Михаил Булгаков

Как хорошо сказано: «вечный маяк впереди — университет»! Действительно, университет был виден из окон гимназии, но он был и маяком в жизни, которая предполагала дальнейшую учебу, приобретение любимой профессии. Для Булгакова университет — это путь к самореализации, самоутверждению, путь служения людям. Но пока шла беспокойная гимназическая жизнь.

С 1906 года Булгаковы жили на Андреевском спуске, 13. К семерым детям прибавилась племянница, приехавшая в Киев учиться на Высших женских курсах, и два племянника, гимназисты, отец которых, священник русской миссии в Токио, служил в Японии. Вся эта веселая компания жила дружно, поддерживая друг друга, веря друг в друга, понимая и любя, подчиняясь «королевской» воле Варвары Михайловны Булгаковой.

Дом на Андреевском спуске, где Михаил Булгаков жил по 1919 год и куда «поселил» позже героев своего романа «Белая гвардия», с легкой руки писателя Виктора Некрасова называют «Домом Турбиных». Сегодня в этом доме продолжают свою жизнь одновременно две семьи: семья самого Булгакова и семья его литературных героев — Турбиных. Этот дом — настоящая легенда.

На скамеечке у дома, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, сидит Михаил Афанасьевич, задумчиво глядя на пришедших к нему гостей. Скульптура работы Николая Рапая была установлена не так давно, в октябре 2007 года, но кажется, что Мастер был здесь всегда.

В дом на Андреевском спуске, 13, можно зайти и, словно в машине времени, перенестись в другие миры. Вашим проводником в этих мирах станет Анатолий Петрович Кончаковский — директор мемориального музея Михаила Булгакова, а вместе с ним другие подвижники и волшебники, силами и талантом которых создавался этот музей.

По большому счету, это не музей — это целый мир. О нем нельзя рассказывать, в него надо просто попасть, побыть в нем, прочувствовать его.

Это дом, в котором дни, как и в мире в целом, летят безумно быстро. И в тоже время можно вернуть каждую ушедшую минуту. Достаточно открыть страницы рукописей, которые, как известно, не горят, и прочитать о том, как «…в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади «Саардамский Плотник», часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем. Покупал их отец давно, когда женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава. Такие рукава исчезли, время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь. Но часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий. Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, — все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила: «Дружно… живите.»

Конечно, семья Турбиных из романа «Белая гвардия» и семья Булгаковых — это не идентичные семьи. Но они, конечно, близки и родственны друг другу.

Во времена юности Булгакова в доме собиралась молодежь, отмечали праздники, читали книги, слушали музыку, пели арии из опер, читали стихи. Летом на даче организовывались самодеятельные спектакли. Булгаков брал уроки скрипки и неплохо играл на рояле, большей частью из своих любимых опер — «Фауста», «Аиды», «Травиаты». Михаил также пел, у него был мягкий, красивый баритон. На столе у него стоял портрет Льва Сибирякова — это был очень популярный в те годы бас — с автографом: «Мечты иногда претворяются в действительность». Словом, интересы у молодого Булгакова были весьма разносторонними, как и положено в этом возрасте!

Для молодости характерен неистребимый жизненный оптимизм, ощущение праздничности бытия. Однако это не исключало другой стороны жизни — прозаически-материальной. Семья была большой, пенсии постоянно не хватало, и два раза в год Варвара Михайловна Булгакова обращалась в гимназию с прошением: «Оставшись вдовою с семью малолетними детьми и находясь в тяжелом материальном положении, покорнейше прошу ваше превосходительство освободить от платы за право учения сына моего…». Как уже говорилось, сыновей у нее было трое, а дочерей — четыре.

Обыденного бытия никто не отменял, с ним надо было считаться. Но молодость берет свое и, невзирая на материальные трудности, рискует, влюбляется, стремится к славе, делает ошибки. Ведь главное в жизни — это все ошибки делать вовремя.

В начале лета 1908 года окончивший предпоследний, седьмой класс гимназии Михаил впервые увидел шестнадцатилетнюю Татьяну Лаппа, дочь управляющего Саратовской казенной палаты Николая Николаевича Лаппа. Она, тоже еще гимназистка, приехала в Киев на каникулы — здесь жили ее бабушка и тетка по отцу, Софья Николаевна, которая дружила с Варварой Михайловной Булгаковой. Именно Софья Николаевна сказала Татьяне: «Я познакомлю тебя с мальчиком. Он покажет Киев».

И Михаил со всей страстью молодости стал показывать девушке свой любимый Город. Вскоре у него был не только любимый Город, но и любимая девушка.

В семье Николая Николаевича и Евгении Викторовны Лаппа, дружной и многодетной, кроме Тани воспитывались еще четыре сына и дочь. Материальное положение семьи было по тем временам прекрасным, поскольку управляющий казенной палатой являлся третьим по значению чиновником в губернской иерархии.

Несколько десятилетий спустя Татьяна Николаевна рассказывала: «Я приходила из гимназии, бросала верхнюю одежду на пол, мать говорила: «Не подбирай — горничная уберет. Неизвестно, как сложится жизнь: пока позволяют обстоятельства — ничего не делай!»»

Судьба недолго позволяла юной Татьяне жить ничего не делая. Как это ни удивительно, но эта хрупкая девушка смогла перенести и тяготы войны, и трудности жизни в глубинке, и голодную жизнь в Москве, и многое другое, о чем в своей безмятежной юности и подумать не могла.

После первой встречи Михаил и Тася (так он ее называл) расстались на два с половиной года. Но чувства их не угасли. Приятель Булгакова, Саша Гдешинский, когда Таню не отпустили на праздники в Киев, отправил ей телеграмму: «Телеграфируйте обманом приезд. Миша стреляется». Конечно, это была шутка, но на отца Тани Николая Николаевича она произвела самое неприятное впечатление. Тем не менее, летом 1911 года Таню все-таки отпустили погостить у Булгаковых на даче под Киевом. А на Рождество Михаил впервые поехал в Саратов — познакомиться с будущими тестем и тещей. Жили Лаппа в Саратове в здании казенной палаты, в большой квартире с отдельным парадным входом. В доме Николая Николаевича давались обеды. Позже Татьяна Николаевна вспоминала: «Стол накрывали на 100 человек — нам, детям, было раздолье! Когда мы познакомились с Михаилом, отец дослужился уже до действительного статского советника. У отца был курьер; в доме были горничная, кухарка, бонна. Семья была тоже большая — шесть детей, я старшая. Лакея не было: на стол подавала горничная. Закусок к столу не подавали — у отца были больные почки, так что в гостях мы любили консервы. Михаилу наш стол нравился».

Летом 1912 года сестра Булгакова Надежда записала в своем дневнике: «Мишино увлечение Тасей и его решение жениться на ней. Он все время стремится в Саратов, забросил занятия в университете, не перешел на 3-й курс».