Страница 122 из 125
«Я делаю эту запись, чтобы проверить пару мест из текста Занна, а именно начиная со страницы 121 и до 128 в книге „Сферы за пределами звучания“. Меня зовут Тим Эсберри, я живу на Коппер-пике сразу за Баррен-Криком, штат Виргиния, и с этой записью мне помогают мои соседи: Джон Юбэнкс, Фред Вортон, Рэй Филипп и Билл Миллер. Я записываю все это во дворе, стоя лицом к вершине горы. Эээ… мы повторили некоторые стихи… мнэ… то есть строчки из книги, но это будет наше первое полное исполнение того, что Занн называет… эээ… вызовом. Мы с друзьями читали текст, и мы думаем, что если следовать всем указаниям его автора, то мы действительно получим… эээ… откровения, как он и предсказывал.
И я решил записать все, что мы делаем, на магнитофон… не знаю, что нас ждет, но если у нас получится, здесь, наверное, станет опасно. Занн пишет, что эти… эээ… существа… эээ… с другой стороны… эээ… они не всегда злые, просто у них природа такая, как у… эээ… акулы в океане… разрушительная. Как отослать обратно результат… эээ… вызова… написано на страницах со 135 по 137, и мы неоднократно репетировали эту часть несколько раз на общих собраниях.
А еще я хочу сказать, что верю в искренность автора книги. У меня есть тому доказательства. Два месяца назад я ходил со скрипкой на кладбище и сыграл музыку со страниц 39 и 40 — прелюдию к музыке, которая открывает дорогу в царство смерти. И пока играл, я видел — и я уверен в этом так же, как в том, что сейчас сижу здесь во дворе, — как из могил вышли разложившиеся тела моих родичей и встали вокруг меня, и это такая же правда, как то, что я стою обеими ногами на земле. Но я испугался и не стал играть дальше, и они исчезли. Но еще два раза ходил на кладбище и слышал странную музыку — хотя там некому было ее играть. Думаю, это такой ответ на приглашение, которое я играл на скрипке. Но я не стал отвечать. И я не хожу больше на кладбище».
И тут у меня бешено заколотилось сердце — я просто поверить не мог своим ушам. Но слушать, тем не менее, продолжил: страх, что звучал в голосе деда, действовал на меня гипнотически. Хотя, если рассуждать здраво, дед, похоже, был не в себе, когда это записывал. Чувствовалось, что он дико испуган и боится того, что задумал сделать, однако желание приоткрыть завесу тайны над писаниями Мориса Занна настолько велико, что пересиливало страх перед возможными последствиями. Тут на пленке послышались звуки пощипываемых струн и повизгивания настраиваемых инструментов — судя по всему, как раз тех, что висели в маленькой мастерской рядом с гостиной. Послышались чьи-то неразборчивые реплики, а потом снова заговорил дед:
«Уже темнеет, и мы скоро начнем. Да, мы все немного напуганы, но мы верим, что нам предстоит узнать вещи дотоле неслыханные, и оно стоит того, чтобы рискнуть. Думаю, что мы достаточно подготовлены, чтобы уберечься в случае чего от опасности».
Затем последовала пауза, и еще несколько неразборчивых реплик. А затем голос моего деда произнес: «Ну что, готовы?», и через несколько мгновений из динамика донесся неожиданно нестройный звук множества инструментов. Струны резко щипали, и дергали, и прихлопывали, и эта какофония эхом отдавалась в тишине горной ночи, наступившей в этих краях двадцать пять лет тому назад. В разноголосом треньканье трудно было уловить ритм или мелодию. Струны стрекотали, как насекомые, под пробегающимися по ним в немыслимых арпеджио пальцами, низкие ноты раскатывались, то повинуясь одном такту, то другому, и в общем хоре не прослеживалось ничего подобного на структуру или общую мелодию… во всяком случае, так мне казалось. Я слышал звуки, какие могла бы издавать группа не умеющих играть на инструментах людей, решившая вдруг изобразить оркестр, — и это вовсе не походило на сложное плетение нот и ритма, обладающее нездешними силой и властью. Однако чем дальше я слушал, тем чаще стали мне слышаться обрывки некоей нездешней гармонии — они словно бы приоткрывались на миг в общем хаотическом бряканье и звяканье. Мне стали слышаться звуки, какие не могли издавать струнные — только духовые, деревянные или медные. Накладываясь друг на друга, мелодичные обертоны мандолины, гитары, скрипки и цимбал составляли звуки, какие мне еще не приходилось слышать даже в самой радикальной электронной музыке.
