ТВари

– Ладно, – примирительно сказал Дюрыгин, губами наклоняясь к Людмилиной щеке. – Мы еще поглядим, какая ты умирающая подруга.

И неожиданно шальным движение шмыгнул правой рукой под Людмилин халатик, провел ладонью по всегда вожделенному гладенькому животику любовницы и пошел вверх, остановился на не стесненной лифчиком груди.

– Нахал! – с деланным возмущением воскликнула Людмила.

– Я не махал, а дирижировал, – улыбнулся Дюрыгин, нехотя убирая руку. – Поправляйся, я тебя сам из больницы заберу, – сказал он, уже поднимаясь с больничного табурета, – а как до дому тебя довезу, с тобой зверски расправлюсь, потому как секс – это лучшее лекарство.

– Ну тебя, пошляк, – кокетливо махнула рукой Людмила, – иди уже, тебя твое телевидение уже заждалось.

А и вправду заждалось!

Теперь надо было проехаться по гипотетическим спонсорам.

Кто у нас из молодежной одежды? «Бенеттон»? «То-То-То»? «Джуманджа?»

Фотосессию Дюрыгин сделал бесплатную.

Прямо в студии в Останкино с их штатным фотографом из дирекции производства кинопрограмм.

Со сделанным наспех, но вполне профессионально слепленным портфолио этой Агаши можно теперь проехаться и по агентствам.

Все-таки его, Дюрыгина, имя открывает кой-какие двери в Москве.

Почти что ногой и почти без стука открывает.

А на сессии Агаша держалась неплохо.

Для первого раза совсем неплохо

Фотограф Леня Славин ее даже похвалил.

Правда, попросил-таки Дюрыгина выйти из студии, чтобы девочку не смущать, чтобы дать ей раскрепоститься.

А когда на огромном мониторе компьютера показал Дюрыгину результат – Дюрыгин просто ахнул.

Ничего себе дает Ленька! Агаша, словно профессиональная модель, лукаво прикусывая губку, демонстрировала то полуобнаженную грудку, то выставленные из-под сарафана ножки, то изящную шейку, отводила рукою массу пышных каштановых волос.

– Как ты их всех в один миг раскрепощаешь? – восхищенно удивился Дюрыгин.

– Работа такая, – хмыкнул фотограф.

– Они, наверное, либо видят в тебе супермена, или, наоборот, совершенно не чувствуют в тебе мужчину, – сказал Дюрыгин, любуясь Агашиными фотографиями.

– Они очень хотят стать звездами, а я им помогаю, как акушер при родах, – широко улыбнулся Леня.

Агаша приехала забрать вещи. Наташка была прямо сама не своя – ее так и распирало от гордости и радости за то, что она без пяти минут звезда.

– Знаешь, а мы завтра едем на пленэр, делать первый прогон съемок, – не выдержала, похвасталась Наташка, покуда Агаша высвобождала в шкафу полки от своих тряпок и тряпочек, набивая ими большую спортивную сумку.

Наташка сидела на подоконнике в вечном своем черном лифчике, колготках и белой не застегнутой мужской рубахе, оставшейся здесь от какого-то залетного визитера да так и прижившейся на узких Наташкиных плечиках.

– Представляешь, я уже завтра сниматься буду, Джон с Борисом будут показывать, как перед камерами ходить и все такое, это же наука целая, ты ж понимаешь…

Агаша долго злиться не умела. Все-таки подруга ей Наташка.

– Я понимаю, – соглашалась она, утрамбовывая содержимое сумки, чтобы влезли еще и косметичка, и пакет с зубной пастой, и ее фен, который Наташке она оставлять никак не собиралась. – А показывать-то вас по какому все-таки каналу будут?

Это было самым больным местом Наташки. Она вздохнула и принялась пояснять:

– Понимаешь, Джон сказал, что сначала делается производство программы, она снимается и монтируется, как кино. Понимаешь? А потом он уже продает готовый продукт тому каналу, который захочет это шоу купить.

– А как же этот ваш интерактив? – усомнилась Агаша.

– Чего?

– Ну когда зрители звонят и голосуют за одну из кандидатур?..

Наташка не понимала.

– Зрители говорят: этого убрать, ту заменить, победил этот, а того выгнать с шоу, как же это делается?

