Страница 4 из 111
В апреле 1878 г. я выдержал выпускной экзамен, и в мае весь состав новых минных офицеров отправился на практику на судах Минного отряда под флагом адмирала К.П. Пилкина. Осенью по окончании кампании нас выпустили со званием минного офицера и расписали по судам Балтийского флота на штатные места судовых минных офицеров.
В это лето был заключен мир с Турцией. Тянулась канитель Берлинского Конгресса, на котором, благодаря Бисмарку и особенно лорду Дизраэли (лорду Биконсфильду), России пришлось лишиться всех плодов победы, и мы начали готовиться к новой войне с Англией. Не рискуя состязаться нашим ничтожным флотом с английским флотом, мы, убедившись на Дунае в силе минного оружия, построили одновременно около ста штук легких железных миноносок (по 25–45 тонн) и стали вооружать их шестовыми, буксирными и бросательными минами.
Вот для испытания этих приспособлений Верховский назначил меня минным офицером на 5 различных миноносках, приписанных к Минному отряду. Всю осень я ходил с командирами этих миноносок на испытания разного рода приспособлений для бросания или буксирования мин.
В один из пасмурных осенних дней 1878 г., когда я возился на минной пристани около миноносок, готовых выйти в море на испытание, ко мне подошел капитан 2 ранга И.М. Лавров, командир строящегося «Наездника», лично со мною не знакомый, и без всяких предисловий предложил мне должность минного офицера на «Наезднике», который был спущен в этом году и готовился к кругосветному плаванию в будущее лето. Так как Лавров видел меня первый раз, то я понял, что, вероятно, сам Верховский указал ему на меня. Я принял спокойно и поблагодарил его за это предложение, а сам был на седьмом небе от радости и в душе ликовал, что наконец и я попаду в кругосветное плавание, и даже не в качестве безличного гардемарина (как пошли мои товарищи), а в ответственной должности судового минного офицера и вахтенного начальника. Клипер «Наездник» считался в то время лучшим типом для дальних океанских плаваний, он имел высокий рангоут и большую парусность. Машина его строилась в Англии на заводе Пэна, поэтому ожидалось, что это будет лучший ходок из современных ему клиперов. Одним словом, и в этом случае меня Бог миловал и счастье помогло.
Зиму я прожил в Кронштадте, делая по пятницам доклады в минном классе о результатах испытаний на миноносцах, а раннею весною 1879 г. я переехал в Петербург, чтобы участвовать в изготовлении «Наездника» к плаванию по своей специальности. Ежедневно с утра я отправлялся на клипер следить за установкой минного вооружения, там собирались все офицеры-специалисты и каждый наблюдал за своей частью. Всем вооружением руководил старший офицер капитан-лейтенант Зубов — георгиевский кавалер, вернувшийся незадолго из Турции, куда он был отправлен разжалованным в матросы по суду за удар по лицу старшего офицера на клипере «Всадник», плававшем в Тихом океане. После турецкой войны Зубову был дан орден Св. Георгия за храбрость и возвращен чин лейтенанта. У нас на клипере он пробыл недолго, вскоре был командирован в Туркестан и затем в отряд генерала Скобелева в хивинский поход.
Наш командир Лавров, живший с семьей в Кронштадте, наведывался на клипер раза три в неделю. Он следил за точным осуществлением чертежа клипера и добивался, чтобы на нем применялись по возможности все усовершенствования морской строительной техники того времени. Вскоре уехавшего в Туркестан Зубова заменил лейтенант П.Н. Чайковский, опытный парусник, вернувшийся недавно из кругосветного плавания на «Богатыре».
Погода стояла ясная, и работы на клипере шли с полным успехом. Установкою английской машины заведывал присланный от завода Пэна весьма опытный мастер м-р Хоппе (Hopps). К концу апреля клипер стоял уже на Неве с полным рангоутом и привязанными парусами. Оставалось лишь установить тяжелую артиллерию, но эта нагрузка была отложена до прихода в Кронштадт, иначе клипер не мог бы пройти через мелководный бар устья Невы, где было глубины лишь 9 футов.
