Горький ветер

— Сегодня я тебя лучше вижу, — сказал он. — У тебя рыжие волосы.

— Миссис Уинсон из Мейнел-Холла всегда говорила, что они каштановые.

— Каштановые, точно. Я не мог найти подходящего слова.

— Я тебя просто дразнила, — сказала она со смехом. — Они, конечно же, рыжие, и кому какое до этого дело? Самое главное, что ты их видишь. Доктор Янг осматривал тебя сегодня?

— Рано утром, — сказал Том и через минуту добавил: — Сдается мне, он лысый.

Линн снова засмеялась. Он никогда не слышал раньше такого смеха. Он видел, как она откинулась в кресле.

— Ты ведь поправляешься, правда? — спросила она. — Скоро сможешь разглядеть наши бородавки.

— Бородавки? Ты что?

— Это еще одна шутка.

— Ты будешь писать мое письмо?

— Только одно, да? Скоро ты будешь делать это сам.

В конце этой недели он уже мог видеть. Его зрение почти вернулось к норме. Он увидел, что Коллинз, лежащий на соседней койке без обеих ног, был всего лишь восемнадцатилетним мальчиком. А Билл, на койке с другой стороны, дергался от столбняка. Видел он и отравленных газом людей, лежавших с бесцветными, обожженными лицами, дышащих с трудом, хрипло, со страшной болью, в чьих легких клокотала зловонная пузырящаяся пена и чья смерть приближалась день за днем.

Он также увидел, что рана на груди уже зажила, оставив темный багровый шрам; что все лицо и тело пересекали маленькие шрамы; что под повязкой на ноге не хватало двух пальцев.

— Я, кажется, легко отделался, — сказал он, — по сравнению с большинством здешних парней.

— Скоро тебя отправят в госпиталь в Англии.

— Да, знаю. Доктор говорил мне.

Теперь он увидел, что глаза и брови у Линн были темно-коричневые, а черты лица — мелкие и аккуратные, что ей дорого стоила ее веселость в окружении искалеченных людей.

Когда пришла пора уезжать, ему дали час на сборы. Он быстро уложил свои пожитки и заковылял на поиски Линн. Он нашел ее в последней палате, меняющей раненому повязку на шее.

— Похоже, мне пора уезжать. Пришел приказ. Они отправляют меня ближайшим поездом.

— Я слышала, что готовят людей к отправке, но не знала, будешь ли ты в их числе.

— Они никого особо не предупреждают, да? Я тут бегал, как ошпаренный кот.

— Эй! — сказал человек, которого Линн перевязывала. — Давай, сестричка, попрощайся со своим парнем. Я потерплю минутку-другую.

— Нет, — ответила она. — Я не могу бросить вас, не закончив перевязку. К тому же старшая сестра смотрит.

— Тогда я попрощаюсь, — сказал Том. Он видел, что старшая по палате сестра бросает на него сердитые взгляды. — Может, увидимся еще в Блегге?

— Конечно, — сказала Линн и обернулась к нему с улыбкой, глядя на него испытующе. — Ты мог бы зайти в Аутлендз и спросить моего отца. Скажи ему, что у меня все хорошо и я жду не дождусь возвращения домой.

Она вернулась к своему делу, и ее пациент сочувственно подмигнул Тому:

— Я бы дал тебе забрать ее на родину, старик, только, думаю, мне она нужнее, чем тебе.

Том кивнул и пошел прочь.

После месячного лечения в военном госпитале в Сосфорде Том вернулся домой в Хантлип. Его освободили от службы в армии, и он снова оделся в гражданское.

Ему было так непривычно спать в собственной комнате после переполненной больничной палаты или таких же переполненных комнат, в которых они были расквартированы. Часто он лежал, прислушиваясь к тишине, пока не различал домашних шумов сквозь эту оглушающую тишину. Он смотрел в окно, и его поражала неподвижность неба: его темнота, не разрывавшаяся вспышками в тумане; постоянство луны и звезд в ясную ночь. Он все время ждал вспышек от разрывов орудийных снарядов, сияния, освещающего небо и делающего его как бы пульсирующим. Ему долго приходилось привыкать к такой темной, тихой и такой совершенно спокойной земле.

— Почему тебя освободили от службы? — недоумевал Дик. — Если ты опять нормально видишь, почему тебя снова не забирают в армию?

— Похоже, я не подхожу под стандарт. Их контузило моими документами.

