Страница 31 из 58
Темные фигурки на левом берегу тоже бросились к челноком, каноэ и одномачтовым баркасам.
Все выглядело так, словно обитатели обоих берегов соревновались, кто первым наложит руки на «Хаджи».
Бартон повел катамаран сквозь скопище рыбацких суденышек, несколько раз резко меняя курс. Люди с правого берега были ближе; все — белые и хорошо вооруженные. Они не пытались использовать луки. Человек, стоявший на носу боевого каноэ с тридцатью гребцами, поднес ладони ко рту и крикнул на немецком:
— Остановитесь! Вам не причинят вреда!
— Мы пришли с миром! — крикнул в ответ Фригейт.
— Он знает это, — сказал Бартон. — Это же совершенно очевидно — нас немного и мы не можем напасть на них!
Теперь барабанная дробь неслась с обеих сторон. Прибрежные участки равнины заполнили вооруженные люди. Лодки отчаливали от берега одна за другой и шли наперерез их курсу. Но те, суда, что первыми бросились в погоню, постепенно отставали.
Бартон колебался. Должен ли он развернуть «Хаджи», снова пройти по каньону и вернуться сюда ночью? Это было бы опасной операцией, ведь скальные стены высотой в 20 ООО футов наверняка почти полностью отрезают свет звезд и газовых облаков. Им придется плыть по ущелью практически вслепую.
Но пока что катамаран имел преимущество в скорости перед любым из неприятельских судов. Правда, впереди появились высокие, одетые парусами мачты; они стремительно приближались. Но врагов подгоняли ветер и течение; если он сумеет обойти их, смогут ли они развернуться достаточно быстро?
Эти суда впереди, насколько он мог различить, были переполнены людьми, что снижало их скорость. Даже корабль с такой же маневренностью, как «Хаджи», не выдержит с ним соревнования, если его нагрузить воинами.
Он решил продолжать путь.
Через десять минут, при очередной смене галса, большое боевое каноэ попыталось перерезать им путь. Шестьдесят пар весел гнали вперед удлиненный корпус, прикрытый на носу и корме небольшими платформами. На каждой из палуб находилось по два человека, склонившихся над катапультами, установленными на массивных деревянных пьедесталах. Пара на носу установила какой-то круглый предмет, испускавший струю дыма, в чашу катапульты. Один из них нажал на спуск, и рычаг машины метнулся вверх и вперед. Каноэ вздрогнуло, и громкий, мерный напев гребцов на мгновение смолк. Дымящийся метательный снаряд описал высокую арку и упал в воду в десяти футах от носа «Хаджи». Раздался грохот взрыва, и облако черного дыма взметнулось вверх.
Женщины взвизгнули, и кто-то из мужчин не сдержал крика испуга. Бартон подумал, что в этом районе, очевидно, есть сера. Иначе нападающие не могли бы сделать черный порох.
Он подозвал Логу и Эстер Родригес и поручил руль их заботам. Лица женщин покрывала бледность, но они казались спокойными, хотя никогда раньше не видели взрывов бомб.
Гвиневру поместили внутрь передней надстройки. Алиса взяла тисовый лук и закинула на спину колчан со стрелами. Подведенные зеленоватой тушью веки и красная помада на губах подчеркивали белизну ее лица. Но за ее плечами было не менее десяти схваток на воде, и она доказала, что ее нервы не уступают крепостью меловым утесам Дувра. Более того, она оказалась лучшим стрелком в команде «Хаджи». Сам Бартон великолепно стрелял из ружья, но ему не хватало опыта в обращении с луком. Казз мог натянуть лук из челюстей речного дракона еще сильнее Бартона, но точность попадания его стрел оставляла желать лучшего. Фригейт заявил, что неандерталец никогда не станет хорошим лучником; как у большинства примитивных индивидуумов, у него было плохо развито чувство перспективы.
Люди у катапульты не стали снова заряжать ее; очевидно, первый выстрел был предупредительным. Но Бартон решил не останавливаться ни при каких обстоятельствах. Если бы их преследователи пустили в ход луки, они перебили бы команду «Хаджи» за несколько минут. И то, что это не было сделано, доказывало, что их хотят взять живыми.
