Страница 9 из 48
— Нахальные ублюдки, — сказал Лайтвуд, когда горец с важным видом прошел мимо. — Щеголяют своей пестрой одеждой!
Весь следующий день они простояли в Векмоне. Люди смогли отдохнуть после семнадцатимильного перехода и приготовиться к новому. Они вышли рано на следующее утро и, чтобы их не обогнали шотландцы, бодро прошли по деревне.
— Может, у нас и не будет воющего кота, бегущего впереди, — сказал своим людям сержант Минчин, — но мы и так хорошо идем.
— Старый добрый батальон трех графств! — раздался голос из колонны. — Особенно Леоминстер!
В Морланкуре, в восьми милях западнее, они снова остановились на суточный привал. Люди сдали все ненужное снаряжение, в том числе и шинели. Теперь они совсем близко слышали пушечную пальбу. Жителей не было видно, некоторое время назад их эвакуировали. До наступления темноты, в двенадцать, они прошли еще три мили к Бекорде, вблизи старой линии фронта 1914 года. Там они соединились с другими батальонами, и вся бригада вошла в лагерь.
Утром Майкл вместе с другими командирами отправился на холмистую гряду под названием Калу, откуда была видна зона боев, в миле или чуть дальше, находящаяся под обстрелом британской артиллерии. Грохот был оглушающим. Линия обороны врага была окутана дымом. Ни минуты воздух не оставался спокойным.
— Мне почти жаль бедных джери[4], — сказал Майклу человек по имени Логан. — Мы обстреливаем их уже три недели. Я не думал, что они очухаются. Когда мы пойдем в атаку, то легко победим.
Когда они возвращались на поле, где вся бригада стала лагерем, Майкл почувствовал проблеск надежды. Там внизу было две тысячи человек, и повсюду, вдоль всей линии фронта, концентрация войск была огромной. Может ли наступление завершить войну? Официальные сообщения были ободряющими. Они говорили об успехах на юге. И все же помимо официальных сводок начали просачиваться слухи, что войска союзников повсюду отступали, неся ужасные потери, целые дивизии разбивались о вражескую оборону. Но каким образом возникали эти слухи, он не понимал. Были ли они, как утверждал полковник, только работой немецких шпионов?
Ночь стояла холодная, и так как лагерь был скрыт от противника двумя или тремя рядами холмов, людям разрешили развести костры. Они вспыхивали повсюду, как маленькие огненные призраки в сырой тьме, и вокруг каждого сидело плотное кольцо людей. В одних компаниях рассказывали истории, в других пели. Из некоторых доносился звук губной гармошки. От группы к группе прогуливался полковник Наннет. Он был одет в теплую английскую одежду с поднятым воротником и натянутой на уши шапкой. Он остановился чтобы перекинуться парой слов с людьми из его батальона.
Майкл стоял у входа в палатку вместе с другими офицерами своего отделения. Лайтвуд кури большую сигару. Ее запах разносился в сыром воздухе.
— А вот идет старик, отвергнувший отдых перед боем.
— «Легкое прикосновение Гарри в ночи», — пропел Эшкот. — «О, бог войны, укрепи сердца моих солдат!»
— Иногда эти черти могут обойтись без этого, — сказал Лайтвуд. — И все же старый петух не так уж плох.
В конце концов, полковник вернулся в штаб. Офицеры отделения В вернулись в свои палатки. Майкл сел лицом на запад, туда, где в темноте вспыхивали огни пушечных залпов, в холодном облачном небе за линией гряды Калу. Внизу в темноте все еще мерцали огни лагеря, неутомимо поддерживаемые веточками, листьями и пучками травы, которые подбрасывали в костры. Некоторые солдаты пели.
С первыми лучами солнца обстрел противника войсками союзников усилился по всей линии обороны. Был день взятия Бастилии, и артиллерия французов была особенно активна. В половине одиннадцатого солнце уже сильно припекало колонны, идущие по дороге во Фрикур.