В какофонии стала отчетливо проступать мелодия, явная, но далекая и почти заглушенная неряшливой дурацкой аранжировкой. Я выкрутил до отказа звук, пытаясь уловить последовательность нот, ускользающую от меня. Динамик принялся шипеть и шуметь и искажать и без того не сильно музыкальные звучания, но я терпеливо прикрыл глаза, прислушиваясь к ускользающей, таящейся гармонии. Да, да… определенно, там зарождалась мелодия, в которой сплетались тонкий посвист тростниковой дудочки и глубокие, богатые переливы басов, которые можно извлечь лишь из валторны.
А за этой мелодией возникла другая, столь же отчетливая, но тоже практически заглушенная диким бряканьем струнных. И я сидел и слушал, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, завороженный мощью и силой происходящего. Мысли улетучились у меня из головы, и я просто отдался во власть первозданной энергии, что носилась среди неведомых планов бытия, открывающихся экстатическим восторгом, спокойствием, ужасом и смертной болью.
И вдруг — все закончилось. Я сидел перед выходящим на задний двор окном дедова дома и смотрел на темный, заволакивающийся ночью лес. Из динамика донеслись звуки опускаемых смычков и инструментов. Я также слышал, как музыканты с облегчением вздыхали — их трудная задача была выполнена. Целых две минуты стояла полная тишина, нарушаемая разве что легким дуновением ветра и голосами цикад, что начинали заводить свою свиристящую песню в вечернем воздухе. В конце концов кто-то спросил: «Ну что? Что-то… происходит?»
Мой дед что-то пробормотал очень тихим голосом. Потом четко ответил: «Нет. Ничего». Я сидел и слушал напряженную тишину на пленке, представляя себе, как двадцать пять лет тому назад они тоже вот так сидели, настороженно поглядывая по сторонам округлившимися от страха глазами, нервно потирая потные ладони. Наконец дед проговорил:
— Ветер крепчает.
И впрямь, посвист ветра явно усиливался. Звук то нарастал, то становился тише, судя по всему, время от времени порыв ветра ударял рядом с микрофоном, который стоял где-то на открытом месте рядом с музыкантами. И тем не менее — ничего не происходило. Только птицы в лесу заорали громче. Прошло еще пять минут — никто ничего не говорил.
Тогда вдруг дед сказал следующее:
«Ну, в общем, похоже, ничего не происходит… пока, во всяком случае. Наверное, нужно просто посидеть и подождать. В книге сказано, что это может занять некоторое время, может, погода неподходящая, и наше сообщение никак не может к ним пробиться. Хотя, так, если подумать, то лучших условий и не надо: небо ясное, холодно… звук далеко разносится, опять же. Ветер все еще сильный, я бы сказал, от пяти до десяти миль в час. А может, мы что-то неправильно сыграли… музыка эта поганая — она ведь не для человеческих рук предназначена… но вообще-то мы сделали все, как указано».
Здесь, в моем времени, солнце уже намеревалось садиться на своем привычном месте над западным горизонтом. Через час станет совсем темно. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. По дому протянуло ледяным ветерком.
«Чтобы зря не тратить пленку, я ее остановлю и включу обратно, если что-то вдруг начнет происходить. Черт, как странно-то… ничего, абсолютно ничего. Вообще ничего не происходит».
В динамике щелкнуло — двадцать пять лет тому назад дед остановил пленку. Затем послышался новый щелчок — он ее включил, правда, непонятно, через какое время:
«Прошло тридцать минут. Ничего необычного не происходит. Цикады верещат, как сумасшедшие, — ну, это слышно, — но, кроме этого, все как обычно. Мы, конечно, немного разочарованы, но, с другой стороны, это хорошо. Может, оно и к лучшему — что ничего не произошло. Я так думаю, что нечего добрым христианам заигрывать с силами, о которых только Господь знает всю правду. Конечно, не вся моя родня вела себя, как ангелы и праведники, хе-хе (тут дед отчетливо захихикал).
Все же знают, что Эсберри гнали лучший виски за пределами округа Франклин… но я так думаю, что в глазах Господа это малый грех по сравнению с этим самым заигрыванием с неведомыми силами».