На 2-й день Пасхи было получено известие о бывшем в то утро (2-го апреля) покушении на Императора Александра II революционера Соловьева, стрелявшего на Дворцовой площади, но неудачно. Царь остался невредим. Соловьев был задержан, он пытался отравиться, но неудачно и впоследствии по приговору Верховного Суда был казнен.
К 2 часам дня в Зимний дворец были собраны все высшие петербургские сановники, члены городской Думы и офицеры всей гвардии для благодарственного молебствия и поздравления. Александр II говорил речь о своей любви к России и русскому народу… Ему в ответ гремело «ура»…
1 мая я получил двухнедельный отпуск, чтобы перед плаванием повидать родных и пожить в имении моего дяди, находившемся в Борисовском уезде (на р. Березине), возле села Студянки, где по преданию, была утоплена в болоте артиллерия Наполеона в 1812 году. В это имение съезжалась каждое лето вся наша обширная родня; сюда наезжали жившие в городах дяди и тетки, кузены, кузины, учившиеся в столицах; всем было достаточно места на сеновалах, в амбарах этого просторного, когда-то богатого имения, принадлежавшего моему дяде (по матери) Леонарду Бачижмальскому, сосланному в 1863 году в Сибирь за участие в польском восстании, а ныне, спустя 16 лет, возвратившемуся из ссылки уже седым стариком. За его отсутствием имением Смоляры управлял младший его брат Бронислав (служивший до восстания в артиллерии), большой оригинал, добряк, веселый рассказчик и хлебосол.
Взяв отпуск, я выехал туда через Москву, где пробыл сутки, объехал на извозчике город, осмотрел выставку, устроенную в манеже, и на утро по Московско-Брестской дороге уехал через Смоленск в Борисов. Оттуда до имения я проехал на присланных мне лошадях. Верст за 10 до Смоляр появились глубокие песчаные холмы — характерный признак близости реки Березины. Лошади привстали и пошли шагом, кучер спрыгнул с козел, я — за ним, и пошли пешком; дорога шла старым сосновым лесом; с вековых деревьев, обогреваемых ярким майским солнцем, понесло душистой смолой, и вскоре сквозь стволы сосен заблестела стальная поверхность широкой реки. Шагая рядом с бричкой по глубоким пескам, старый кучер, бывший крепостной дяди, рассказывал мне, хотя и не совсем последовательно, важнейшие события в исторической жизни Смоляр, протекшие за последние 18 лет, то есть с 1861 года, года освобождения крестьян, когда я, будучи пятилетним мальчиком, приезжал в Смоляры гостить к своей бабушке, жившей в имении до своей смерти.
Старик вспомнил меня, снял шапку и пристально вглядывался в мое лицо, стараясь отыскать в нем черты маленького барчука, гостившего у бабушки целое лето. И в моей памяти пронеслось, как в тумане, несколько сцен из моего раннего детства. Ясный солнечный день весны 1861 г.: на высоком крыльце Смоляр между колоннами стояли два чиновника (они читали крестьянам манифест 19 февраля 1861 г. об освобождении крестьян), в форменных сюртуках с блестящими пуговицами, и читали какую-то бумагу собравшимся на дворе крестьянам, стоявшим без шапок. Рядом с чиновниками стоял дядя Леонард, высокий блондин с румяным лицом, большими глазами и рыжеватой бородкой. За ним поодаль стояла бабушка, держа меня за руку, удерживая от шалостей, прислушиваясь к чтению.
Затем мне вспомнилось, как в морозное утро декабря 1863 г. (года польского восстания) нас, детей — меня и двух старших братьев, мать посадила в сани и повезла из имения в ближайший город Молодечно проститься в местном этапе с мимо проходившим в ту ночь эшелоном польских арестантов, отправляемых на каторгу в Сибирь. В числе их был дядя Леонард. Это все была цветущая молодежь; высокие, красивые, стройные, в барашковых шапках, серых меховых венгерках и длинных сапогах, они казались нам героями… Утром их, скованных попарно цепями, выстроили в ряд, и по команде офицера эшелон бодрым военным шагом зашагал по снегу и, оглянувшись на провожавших долгим, прощальным взглядом, все как один молча двинулись в путь… Наша мать и тетка Целина — жена Леонарда не выдержали этой тяжелой сцены и, молясь им вслед, стоя на коленях, упали на снег и зарыдали горькими слезами…