Страница 16 из 111
Горы, окружающие бухту со всех сторон, были когда-то покрыты густым строевым лесом, но со времени присоединения Уссурийского края капитан-лейтенантом Невельским в 1861 г. беззаботные российские пионеры вырубили эти леса на постройку своих домов и на топливо (хотя рядом, на реке Сучани, имеются рудники каменного угля).
Южный берег бухты, именуемый почему-то Итальянским, сохранил еще местами молодые деревья и кустарники южной флоры. Широта Владивостока та же, что у Крыма, но в начале лета здесь стоят дожди и туманы от холодного течения из Охотского моря, омывающего восточные берега этого края. В окрестностях Владивостока дозревают арбузы, дыни и даже виноград. Владивостокская бухта защищена с юга строящейся теперь крепостью, форты располагаются на материковом берегу и на острове Русском (Козакевич), лежащем у южного входа. Для Владивостокской флотилии, состоящей из нескольких канонерок и небольших пароходов-транспортов, имеется пока небольшой порт-база (для ремонта) с несколькими мастерскими. Сибирский флотский полуэкипаж, пехотный полк и одна казачья сотня составляли пока военные силы порта. На берегу из домов выделяются морской штаб, дом главного командира порта и Морское собрание, где морские местные офицеры обедают и проводят вечера. Для перевода сюда из Балтийского флота офицерам назначились усиленные прогоны (до 2000 р.), и с целью заохотить молодым мичманам и даже гардемаринам разрешалось жениться, и, таким образом, здесь накопился контингент численностью, достаточной для обслуживания Владивостокской флотилии. Но попавшие в это захолустье из Петербурга молодые жены скоро разочаровываются, скучают, и семейное счастье часто разрушается в этом замкнутом кругу.
Летом с приходом сюда Тихоокеанской эскадры местное морское общество оживляется: на приемах и балах, даваемых судами эскадры, заводятся знакомства с пришедшими офицерами, поездки за город, пикники и нередко заканчиваются увлечениями, а ведь свои сибирские мужья в то время отсутствуют — флотилия находится в плавании по восточным морям. И вот по Владивостоку ходила молва (конечно, облыжная), что местные дамы, уезжая с балов с мичманами на берег, любили слушать ночных соловьев в рощах Итальянского берега… Но осенью, с уходом эскадры, когда Владивостокская флотилия возвращалась домой, каждый вернувшийся Уллис находил свою верную Пенелопу в добром порядке. Мы, офицеры «Наездника», можем рассеять этот поклеп на владивостокских дам, так как у нас на клипере тоже был дан вечер с танцами и музыкой, и мы ручаемся, что после бала ни один из нас не слушал в ту ночь соловьев на Итальянском берегу.
Из Тихоокеанской эскадры в то лето, кроме «Наездника», на рейде стояли фрегаты «Минин» и «Пожарский»; команды с этих судов таскали орудия на форты строящейся крепости, а «Наездник» обновлял свой рангоут и паруса, требовавшие ремонта после океанских переходов.
Август и сентябрь — лучшие месяцы во Владивостоке. Мы пользовались хорошей погодой и бывали часто на берегу. Я встретил там нескольких своих товарищей, переведенных сюда чуть ли не со школьной скамьи, и всех уже женатых. В Морском собрании бывали вечера в ответ на наши приемы. Время нашей стоянки пробежало быстро, а в конце сентября мы получили приказ идти в Шанхай. Мы были очень рады попасть в этот большой город — «Нью-Йорк Дальнего Востока». Собрались быстро и без сожаления оставили Владивосток. По пути забежали на один день в Нагасаки получить у адмирала инструкции и тронулись дальше. Шли под парами. На 3-й день плавания цвет морской воды из синего стал мутно-желтым — признак близости устья Ян-це-Кианга. От крепости Усунг и реки того же имени тянется далеко в море мелководный бар наносного из реки песку. Здесь берут лоцмана и с ним идут до входа в реку Усунг и затем миль 15 по самой реке. На ее берегах раскинут город Шанхай. Мы встали на якорь в самой оживленной части — у Английского квартала. На длинной набережной, застроенной большими домами, помещаются банки, дворцы консулов, почтовые конторы, клубы и отели.
