Загадки остались

— Не напрасно чернотелка забралась в воду, — рассуждает мой товарищ. — Она так лечится, избавляется от паразита, иначе ей, бедняжке, нельзя. Умная бестия!

Проходит полчаса. Нам обоим надоело сидеть возле кастрюли с водой, но я набрался терпения, жду конца, он рано или поздно должен наступить. И, будто вознаграждая мою усидчивость, неожиданно, извиваясь во все стороны, червь начинает энергично выбираться из своего живого домика. Давно пора! Его ждет новая жизнь, новые приключения. Вот он уже стал около десяти сантиметров, потом набрал все двадцать. Да какой же он длинный! Еще пять сантиметров показалось. Наконец круглый червь отвалился, плавает в воде, сворачивается спиралью, как пружина разворачивается, энергичен, ловок, быстр, будто куда-то очень торопится. Ему, видимо, полагается поскорее уйти с места трагедии, оставить своего хозяина одного. Вдруг он вздумает с ним расквитаться, погрызет челюстями.

Но бедная чернотелка! Она лежит в воде вверх ногами, недвижима, беспомощна и, если бы желала отомстить своему врагу, то не в силах этого сделать. Вероятно, она уже мертва. Вытаскиваю ее из кастрюли, кладу на пенек. Едва заметное дрожание усиков говорит о том, что жизнь еще теплится в ее теле.

Мой товарищ сочувствует пострадавшему насекомому, переворачивает его, ставит на ноги, кладет под луч заходящего солнышка, хотя я прошу оставить жука в покое, чтобы было все, как положено в природе и естественному ходу дел. Жук, из которого выполз такой большой паразит, поразил воображение моего товарища.

То ли подействовала солнечная ванна, то ли сказываются наши заботы, жук начал размахивать ногами, затем его движения стали более быстрыми. Он очнулся, но стоять на ногах не в силах. Еще бы! Вон какая махина выползла из его тела. Наверное, червь не просто сидел в кишечнике, а питался телом, каким-то образом влиял на нервную систему хозяина, заставлял его делать что-то ради своего блага. Как это все удивительно и сложно!

Проходит еще немного времени и жук, хотя и шатаясь, но уже стоит на ногах, чистит усики и пытается уползти от страшного места.

Глисту я запихал в банку со спиртом, жука устроил в просторную банку, подложил ему свежей травы, кусочек белого хлеба, смоченный разведенным консервированным молоком. Жук ползает по стенкам банки, настойчиво стремится вверх. Может быть, ему кажется, что из тугаев он направился к себе в пустыню к родным выгоревшим холмам, облитым горячими солнечными лучами. Я же удивляюсь его живучести. Он энергичен и ничто не говорит о произошедшей с ним трагедии.

На следующий день жук мертв. Что-то случилось с его телом. Едва я притрагиваюсь к чернотелке, как от нее отваливаются голова, усики, ноги. Служение врагу не прошло даром.

В лесу неожиданно потемнело, ветер зашумел вершинами сосен, исчезло голубое небо и с севера помчались серые облака. Пора ехать домой. К тому же близился вечер. Я уложил рюкзак, прикрепил его к багажнику мотоцикла, бросил последний взгляд на муравейник и… остановился.

Что-то неладное происходило с рыжими лесными муравьями. Целая компания их расселась на травинках вблизи их жилища над самой оживленной муравьиной дорогой. Обычно рыжий лесной муравей не любит ползать по травам. А тут — каждый угнездился на травинке, крепко-накрепко схватился за нее челюстями и замер, едва пошевеливая ножками и усиками. Нет, тут что-то явно неладное!

Присмотрелся. Такие же неподвижные муравьи повисли и по краю муравьиной кучи на былинках, будто собираясь провести на них всю ночь. Не без труда оторвал несколько муравьев с травинок и опустил их на муравьиную кучу. Мое вмешательство не понравилось. Побродили по верху, потолкались в копошащейся кучке своих, обменялись поглаживанием усиков и снова забрались на травинки. Что-то их влекло туда необычное.

Все муравьи прицепились примерно в десяти-пятнадцати сантиметрах от поверхности земли. Каждый избрал для себя наиболее оживленное место, будто доставляло удовольствие висеть наверху, поглядывая вниз на своих товарищей.

Собрал несколько странных муравьев вместе с травинками и поместил их в пробирку.

