Метакод

Александр Блок видел фиолетовые волны (может быть, ультрафиолетовые), заполняющие вселенную. «Поэт — сын гармонии, создающий космос из хаоса»,— писал Блок.

Но все эти свидетельства мы презрели, приняли их как некую красивость, риторику. А ведь для Блока, Бе¬лого, Хлебникова это была не метафора, а чистейшая реальность, правда об их общении с космосом. Чтобы отличить эту правду от поэтических «украшений», и пона¬добился мне достаточно многозначный и емкий термин, ког¬да к слову метафора прибавляется приставка «мета». Мета¬метафора в отличие от метафоры есть подлинное свидетельство о вселенной. От такого подлинного свидетельства родились «Божественная комедия» Данте и многие книги древ¬ности.

«И увидел я новое небо и новую землю» — эти слова Апокалипсиса стали реальностью. Мы увидели новое, не¬видимое ранее небо черных дыр, пульсаров, квазаров, радиообъектов. Земля разверзлась до микромира, до сингу¬лярности, и только человеческое сердце остается зачерстве¬лым, окаменевшим, как сто, двести тысяч лет назад. Пока наше сердце поражено «окамененным нечувствием», мы не увидим неба, открытого взору поэта. Литература — это новое, словесное небо. Ныне выявляются незримые ранее звездные водяные знаки во многих знакомых текстах.

Вот звездный портрет отца Гамлета: «Кудри Аполлона, чело самого Юпитера, взор Марса, созданный, чтобы угро¬жать и приказывать. Осанка, подобная вестнику Меркурию, только что опустившемуся на вершину горы, целующей небо».

Перед нами портрет, сотканный из солнца (Аполлон) и трех планет.

Роман Гёте «Годы странствий Вильгельма Мейстера» открывает, как от ступени к ступени Мейстер все более ста¬новится космическим человеком. Вот его первая встреча с небом.

«...Астроном повел гостя на обсерваторию по витой лест¬нице... Вильгельм очутился один на открытой площадке высокой круглой башни. Над ним простиралось, блестя и сверкая всеми своими звездами, ясное ночное небо; ему показалось, что он впервые видит себя окруженным небес¬ным сводом во всем его великолепии...

Пораженный и изумленный этим зрелищем, он на мгно¬вение закрыл глаза. Безмерное уже перестает быть воз¬вышенным, оно превосходит нашу способность и грозит нам полным уничтожением. «Что я — перед вселенной? — мыс¬ленно сказал он себе,— как могу я стоять перед нею и среди нее?» Однако после краткого размышления он доба¬вил: «Как может человек противостоять бесконечности, если не тем, что, собрав в глубине своей души все свои духовные силы, влекомые в разные стороны, спросить их:

«Дерзнешь ли ты себя, хотя бы мысленно, представить среди этого вечно живого порядка без того, чтобы ты не ощутил в себе одновременно нечто, непрестанно движущее¬ся, вращающееся вокруг какого-то чистого центра? И даже если тебе трудно будет отыскать в своей груди этот центр, то ты осознаешь его по одному тому, что из него исходит, свидетельствуя о нем, некое благотворное воздействие».

Найти в себе центр, вокруг которого все вращается, то есть Полярную звезду. Кол-звезду, вокруг которой вра¬щаются все звездные стада.

С началом зимнего сезона

В гигантский вытянувшись рост,

Предстал Рубруку с небосклона

Амфитеатр восточных звезд.

В садах Прованса и Луары

Едва ли видели когда,

Какие звездные отары

Вращает в небе Кол-звезда,

Она горит на всю округу,

Как скотоводом вбитый кол,

И водит медленно по кругу

Созвездий пестрый ореол.

Идут небесные Бараны,

Шагают Кони и Быки,

Пылают звездные Колчаны,

Блестят астральные Клинки.

Там тот же бой и стужа та же,

Там тот же общий интерес.

Земля лишь клок небес и даже,

Быть может, лучший клок небес.

И вот уж чудится Рубруку:

Свисают с неба сотни рук,

Грозят, светясь на всю округу:

«Смотри, Рубрук! Смотри, Рубрук!»

(Н. Заболоцкий, «Рубрук в Монголии»)

Вернемся к Вильгельму Мейстеру. Он ищет СВОЮ звез¬ду на небе и на земле. В его душе ею оказалась наставни¬ца Макария. О ней подробно словами Гёте:

«Подобно тому, как про поэта говорят, что элементы видимого мира уже заложены в самой глубине его естества и лишь постепенно раскрываются в нем, и что все то, что ему приходится созерцать в мире, он перед тем уже пере¬живал в предчувствии, так и сознанию Макарии, по-види¬мому, изначала были присущи все соотношения солнечной системы, пребывая в ней сперва в скрытом, покоящемся состоянии, постепенно развиваясь и все ярче и живее проявляясь в дальнейшем».

Естественно было усомниться в таких способностях, но вскоре ученый убедился: «Макария находится в таком отно¬шении к солнечной системе, какое мы едва осмеливаемся выразить словами, она не только лелеет и созерцает ее в своем уме, в своей душе и в своем воображении, но как бы составляет часть ее; она ощущает себя вовлеченною В небесные сферы, но каким-то особым образом; с детства она движется вокруг солнца, и притом, как теперь уда¬лось установить, по спирали, все более и более удаляясь от центра и постепенно в своем круговороте направляясь к внешним сферам».

Я понимаю, что современное скептическое сознание, ко¬нечно же, поставит под сомнение это свидетельство Гёте, как и тысячи других свидетельств, из которых лишь не¬многие проникли в эту книгу. Но давайте, наконец, опомнимся от рационалистического дурмана, поверим Гёте, Льву Толстому, Достоевскому, Андрею Белому, В. Хлебникову, поверим тысячелетним преданиям всех народов. Да, чело¬век — существо космическое в самом полном смысле этого слова. Он вмещает в себя, как Макария, нашу планетную систему, а может быть, и вселенную.

Человек рождается. Сначала в нем формируется чувство своего тела, потом — мать, отец, семья, родина, земля и, наконец, появляется чувство космоса, сначала видимого, по¬том незримого. В космосе он, говоря словами Тютчева, узнает «свое наследье родовое».

Каждый писатель по-своему переживает вселенское рож¬дение. Иногда космическое чувство приходит лишь в ста¬рости, как итог и финал земной жизни. Так увенчал Валентина Катаева «алмазный венец» из звезд: «Мне вдруг показалось, будто звездный мороз вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно коснулся поредевших серо-седых волос вокруг тонзуры моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец.

Потом звездный холод стал постепенно распростра¬няться по всему моему помертвевшему телу, с настой¬чивой медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из-за черных копий с золотыми остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в... лес, и... делая меня извая¬нием, созданным из космического вещества безумной фан¬тазии Ваятеля».