Страница 8 из 108
— Странная записка для коммуниста. Ведь это же анекдот. Если вы расскажете кому-нибудь, вам не поверят. Дуэль в 1923 году с коммунистом, комиссаром университета, в актовом зале! Нет, вам не поверят.
— Я и сам плохо верю. Признаюсь, никак не ожидал, что он примет вызов. Я написал ему записку, где вызывал его на поединок в пылу аффекта. Я сам чувствовал во всем этом нечто бутафорское, что-то театральное. Ну, коли он согласился, мне на руку.
— В руку или в ногу — хотите сказать. А что, если не в руку и не в ногу, а в лоб. Ваш комиссар может оказаться первоклассным стрелком. Шпагу. Послушайте моего совета: шпагу. Она вас не выдаст.
Крапивин, скосив глаза, посмотрел на шпагу. Затем, сделав брезгливый жест, он передал ее собеседнику.
— Возьмите вашу линейку. Я буду драться тем оружием, которое мне предложит, которое мне предложит…
— А если ваш противник предложит вам шпагу?
Крапивин вскочил с места, взглянул в окно. Он смотрел точно на полотно. Он ничего не увидел. Внезапный страх выступил у него на теле. Страх материализовался. Он приобрел вид гусиной кожи. То был озноб и жар одновременно. На минуту Крапивину отчетливо представился скелет — не труп, это было не так ужасно, а именно скелет, стоявший в окне биологического кабинета. Ужас боли, ужас смерти были ничем перед ужасом стать скелетом, превратиться в экспонат номер такой-то, в модель человека, на которой учатся студентки, перебирая, ощупывая каждую косточку.
Крапивин смотрел в окно.
— Послушайте-ка, коллега Крапивин. Нам пора. Без десяти шесть. В семь ровно, в семь, как вам известно… — Он взял с дивана пистолеты и поднес их к свету — рассмотреть ржавчину. — Ну и ну! Из них нельзя убить и комара. Пришли в полную негодность. Впрочем, ваш противник обещал позаботиться об оружии.
Идемте, коллега Крапивин. Идемте. Что же вы стоите?
Зоя возвращалась с рынка. Она несла корзину с продуктами для Мытнинской коммуны. На углу возле склада ПЕПО стояла, скорчившись, фигура в рваном тулупе, в студенческой фуражке, с винтовкой. Манера сторожа стоять, наклон головы, очертание туловища показались Зое знакомыми. Он подошла ближе и узнала.
— Здравствуй, Замирайлов. Какой ты потешный. Ты мне напоминаешь одного нашего студента. Уткин. Может, знаешь?
Замирайлов протянул ей фиолетовую от холода руку.
— Я сейчас сменяюсь. — Он показал на фонарь, меркнувший при утреннем свете. — Как видишь, занимаюсь при свете фонаря. Готовлю органику. Только все равно мне ее не сдавать. Меня вычистили.
— Тебя вычистили? Не может быть.
— Видишь ли: мой отец — меньшевик, активный контрреволюционер. А меня так мало знают. Мне сказали: «Вы не принимали никакого участия в общественной работе». А что я мог ответить? Я, например, считаю, что меня вычистили правильно.
— А я считаю, что тебя вычистили неправильно. Такие люди, как ты, нужны республике. Будь энергичным. Подай апелляцию. Ведь ты с отцом не живешь уже шесть лет. Тебя восстановят. Я думаю, обязательно. Со своей стороны я поговорю с Лузиным.
— И ничего не выйдет. Я в этом уверен.
— Ах, какой скептик. Какой… Одним словом — сторож в очках, — сказала Зоя и протянула свою корзину Замирайлову. — Ну-ка, помоги мне донести. Она легонькая. Два пуда. Какой Обломов! Вычистили — ему горя мало. Гнилой интеллигент.
Замирайлов, взяв корзину, поправив сползавший с плеча ремень винтовки, быстро пошел. Низенькая, круглая Зоя едва за ним поспевала. Они прошли несколько шагов. Внезапно она вырвала корзинку из его рук. Лицо ее раздирал смех.
— Вернись обратно! Гимназист! Достаточно было сказать «пойдем», и он покинул пост. Вернись назад.
Замирайлов растерянно зашагал обратно. Винтовка вместе с шубой сползала с его плеч. Развязался пояс. Он волочился за ним по земле. Замирайлову вдруг стало жарко. Ему почудилось: пришла весна. Улица покосилась. Нависли трубы. Таял снег. — «Пришла весна», — сказал Замирайлов громко и тронул лед ногой. Лед был тверд. Замирайлов стремительно оглянулся: перегнувшись под тяжестью корзины влево, медленно уменьшаясь, Зоя уходила.
