Чара силы

— Я нужнее здесь, — тихо ответила женщина и отошла к развешанным по стенам доспехам и оружию — отправившись выручать сына, Даждь даже не посмотрел в эту сторону. Сняв со стены куртку и кольчугу, она начала облачаться.

— Торопись, — бросила поляница через плечо.

На негнущихся ногах пекленец подошел к ребенку и взял его на руки. Распахнув полушубок, он спрятал младенца на груди и подобрал вещи.

— Саблю свою возьми, — молвила Златогорка. — Теперь ты его отец и отвечаешь за него. Я их задержу, а ты спеши.

— Я подожду тебя, — упрямо прошептал Падуб.

Но поляница его уже не слушала. Сдвинув брови и сжав губы так, словно никогда уже больше не собиралась издать ни звука, она подтолкнула пекленца к лазу в полу. Распахнув крышку, женщина подождала, пока он спустится, а потом закрыла крышку, села на пол и заплакала.

Лаз был старым — последний раз по нему пробирались за несколько лет до того, как застава была брошена. Падуб летом разведал было этот лаз, но не успел ни расчистить его, ни разгрести завалы. Ход тянулся много дальше обрыва — чуть ли не до рощи. Пробираясь на ощупь, пекленец не переставал ругать себя за мягкотелость, что привела его к позорному для воина и мужчины бегству, в то время как женщина взяла в руки оружие. Но хозяйка приказала — и он должен был исполнить приказ.

Выход был засыпан снегом — Падуб наткнулся на ледяную корку. Пробив ее головой, пекленец оказался на склоне примерно посередине между берегом и верхом. Под его тяжестью снег заскользил вниз, и беглец еле успел перевернуться на спину, оберегая младенца.

Съехав вместе с оползнем вниз, Падуб торопливо сунул руку за пазуху, проверяя, но ребенок слабо шевелился и дышал. Пекленец получше закутал его, ножом осторожно распорол под курткой рубаху, чтобы согревать его своим телом, и прислушался.

Сердце его зашлось в испуге, а потом застучало так громко, что, наверное, могло привлечь внимание врагов — наверху раздавался шум злой сечи. Храпели кони, кричали люди, стучали мечи и копья. Бой кипел такой, словно вышла защищать свое дитя не одна женщина, а столкнулись два полка. Падуб различил голос хозяйки и понял, что она поступила правильно — он бы не выстоял в одиночку против сотен наемников.

Залив, на берегу которого стояла застава, имел ответвление — влево от Падуба уходил рукав. Неопытному человеку могло показаться, что это всего лишь бухта, но на самом деле это была протока, уходящая далеко и связывающая этот залив с другим.

Сгоряча Падуб так рванул лодку изо льда, что освободил ее с первого раза. Бросив на дно спрятанное под нею весло и мешок с припасом, он поволок ее дальше — туда, где лед был тоньше. В протоке, в стороне от чужих глаз, он может переждать опасность — по тонкому льду до него не сразу доберутся, а стрела с берега не долетит.

Он уже отошел шагов на триста от берега, когда до него донесся последний крик Златогорки.

Даждя, все еще связанного, посадили на лошадь и куда‑то повезли. Но он не дрогнул. Везут — и пусть везут, на смерть. или на пытку: ему было все равно. Остановившимся взором он смотрел на гриву лошади и не видел ничего. К нему неоднократно обращался довольный собой Кощей — но Сварожич ничего не слышал. Это озадачивало победителя — Даждь вел себя странно, словно плен для него ничего не значил. Это удерживало Кощея от желания расправиться со своим врагом немедленно — какой смысл убивать того, кто и так наполовину мертв?

Наемники окружили одинокую заставу, к которой их привел вырвавшийся на свободу Хорс. Лучники в седлах вскинули луки, пешцы перебежками двинулись к открытым воротам. Кощей обернулся на пленника — Даждь словно не понимал, что он у дверей своего дома.

— Скоро здесь будет твоя жена, — пообещал Кощей, но даже это не вывело пленника из оцепенения.

И в этот момент она появилась.

Хорс, оставленный без пригляда, сам зашел во двор. Его никто не удерживал, но через несколько минут он выскочил обратно.