В брызгах кипящей под форштевнем воды, в бликах солнечного света, отраженного мокрыми лопастями весел, под мерные выкрики гребцов каноэ приблизилось к корме «Хаджи». Двое с передней площадки прыгнули вперед. Один свалился в воду, его пальцы едва царапнули по палубе катамарана; другой приземлился на самом краю, упав на колени. В зубах он сжимал бамбуковый нож, на поясе, в чехлах, висели небольшой каменный топор и кинжал из бивня саргана. В то мгновение, когда он пытался встать на ноги, цепляясь за мокрые планки настила, Бартон пристально посмотрел на него. Лицо человека, красивое, с классическими чертами и бледно-голубыми глазами, обрамляли рыжевато-золотистые волосы. Очевидно, он собирался ранить одного или двух членов экипажа и прыгнуть в воду; в случае везения — с женщиной в руках. Если ему удастся отвлечь на пару минут внимание беглецов, каноэ приблизится и возьмет «Хаджи» на абордаж.
У него не было особых шансов осуществить сбой план — и он знал это. Но не боялся. Большинство людей все еще испытывали инстинктивный страх смерти, что гнездился в каждой клеточке их тел. Немногие оказывались способными перебороть этот страх; и очень редко встречались избранные, которые никогда его не ощущали.
Бартон шагнул вперед и ударил человека топором в висок. Его губы раскрылись, нож выпал из рук, и он рухнул лицом вниз на палубный настил. Бартон подобрал нож, снял с тела пояс с оружием и ногой столкнул труп в воду. Из каноэ донесся рев; оно разворачивалось. Бартон поднял голову и увидел приближающийся берег. Он подал команду, и катамаран сменил галс. Теперь они неслись поперек Реки, преследуемые дюжиной судов. Среди них были три четырехместных челнока, четыре больших боевых каноэ и пять двухмачтовых шхун. На палубах шхун стояли катапульты и толпилось много народа.
Точно на середине Реки Бартон снова повернул «Хаджи». Его маневр позволил приблизиться парусным судам, но у Бартона были свои планы на их счет. «Хаджи», распустив паруса, резал воду между двумя шхунами. Они подошли так близко, что Бартон мог разглядеть лица людей на борту. Большинство, несомненно, относилось к индоевропейской расе, хотя цвет кожи варьировался от смуглой, почти черной, до нордически бледной. Капитан шхуны, надвигавшейся справа, закричал Бартону по-немецки:
— Мы не тронем вас, если вы сдадитесь! Но не пробуйте сопротивляться, иначе отведаете пыток!
Он говорил на немецком с акцентом, похожим на венгерский.
В ответ Бартон и Алиса натянули луки. Стрела Алисы проткнула грудь рулевого; он покачнулся назад и упал за борт. Парусник развернулся, теряя ветер. Капитан бросился к штурвалу, и вторая стрела Бартона пробила его колено.
Обе шхуны столкнулись со страшным грохотом; вверх полетели доски и обломки такелажа, раздались крики людей, упавших за борт или беспорядочно метавшихся на палубах. Было ясно, что парусники выбыли из игры — даже если они сумеют удержаться на плаву.
Но раньше, чем шхуны столкнулись, их лучники успели выпустить дюжину стрел с пылающими наконечниками, нацеленных в паруса «Хаджи». Пучки сухой травы, пропитанные сосновой смолой, горели с треском; раздуваемое ветром пламя быстро пожирало плетенную из бамбуковых волокон ткань.
Бартон встал к рулю и отдал команду. Все свободные члены экипажа начали черпать воду из Реки своими чашами и бамбуковыми ведрами, стараясь залить пламя. Логу, которая умела лазать не хуже обезьяны, забралась на вершину мачты с веревкой, намотанной на руку. Она сбросила конец веревки на палубу и затем стала поднимать наверх сосуды с водой.
Возникшая суматоха позволила другим шхунам и нескольким каноэ подойти ближе. Одно из боевых каноэ попыталось перерезать курс «Хаджи». Бартон снова повернул катамаран, но из-за Логу, висевшей на мачте, маневр получился слишком медленным. Конец мачты описал полуокружность, верхняя рея раскачивалась, как маятник, и пока люди на палубе сражались с канатами, чтобы развернуть паруса, в них воткнулось еще несколько пылающих стрел. Часть стрел ударилась о палубный настил. На мгновение Бартон подумал, что враги изменили свое намерение и решили покончить с ними; но, очевидно, некоторые лучники просто промахнулись.