– А-а-а, это! Ну, это же все туфта, программа-то заранее снята, а подсчет голосов телезрителей, кто его проверит! Зрителя всегда дурачат…

– Смотри, сама не попади в дурацкую историю, – посоветовала Агаша, с трудом застегивая сумку. – Смотри, как бы тебя саму не одурачил твой Джон…

ГЛАВА 4

MEDIA ПИГМАЛИОН

Джон всегда хотел быть Джоном Малковичем. Но пока у него ничего не получалось. Хороших понтов было предостаточно, а денег и правильных связей явно недоставало. Правда, в голове роились идеи и грудь распирало от здоровой наглости, но этого все равно не хватало для того, чтобы стать Джоном Марковичем.

Здесь, на Москве, и в Останкино в особенности, полукриминальных идей, как быстро разбогатеть, и той здоровой наглости, что на Западе именуется eager to live, а в науке обозначается как «либидо», мало. На старой доброй Москве в почете всегда были связи, зачастую замешанные на кровных узах. А Джон не сподобился быть чьим бы то ни было порфирогенетным отпрыском, как не смог и жениться на какой-нибудь порфирогенеточке в тот короткий отрезок студенческого времени, когда царствующие особы – министры или на худой конец их замы – не могли уследить за всеми похождениями своих дочек. Чем и пользуются порою пронырливые студенты, приезжающие в МГУ из глухих провинций.

Джон и в университете-то не учился, поэтому где ему министерскую дочку отловить? Разве что в казино или на ипподроме. Но туда дочки министров стаями не залетают.

Вот и шныряет Джон по Останкино со своими гениальными идеями. И все его вроде бы знают и все с ним здороваются, и пропуск в Останкино у него постоянный… Но не воспринимают Джона здесь всерьез. Ни главный, ни Доброхотов.

Одно время от отчаяния и жажды добиться славы был у Джона замысел – сделать реалити-шоу с реальным убийством и продать его на Запад на кабельный канал. Или другая идея – сделать то же самое, но с изнасилованиями. И тоже продать. Пацаны, связанные с серьезной братвой, даже денег на такое кино обещали дать. Но все равно это не то.

С таким кино, может быть, и можно разбогатеть, но стать знаменитым, влиться в тусовку, стать для останкинских в доску своим – с таким кино нельзя.

И вот все же выкристаллизовалась идея. Родилась идея в светлой голове.

Такое видео, как он теперь собирался делать, можно будет продать минимум за десять миллионов. И еще столько же – заработать на спонсорской рекламе.

А еще – по его, Джона, рабочей теории попутного заработка – Джон думал, что, если создать реалити-шоу в виде публичного дома, то можно: а) заводить полезные знакомства, обслуживая полезных людей; б) зарабатывать хорошие живые наличные деньги на поддержание своего бизнеса; в) собирать компромат на известных посетителей телеборделя и, наконец, г) создать-таки то искомое шоу, на котором он станет знаменитым.

Идея была хороша. Она манила мечтами в светлую даль чистой зелено-голубой воды лагун коралловых рифов. Она звала, она будоражила душу.

«Я буду Джоном Малковичем, – говорил себе Джон. – И все они еще будут считать за честь постоять возле меня на ежегодной тусовке академиков «Тэфи» или посидеть со мною в баре «Меркьюри», где вся тусовка собирается на очередной юбилей какого-нибудь деятеля.

Вы все еще запомните меня как нового Джона Малковича», – мечтал Джон.

Розе не хотелось переезжать к Натахе. Зачем связывать свою свободу? И вообще – красивой современной и ищущей девушке надо жить стильно и в центре, а не в заурядной новогиреевской халупе.

Свяжешься из экономии с компаньонкой, а хорошего папика упустишь.

Уважающий себя бизнесмен разве поедет в гости к девушке в такой район, где и машину на ночь во дворе страшно оставить, не говоря уже о самой квартирке-живопырке, где для отдыха со вкусом нет ни джакузи, ни плазменного экрана в полстены, ни бара, ни мебели – ни фига нет, кроме низких потолков и дешевых выцветших обоев? А компаньонку куда денешь, если какой папик, сгорая от страсти, вдруг и согласится поехать в вонючую хрущевку? Нет, не хотела Роза переезжать к Натахе, к этой простушке.