Они шли по нижнему коридору. Крапивин взглянул на часы. В его распоряжении оставалось еще двадцать минут.
— Не хотите ли зайти в «деканскую»? — Так студенты называют уборную.
— Идите. Я вас подожду.
Серые стены «деканской», измазанные нечистотами, были испещрены надписями явно контрреволюционного содержания. Вычищенные студенты спешили оставить о себе память. Здесь политика и порнография сочетались. Преобладала политика. Достав карандаш, Крапивин на минуту задумался. Затем написал на стене вопрос: «Что есть современное студенчество?» Он написал на стене вопрос ровным, очень красивым почерком. И тут же ответил: «Современное студенчество есть кал, плавающий на поверхности науки». Он зачеркнул слово «кал» и поставил вместо него другое слово, имевшее тот же смысл, но большую популярность. «Для технического персонала», — подумал он. Собственное изречение ему понравилось. Он самодовольно захихикал и подошел к противоположной стенке — прочесть изречения других авторов. Каково же было его возмущение, каково же было его удивление, когда он прочитал несколько надписей аналогичного характера:
«Современное студенчество есть…»
— Плагиат, — закричал он, благо, его никто не мог услышать.
«Плагиат, — подумал он затем. — Я, а никто иной, сочинил все эти афоризмы. Мои товарищи, слышавшие их от меня, написали на стене то, что имел право написать только я!»
Он сделал попытку зачеркнуть надписи, но у него сломался карандаш. Ножика не оказалось. С бешенством он хлопнул дверью «деканской», вышел в коридор.
— В наше время, — сказал он ожидавшему его приятелю, — мысли нужно прятать даже от друзей. В наше время нет истинных друзей, — добавил он с горечью.
Они поднялись наверх. Через десять минут предстоял поединок.
— Заряжены ли ваши пистолеты, господин секундант? — спросил Крапивин спутника, хотя и знал, что пистолеты не заряжены, за негодностью оставлены дома.
— Заряжены ли ваши пистолеты? — спросил он с внезапным пафосом.
У него был официальный и мрачный вид человека, идущего умирать на дуэли. Так думал он о себе. Они пришли. Зал был переполнен. Студенты, сидевшие в креслах, студенты, стоявшие за отсутствием мест у колонн, нетерпеливо хлопали. Крапивин отпрянул.
— Что это? А где же будет поединок. Где противник? Где его секунданты?
— Ничего не понимаю, — ответил секундант.
Шум в зале возрастал. Но вдруг стало тихо. Очень тихо. Вдруг стало тихо, как перед грозой, подумал Крапивин.
Пронзительный голос пел с вятскими акцентом:
Крапивин остался один. Он уже начал сочинять анекдот об одном струсившем комиссаре. Анекдот этот он будет рассказывать приятелям. Внезапно подошел секундант. Молча взяв Крапивина за руку, он подвел его к витрине. Тот увидел афишу и прочел ее снизу вверх:
билеты в исполбюро
В актовом зале
По окончании концерта
своими силами
Будет поставлена пьеса
«Поединок», коллективно написанная
членами Мытнинской коммуны.
Состоится товарищеский суд над
студентом Крапивиным (рыцарские нравы),
вызвавшим на дуэль товарища Лузина.
Тележка поднялась вверх и, захватывая дух, с грохотом понеслась в пропасть. Стиснув зубы, Зоя уперлась плохо повиновавшимися ногами в дно тележки, прижалась к сиденью, закрыла глаза. Ей казалось: сиденье ползло вниз, дно тележки подавалось под ее ногами.
Тележка снова поднималась на гору, залитую асфальтом. Только теперь Зоя почувствовала руку Замирайлова на своей талии. Она осторожно сняла ее. Он конфузливо засмеялся. Внезапно тележка полетела в пропасть, скованную мраком. Фонарь остался наверху. Зоя обернулась. Зеленый свет капнул ей в глаза. Сбоку возникла Нева. Впереди кто-то кричал пронзительным голосом Уткина. Тележка больше не катилась, не было слышно грохота, она стремительно падала. Ветер бил в лицо. Тележка падала, вверх, вниз. Вверх, вниз. Взлетали огни, падали. Вместе с ними, казалось Зое, падало небо. Грохот возобновился. Усилился. Тележка, постепенно замедляя ход, остановилась. Не хотелось вылезать. Уткин был без шапки. Очевидно, она плавала в Неве. Было слегка холодно. Он обмотал голову носовым платком, длинным, как полотенце. Они спустились в сад.