Наемники в первый миг шарахнулись в стороны — на них налетел всадник с обнаженным мечом.

Златогорка накинулась на пеших воинов, сминая их конем и рубя мечом. На щеках ее еще не высохли следы слез, но в глазах горела отчаянная решимость отомстить за смерть мужа и сына и погибнуть. Даждь был для нее единственным в мире человеком, которого она любила.

Увидев перед собой женщину — ее косы бились по спине, — опешившие поначалу наемники все же обнажили мечи и бросились навстречу.

Поляница налетела как ураган. Строй распался, и Златогорка принялась рубить всех подряд — людей и лошадей. Перед ее глазами замелькали лица, морды, щиты, мечи и доспехи, но она не видела ничего — только убивала и убивала. С нею совладать не мог никто — поляница пробивалась сквозь ряды врагов, как коса сквозь траву.

Кощей с безопасного расстояния наблюдал за побоищем.

— Это твоя жена? — обратился он к Даждю. — Понимаю, почему ты бросил Марену!

Даждь ничего не слышал.

Поляница отчаянно прорывалась вперед. Все больше и больше тел оставалось на снегу. Сама же она была невредима — стрелы отскакивали от добротной кольчуги Даждя, прокаленной в соке десяти чародейных трав. Мелких ран она не замечала. Воинам Кощея не приходилось сталкиваться с таким противником, и они понемногу отступали.

Группа всадников под вымпелом была уже близко. Именно они отдали приказ убить Даждя. Златогорка вскинула глаза и почувствовала, что меч падает из ее ослабевших рук. Молодого худощавого, с болезненным лицом всадника она не могла знать, но подле него, туго прикрученный к седлу, повесив голову, сидел ее супруг. Даждь был жив! В плену, но жив!

— Даждь! — закричала женщина, с новыми силами врубаясь в ряды наемников. — Я здесь! Даждь!

Подавшийся вперед Кощей взмахом руки двинул свою гвардию — тридцать отборных воинов. Словно сомкнулись клыки огромного зверя — так стремительно они встали стеной между Златогоркой и Кощеем, опустив копья. Рвавшаяся к мужу женщина не видела грозившей ей опасности.

Знакомый голос достиг слуха Даждя, и он поднял голову. Сначала он не поверил своим глазам, узнав жену, и сразу понял нависшую над ней угрозу.

— Уезжай! — закричал он что есть силы. — Уезжай! Спасайся!

Златогорка услышала его зычный голос и кинулась навстречу.

— Даждь! — воскликнула она, вгоняя шпоры в бока Хорса. — Держись! Я иду!

— Назад! Назад!

Но она уже не слышала ничего. Очертя голову, что‑то крича, она бесстрашно врубилась в ряды копьеносцев.

Подавшись вперед, Даждь с замершим сердцем не сводил с жены глаз. Копьеносцы, пораженные ее натиском, сначала раздались в стороны, но потом разом накинулись на нее. Сразу два или три копья вонзились в бока поляницы, но она еще успела опустить занесенный для удара меч. Затем ее тело высоко взметнулось, вылетая из седла, и упало под копыта коней…

Услышав ее предсмертный крик, Даждь отвернулся и зажмурился. Он не поднял головы, когда мимо него за косу по снегу проволокли окровавленное тело, и вздрогнул, лишь услышав плеск воды.

За поворотом протоки, надежно скрытой от любопытных глаз, Падуб вдруг остановился, схватившись за грудь. Младенец под полушубком дернулся, словно почувствовал что‑то, Пекленец торопливо за- сунул руку за пазуху, и в тот же миг предчувствие беды коснулось его. Еще не осознав до конца меру свалившегося на него несчастья, Падуб опустился на колени, бережно обнимая ребенка.

— Сын, — прошептал он. — Теперь ты мой сын!

Узкая каменистая коса соединяла почти круглый остров с материком. В середине его к небесам поднимался конус горы, издавна служившей местом поклонения всех окрестных народов — на вершине ее обитал не то бог, не то чародей. Вершина ее уходила за облака, а склоны густо поросли лесом, который здесь, на севере, никогда не менял своего зеленого цвета. Никто, кроме отважных людей или отчаявшихся одиночек, не осмеливался подняться на Гору — вниз еще никто не возвращался.