, как тут принято.
Мы отдохнули 6 или 7 часов в доме воеводы, который встал тотчас же, как только один из слуг доложил ему, что мы проснулись, и пришел нас проведать в нашу комнату; за ним слуга нес бутылку водки: сам он выпил большую чарку и нас угостил. Затем он спросил, хотим ли мы купить его меха; приказчик отвечал утвердительно, попросив осмотреть их все, сторговался и уплатил деньги. Не имея больше мехов сам, воевода позвал некоторых обывателей, у которых, как ему было известно, были меха, и мы купили их с его разрешения; после этого нам снова пришлось приняться за выпивку и куренье табаку.
В то время как наш приказчик с подручным были заняты торговлей, я пошел прогуляться по городу, который расположен в красивой местности, в небольшой болотистой котловине, окруженной довольно высокими горами; подле города протекает очень красивая и рыбная река; дома дурно построены, низки, все сделаны из дерева и дерна, щели между бревен проконопачены мхом; а городская мостовая состоит из деревянных пластин, плотно пригнанных одна к Другой.
Важные обыватели этого города носят штаны, чулки, длинное платье, которое у них спускается до пят; и узкие рукава, — все из сукна, у одних — одного, у других — другого цвета; обувь составляют кожаные сапожки, то синие, то красные, то желтые, с железными подковками на каблуках, как у поляков, а на голове суконная шапка, отороченная то черной лисицей, то белкой, то горностаем, а у некоторых соболем, как видно на рисунке. Что касается женщин, то они очень красивы, белы и полны, с темно-русыми волосами и, как все московиты, очень приветливы. Подобно своим мужьям, они носят платье до пят из сукна красного, фиолетового или голубого цветов, сшитое наподобие полукафтана, отороченное белым лисьим или собольим мехом, с длинными висячими рукавами, которые приколоты к платью; других рукавов, куда бы они могли поместить свои руки, у них нет, так как рукава их рубашек необычайно длинны и каждый имеет до 5 локтей длины; сшиты они из очень тонкого полотна и собраны на руках в складки. На голове носят род овального чепчика, а волосы заплетены в косы, украшенные лентами, которые спускаются позади плеч. Башмаки у них из русского сафьяна. Они носят также пояса из жемчуга средней величины.
Что касается до родившихся в Сибири, то они не очень отличаются от самоедов, борандайцев и других северян, как по нравам и костюму, так и по образу жизни.
Все московиты — николаисты по религии; они грузны, крепки, подвижны, ловко стреляют из лука и вовсе не сутяги: так как законы их основаны на полном равенстве, то они сурово наказывают предателей, воров и убийц; они довольно невежественны, любостяжательны, любят выпить, мужиковаты и столь, ревнивы, что запирают своих жен, как пленниц, в комнаты (терема), не позволяя им выходить без разрешения, а последние до такой степени порабощены, что не смеют показать никакого знака расположения чужестранцу и уверены, что мужья их не любят, если не поколачивают время от времени.
Наш торг окончился, и мы купили порядочное количество шкур волчьих, белых и черных лисиц, рысей, соболей, горностаев и белок; все это с мехами, купленными на пути от Печоры сюда, составило груз более чем одних саней. Так как у нас осталось еще много табаку и около 5000 дукатов деньгами, то наш уполномоченный и подручный хотели пустить их в оборот и купить мехов, почему и решили обратный путь на корабли совершить через Самоессию. Для этой цели мы купили у нашего хозяина-воеводы водки и провизии, по расчету на 12 дней. Покончив с покупками, наняв оленей и расплатившись, мы устроили в заключение с хозяином пирушку, которая длилась более 10 часов; после этого мы соснули около 8 часов, и так как олени были запряжены, товары запакованы и уложены вместе с провизией, то, поблагодарив нашего хозяина, отправились в путь и быстро ехали около 17 часов, покупая меха у сибиряков, вплоть до гор Рифейских, которые мы перевалили в 6 часов и приехали в Самоессию, страну совершенно пустынную, гористую, поросшую можжевельником, сосною, елью, обильную мхом, а также и снегом, со множеством волков, медведей, совершенно белых лисиц, которых мы ежеминутно встречали по пути, но теперь уже ничуть не боялись.
При спуске с горы Столпохен, из которой вытекает источник Борсагач, мы встретили 8 или 9 хижин, куда и направились, как для того, чтобы выпасти тут оленей, так и для того, чтобы отдохнуть самим. У жителей деревеньки мы выменяли на водку шкуры волков, лисиц (белых и черных), а также бобров, выдр, росомах, несколько шкурок горностаев и сверх того свыше двух соруков соболей, которых они нам ни за что не хотели продавать, несмотря на всяческие убеждения нашего проводника-борандайца, уверявшего, что им нечего бояться: мы-де купцы, едем прямо на корабли, нас не будут досматривать нигде, так как мы не встретим по дороге ни одной станции, ни одной таможни. Они ничего не хотели слушать, пока мы не напоили их допьяна; тогда они нам продали собольи шкурки, ибо винные пары имели над ними большую силу, чем все красноречие нашего борандайца. Мы легли спать в одной из хижин, вместе с хозяином, хозяйкой и детьми, вповалку, как звери, на медвежьих шкурах; через 5 или 6 часов я проснулся от шума, который поднял хозяин, сзывая своих домочадцев, которые встали и вышли наружу.