— Это все, что с тобой не так?

— Оставь Тома в покое, — сказала Бет сыну. — Скажи спасибо, что он вообще вернулся живым.

— Эй, не задавай так много вопросов, парень, — ворчал дед. — Том потерял, должно быть, кое-какие кусочки себя.

— Мне оторвало два пальца на ноге, — сказал Том.

— Вот как! — воскликнула бабуся. — А я собиралась связать тебе носки.

— Все равно ему будут нужны носки, бабушка, — сказала Бетони нетерпеливо.

— Сдается мне, что Тома ранило британским снарядом, — предположил Дик.

— Такие штуки случаются, — согласился Том.

Сам Дик теперь был в военном. Их часть находилась в Чеплтоне, и раз в месяц ему давали отпуск на выходные. У него отпало все желание идти на фронт. Это казалось ему сплошной неразберихой. Он был бы не против геройски погибнуть, но чтобы тебя убили свои же! Говорят, скоро война кончится, и он надеялся, что это правда.

Когда Том зашел за Диком в «Розу и корону», Эмери Престон встретил его весьма дружески.

— Вам, ребята, выпивка за мой счет. Я всегда люблю угостить солдат.

— Я знала, что ты вернешься, Том, — обрадовалась Тилли. — Я в этом никогда не сомневалась. Ни разу. Ты мне привез сувенир?

— Нет, — сказал Том, — никаких сувениров.

— Покажи ей шрам на груди, — сказал Дик. — Это ведь и есть сувенир.

— Это еще долго будет продолжаться? — спросил Эмери.

— Теперь уже нет, — ответил Том.

Как-то утром в понедельник Том и Джесс чинили амбар для Исаака Мепа на склоне Липпи-Хилла. День был холодным, с моросящим по лицу серым и промозглым дождем. Джесс возился с новыми стропилами в амбаре, где можно было укрыться от дождя. Он остановился, думая, что ему послышалась музыка, и пошел к дверям, чтобы послушать.

Духовой оркестр в будний день? У него, должно быть, что-то не то со слухом! И все же там, внизу, за серой пеленой дождя, что-то звенело, шумело, и он понял, чем это объясняется. Догадка осветила его лицо, словно лучи восходящего солнца.

— Это конец войны! — крикнул он Тому. — Вот что это значит! Наконец-то! Война кончилась!

Он бросил пилу, схватил куртку и побежал вниз по тропинке, оставив Тома позади. Он добежал до дороги у подножия холма, а там уже шли к Хантлипу люди из Отчетса, Пекстона, Дагвелла и Блегга. Они колотили в кастрюли, сковородки и все, что подвернется под руку, собирая по пути как можно больше народа.

— Война кончилась! — сказали ему. — В одиннадцать часов было подписано перемирие. Кайзер удрал в Голландию. Скоро наши сыновья вернутся домой!

— Слава Богу! — сказал Джесс. — Я знал это в ту самую минуту, когда услышал весь этот гвалт! У меня самого двое парней, Вильям и Роджер. Они вернутся домой! Они вернутся домой!

Он присоединился к шумной процессии и приплясывал вместе со всеми, похлопывая людей по спине и рассказывая им о Вильяме и Роджере.

— Мой старший сын, он бомбардир, а второй, он, знаете ли, артиллерист. Господи, какое счастье! Они вернутся после стольких лет!

И чтобы поскорее оказаться дома, он побежал короткой дорогой через поле, разгоняя во все стороны овец и коров.

На кухне в Коббзе Бет сидела за столом и резала на доске капусту. Старик Тьюк стоял у окна, бабуся Тьюк сидела у огня.

— Вы что, новостей не слышали? — удивился Джесс. — Перемирие! Война кончилась! Все вышли на дорогу, гремят так, что слышно в Скарне. Вы хоть что-то слышали тут?

— Да, слышали, — отозвалась Бет.

— Вы, кажется, не очень-то довольны, — сказал он, засмеявшись. — Я думал, вы одуреете от радости.

Неподвижность Бет обескуражила его, и он смешался, увидев на столе под ее рукой распечатанную телеграмму. Вильям и Роджер были убиты в бою. В воскресенье десятого. В одиннадцать утра. За двадцать четыре часа до подписания перемирия.

Только два дня назад пришло письмо от Вильяма: «Мы с Роджером живы-здоровы, моем за ушами и держимся вместе, как вы нам велели».