Страница 18 из 58
— И, вероятно, в твердом убеждении, что за свои дела будет вознагражден на небесах, — сказал Лев Руах. — Разумеется, ему не приходило в голову, что он сгубил множество рабочих.
— Если бы он не эксплуатировал бедняков, это делал бы кто-нибудь другой, — философски заметил Бартон.
— Вот, вот! Именно такими доводами пользовались очень многие на протяжении почти всей истории человечества! — сказал Руах. — Но ведь в вашей собственной стране были промышленники, следившие, чтобы зарплата и условия труда рабочих улучшались. Одним из них, насколько я припоминаю, был Роберт Оуэн.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Не вижу особого смысла спорить о том, что происходило в прошлом, — примиряюще произнес Питер Фригейт. — Меня больше беспокоит настоящее.
Бартон поднялся.
— Вот речь, достойная потомка практичных янки! Вы правы — нам нужна крыша над головой, орудия и еще бог знает что! Но прежде всего, я думаю, нам стоит взглянуть, что делают люди на равнине.
В это мгновение из-за деревьев показалась Алиса. Фригейт первым заметил ее и разразился хохотом:
— Вы только посмотрите! Благородная леди выписала новый туалет из Парижа!
Бартон повернулся и глаза его изумленно округлились. Алиса нарезала длинные травянистые стебли и сплела из них какое-то подобие одежды. Сверху ее грудь и плечи прикрывало пончо, снизу — юбка, ниспадающая до икр.
Это неуклюжее одеяние производило странное впечатление. Раньше лишенная волос голова не портила женственной красоты Алисы; теперь зеленый бесформенный балахон, скрывший ее стройную фигуру, сделал молодую женщину жалкой и нелепой. Однако итальянки столпились вокруг нее, с интересом рассматривая травяную накидку.
— К сожалению, трава сильно раздирает кожу, — заметила Алиса. — Но зато так приличнее. Вот все, что я могу сказать по этому поводу.
— По-видимому, ваше мнение изменилось, — язвительно произнес Бартон. — Совсем недавно вы утверждали, что собственная нагота не шокирует вас, если остальное цивилизованное общество тоже бегает голышом.
Алиса холодно посмотрела на него и поджала губы.
— А теперь, я надеюсь, все будут одеты так же, как и я. Все! Каждый порядочный человек!
— Да... Теперь я вижу, что для некоторых условности превыше всего! — покачал головой Бартон.
— Я сам был ошарашен, очутившись среди множества голых людей, — сказал Фригейт. — Хотя в Америке и в Европе нагота на пляжах стала обычным делом в конце восьмидесятых годов. Но, как мне кажется, тут все довольно быстро привыкли к нынешнему положению вещей, не так ли? Все — кроме безнадежных психопатов.
Бартон повернулся к остальным женщинам:
— Ну, а как вы, дорогие дамы? Вы тоже готовы надеть эту безобразную колючую копну сена только потому, что одна из представительниц вашего пола вдруг решила, что у нее вновь появились интимные части тела? Но может ли то, что уже было доступно публичному обозрению, опять стать интимным?
Логу, Таня и Алиса ничего не поняли, так как он говорил по-итальянски. Но затем Бартон повторил то же самое по-английски.
Алиса вспыхнула, резко ответила:
— Моя одежда — мое личное дело! Если кому-то нравится ходить голым, в то время как я пристойно прикрыта, что ж..!
Логу опять не поняла ни слова, но, очевидно, сообразила, что происходит. Она рассмеялась, пожала плечами и отвернулась. Что касается остальных женщин, то каждая из них старалась угадать,
что собираются делать другие. В этот момент их не волновало ни уродство наряда Алисы, ни явное неудобство, которое он причинял.
— Пока женщины думают, как им поступить, неплохо бы пройтись к реке, — предложил Бартон. — Мы могли бы выкупаться, набрать воды и посмотреть, что творится на равнине. Затем мы снова вернемся сюда. До наступления ночи нужно соорудить несколько хижин или хотя бы временных шалашей.