Несмотря на полное хозяйничанье здесь европейцев, Шанхай находится и до сего времени в суверенной власти Китая, но англичане, американцы и французы имеют в нем каждый по отдельному кварталу (концессию) с экстерриториальными правами владения. На этих трех участках каждая нация сохраняет свои гражданские права: суд, полицию, собственную почту, муниципалитеты и проч. Шанхай — один из главнейших портов Китая для ввоза европейской и американской мануфактуры. Китай, в свою очередь, отпускает отсюда шелк, чай, рис и проч. На реке и на набережной поэтому весь день господствует необычайное движение: снуют пароходики, барки с грузом, шампунки (ялики), а на берегу тысячи дженерикшей, запряженных полуголыми китайцами, за бесценок (10 коп. за конец) несутся сломя голову по улицам. Выше по реке расположен собственно китайский квартал Шанхая с миллионным населением рабочего класса, мелких торговцев и нищих. Здесь теснота невыразимая; по несколько семейств ютится в каждой комнате грязного дома; беднейшие семейства живут целыми таборами открыто среди улиц, по которым даже узенькому дженерику невозможно проехать. Сотни тысяч населения, не помещаясь на земле, живут на плотинах рек и болот, а более предприимчивые семьи заводят себе большие джонки (парусные суда) и всю жизнь проводят, крейсируя в море, занимаясь рыбной ловлей, собиранием ракушек и морской капусты, а при случае и грабежом заштилевших в море парусных судов.
В европейских кварталах много роскошных комфортабельных отелей и магазинов с французскою галантереей и немецкою дешевою мануфактурою; эти вещи (при отсутствии таможенной пошлины) здесь дешевле, чем в самой Германии и в громадном выборе. За городом обширный парк для гуляний и поездок, в нем скаковое поле, спортивные клубы с площадками для тенниса, футбола и всевозможных игр; трек для велосипедистов и павильоны для отдыха, завтраков и пикников. В 6 часов вечера, с замиранием торговой жизни, парк наполняется гуляющими европейцами. В богатых щегольских выездах парами и четверками, на велосипедах, бициклетах, а то и пешком гуляют богатые негоцианты после дневного make-money — делания денег. Между собственными выездами выделяются своим кричащим шиком экипажи американских кокоток: у каждой красавицы своя ярко-пестрая ливрея, одетая на кучере, лакее и двух грумах на запятках. Такая ливрея, видимая издали, делает рекламу каждой американке, причем цвета ливреи, очевидно, распределены так, чтобы не смешивать их между собой.
Приезжая в Шанхай на несколько лет, американки составляют здесь порядочный капитал, тоже make-money, с которым возвращаются на родину и добросовестно выходят там замуж или заводят торговлю.
Верстах в 12-ти от Шанхая есть известная (Иезуитская) миссионерская французская колония Sekawey. Основанная в шестидесятых годах XIX столетия колония в начале своего существования была скромным религиозно-просветительным учреждением с небольшим монастырем миссионеров, посылаемых отсюда проповедывать христианство в глубь Китая. В настоящее время Сикавей разросся в обширную колонию с образцовыми агрономическими плантациями, с фермами, огородами, ремесленными мастерскими, детским приютом, школами общими и ремесленными, духовной семинарией, академией и проч… При монастыре имеются астрономическая и метеорологическая обсерватории.
Миссионеры принимали бесплатно в свой приют детей всех возрастов на полное иждивение и воспитание с условием крещения в католическую веру. Китайцы, с целью избавиться от лишних ртов, охотно отдавали своих детей в монастырь и навсегда от них отказывались. Питомцы соответственно своим наклонностям и способностям распределялись по школам и мастерским; некоторые поступали в семинарию, а наиболее способные — в академию. По окончании образования питомцы выпускались ремесленниками, агрономами, миссионерами, некоторые оставлялись при школах учителями, и даже при обсерватории. Все абитуриенты и выпускаемые сохраняют свой китайский облик: с бритыми головами, с косами на затылке и национальным костюмом. Церковная служба, проповеди и преподавание в школах ведется на китайском языке.