Ночью пошел дождь. Мелкий и нудный, он лил и весь следующий день. На третий день я спохватился, вспомнил о пробирке. Все муравьи в ней были мертвы. И не один из них не выпустил из челюстей травинки. В сочленении головы с грудью муравьев появились странные белые полоски. Под бинокулярным микроскопом[9] я узнал в них мицелии грибков. На следующий день все муравьи покрылись обильными спорами. Стало ясно: маленькие труженики леса погибли от грибковой болезни. Тогда я поспешил проведать муравейник.

В лесу пахло хвоей, веселые солнечные блики играли на земле, освещая травы и кустарники. На знакомом муравейнике я застал интересную картину. Всюду на травинках висели муравьи. Многие из них только что забрались на них, судорожно сжав челюсти. Другие погибли и разукрасились полосками мицелия грибков. Третьи, погибшие, покрылись пушистыми комочками спор. Грибковая болезнь вовсю разразилась над муравьиной общиной. Поразило то, что здоровые муравьи не остались безучастными к происходящему событию. Из этого редкого и трудного случая нашелся мудрый выход. По травинкам ползали муравьи-санитары и разыскивали заболевших. С большим прилежанием они снимали больных и недавно погибших и несли на съедение. Трудно было с теми, у которых проступили полоски мицелия грибка. Их, ставшие хрупкими тела разрывали на части, а намертво прицепившаяся к травинке голова доставляла особенно много хлопот. Но тех, кто покрылся спорами грибка, не трогали. К ним даже не прикасались. Они опасны, от них легко заразиться. Откуда такая осведомленность и рациональность действий!

В муравейнике оставаться нельзя. Там заболевших быстро обнаружат, съедят, прежде чем болезнь примет заразную форму. Заболевшие покидают жилище вечером, потому что на ночь деятельность семьи затихает и меньше шансов попасться бдительным санитарам. Поэтому нелегко и обнаружить заболевших муравьев, и я впервые застал это бедствие после нескольких лет наблюдений над этим муравьем, обитателем сибирских лесов. Больные муравьи выходят из муравейника в пасмурную погоду. Влажный воздух способствует развитию грибков и спор. Обреченные на гибель крепко-накрепко прицепляются к травинкам, чтобы их, слабеющих и прощающихся с жизнью, не сдул ветер и устраиваются невысоко над землей. Опуститься на землю — споры высыплются тут же, подняться высоко — споры раздует ветром на большое пространство.

Зараженные болезнью выбрали самые оживленные места: здесь больше шансов падающим спорам попасть на одного из жителей муравейника.

Итак, пять действий ради процветания болезни, ее возбудителя, во вред себе и своей общине. Какой коварный грибок! Сколько сотен тысяч лет потребовалось ему, чтобы так приспособиться и научиться изменять инстинкты муравья — этого мудрого жителя леса!

Великий натуралист Чарльз Дарвин был убежден, что у живого существа ничто не развивается на пользу другим, ради благополучия своего врага. Его убеждение оказалось относительным. Жизнь очень сложна, удивительно сложны и многообразны отношения между организмами, установившиеся в течение длительнейшей эволюции органического мира.

Об этой особенности взаимоотношений организмов далеко не все биологи даже знают. Помню, когда на заседании энтомологического общества в Алма-Ате я рассказал о грибковой болезни рыжего лесного муравья, один из ведущих энтомологов города, председательствовавший на заседании, едва ли не с негодованием выразил сомнение в правдивости приведенных фактов.

— Скажите мне, пожалуйста! — обратился я к нему. — Когда вы болеете гриппом, то чихаете?

— При чем тут грипп? Ну, положим, чихаю! — С недоумением ответил мой оппонент.

— Так чихаете вы для того, чтобы расселять возбудителя болезни. Медики доказали, что капельки слюны вместе с инфекцией при чихании разлетаются в воздухе на расстоянии до десяти метров. А собака, заболевшая бешенством? — продолжал я. — Она, обезумев, кусает всех встречных ради того, чтобы расселить возбудителя этой страшной болезни. Болеющий чесоткой усиленно расчесывает кожу, пораженную клещем, захватывает его яйца и затем расселяет их руками.

9

Бинокулярный (фр. binoculaire от лат. bini — пара, два + oculus — глаз) — микроскоп, снабженный двумя окулярами. (Примеч. ред.)