Они снова оказались среди окопов. Земля вся была изрыта воронками, вдоль старой линии фронта до сих пор лежали тела убитых в недавних боях. Кругом стояло зловоние от разлагающихся трупов. Иногда казалось, что они двигаются, из-за того, что шевелились сидевшие на них мухи или копошились полчища крыс.
В деревушке Фрикур, которая теперь лежала в руинах, батальон остановился на несколько часов для привала в ожидании приказа. Из полевой кухни им раздали еду, но от нее во рту был привкус лиддита[5] из-за орудий, ведущих огонь неподалеку. Новости, прибывшие вместе с едой, были очень хорошие. Сообщалось, что линия обороны противника была прорвана и немцы отступали. Наша индийская кавалерия тоже была задействована, и в настоящий момент врага буквально сровняли с землей. Несомненно, было захвачено огромное количество пленных. Целые колонны сдавались. Изможденные обессилившие люди с почерневшими лицами едва могли передвигать ноги.
Из Фрикура батальон отправился в деревню Маметц, которая теперь была просто грудой булыжника. Среди развалин стояла колонна автомобилей медсанчасти, и вокруг нее толпились сотни раненых британцев, ожидающих помощи у санитарных постов. Они выглядели бодро и говорили, что день выдался неплохим.
— Мы там расчистили вам дорогу. Вам теперь ничего не нужно делать, только пройтись с метлой.
— Джери удирают что есть мочи.
— Базентин уже в наших руках…
— Лес Маметц в наших руках.
Но один из раненых, с перевязанной головой, который курил папиросу, цинично усмехнулся:
— В мертвых руках в основном, сами увидите.
Оставив Маметц, батальон спустился по разбитой дороге и влился в долину. Справа от них поднимались оборонительные сооружения. По левую руку долина наклонно уходила к самому лесу Маметц. Грохот от разрывов стоял такой, что его почти невозможно было перенести. На всем открытом пространстве британские полевые орудия вели непрекращающийся огонь, а по ту сторону рвов стояли французские семидесятипятидюймовые пушки. Грохот не смолкал ни на минуту, потому что чуть поодаль вела обстрел британская тяжелая артиллерия.
Вся дорога была усеяна мертвыми. Майкл старался не смотреть на них вблизи. Ему казалось, что тел, одетых в защитное, было намного больше, чем в полевой серой форме, а количество ходячих раненых возросло до нескончаемого потока. Люди в молчании брели мимо, словно находились в полном безразличии ко всему происходящему, скорее, тени людей с запавшими глазами, такими же, как и у немцев. Оставшиеся силы они берегли только для того, чтобы кое-как тащиться по дороге.
— Вы откуда? — спросил Минчин у одной проходящей группы.
— Манчестер, — был короткий ответ.
— А вы откуда? — спросил он других.
— Южный Стаффорд — то, что от нас осталось, — огрызнулся человек.
Повсюду в долине лежали трупы лошадей, головы запрокинуты назад, ноги вскинуты вверх. Некоторые лошади были грузовыми, и их разбитые повозки валялись рядом. Но другие были кавалерийскими, под седлами и с блестящими стременами. Их всадники лежали Бог знает где.
Теперь вдоль дороги проходили раненые солдаты из Индийского полка. Одни вели в поводу своих перепуганных лошадей, другие, словно неживые, болтались в седлах. Один пожилой сикх стоял на коленях перед своей умирающей лошадью, и слезы текли по его бородатому лицу. Губы его двигались, как в молитве, а руками он делал какие-то знаки. Он вытащил из седельной сумки револьвер и выстрелил лошади в голову. Он смотрел на нее, пока она не перестала дергаться, затем навел пистолет на себя и упал на тело коня.
— О Господи! — сказал солдат своему приятелю. — Ты видел?
— Никто ничего не видел! — закричал сержант, который должен был сохранить строй в колонне. — Сомкнитесь там, первое отделение! Равняйтесь по левым!
Люди шли по долине мимо двух пожарищ от бомбежки, под небом, визжащим и грохочущим от пролетающих снарядов.
4
Джери — германский солдат.
5
Лиддит — взрывчатое вещество.