Они двинулись вниз, продираясь сквозь густую траву и захватив с собой чаши, оружие и ведра. Вскоре им стали встречаться люди. По-видимому, многие решили покинуть равнину. Наиболее расторопные уже успели обнаружить сланец и изготовить из него примитивные копья и ножи. Возможно, они научились технике обработки камня у других первобытных людей, оказавшихся в этой местности. Пока что Бартону встретились только два создания, не принадлежащие к виду Гомо Сапиенс, — и они оба находились в его группе.
Спустившись с холма, они прошли мимо двух уже почти завершенных бамбуковых хижин. Это были круглые строения с коническими крышами из огромных треугольных листьев железного дерева. Рядом какой-то мужчина мастерил бамбуковое ложе на невысоких ножках, используя сланцевый топор и нож.
На прибрежной равнине не было заметно следов человеческой деятельности. Останки погибших во время вчерашнего безумия исчезли. До сих пор никто не носил одежду, и многие, кто встречался им по пути, удивленно смотрели на Алису, некоторые смеялись, бросая грубые реплики. Алиса краснела, но явно не собиралась освободиться от своих одеяний. Солнце начало припекать, и потная кожа так зудела под грубой рогожей, что она непрерывно почесывалась, запуская руку то под юбку, то под накидку; подобное поведение в публичном месте было совершенно недопустимым для дамы с точки зрения строгих канонов викторианской эпохи.
Наконец, путники добрались до реки. Множество мужчин и женщин плескались в теплой воде. На берегу лежало больше дюжины сплетенных из травы накидок; очевидно, не одна Алиса имела строгие понятия о благопристойности.
Однако, в остальном зрелище, представшее глазам Бартона, резко контрастировало с тем, к чему он привык. Здесь были те самые люди, которые, согласно строгим нормам морали их времени, обычно купались только в специально отведенных местах, в костюмах, закрывавших их тела от шеи до лодыжек. И после одного-единственного дня, проведенного в новом мире, они плавали в реке нагими. И радовались этому.
По-видимому, шок воскрешения ускорил их адаптацию к состоянию полной обнаженности. К тому же в первый день они
ничего не могли с этим поделать. Возможно, свою роль сыграло также присутствие среди воскрешенных представителей южных народов и диких племен, для которых нагота являлась вполне естественной.
Бартон взмахнул рукой и окликнул стройную девушку с миловидным лицом и блестящими голубыми глазами, стоявшую по пояс в воде.
— Это та самая девица, что пыталась прикончить Смитсона, — шепнул Бартону Лев Руах. — Ее, кажется, зовут Вильфреда Олпорт.
Бартон с любопытством посмотрел на нее, по достоинству оценив роскошный бюст девушки; потом снова окликнул ее:
— Ну, как вода?
— Отличная! — ответила она, улыбаясь.
Он отвязал чашу и поставил ее на землю вместе с корзинкой, в которой лежали каменный нож, топор и разные мелочи. Достав мыло, Бартон вошел в воду; она была очень теплой и, пожалуй, только градусов на десять отличалась от температуры человеческого тела. Он намылил грудь и плечи, с наслаждением вдыхая аромат белоснежной пены, потом возобновил беседу с Вильфредой. В ее речи ощущался акцент, характерный для жителей северных графств; скорее всего, она была уроженкой Камберленда.
— Я слышал, вчера вы хорошо отделали этого старого лицемера, — усмехнувшись, начал Бартон. — Я понимаю, вам тяжело вспоминать о прошлом, но сейчас вы, наверно, счастливы. К вам вернулось здоровье, вы снова молоды и красивы, забота о куске хлеба больше не тяготит вас. И то, чем вы прежде занимались из-за денег, в этом мире может подарить вам радость искреннего чувства.
Однако было бесполезно ходить кругами около этой разбитной фабричной девчонки. Вильфреда окатила его ледяным взглядом — таким же, какие ему теперь дарила благородная Алиса Харгривс.
— У вас все в порядке с головой? Похожи на англичанина, но что-то я не могу понять по вашей речи, откуда вы... Из Лондона, что ли? И еще... что-то не наше...
— Почти отгадали! — воскликнул он, смеясь. — Я — Ричард Бартон; и должен признаться, что в свое время мне пришлось постранствовать по свету. Вы бы не хотели присоединиться к нашей группе? Мы объединились вместе для защиты и взаимопомощи. Там, среди холмов, есть уютное местечко рядом с камнем для чаш, в котором мы собираемся построить несколько хижин.