Страница 22 из 89
— Чудак-человек! Не об этом речь! — перебивает его старпом. — Личный состав корабля дарит пострадавшим товарищам свои вещи. Твое дело: пройти по каютам, кубрикам, собрать обмундирование и приодеть наших гостей. Понятно?
— Ах так! За счет командного состава — пожалуйста, на таких условиях сколько угодно! Мы по-пионерски — всегда готовы! — обрадовался Силкин и сразу бросился выполнять приказание.
После обеда баталер притаскивает в кают-компанию вороха одежды, обуви и белья.
— Я буду показывать каждую вещь — и, кому понравится, подходи, примеряй и забирай. Ладно? — спрашивает Силкин.
Все соглашаются. Так открывается нечто похожее на аукцион.
— Брюки сорок восьмой размер! — выкрикивает Силкин и, подобно опытному коммерсанту, обводит нас неторопливым взглядом, пока не находится охотник до брюк — пожилой худой мужчина в сером свитере и широких морских брюках клеш, изодранных в клочья.
— Тужурка парадная? Размер пятьдесят четыре.
— Давай примерю, — выходит юноша в холщовом костюме и, облачившись в длинную тужурку, глядит на себя, не выдерживает и смеется.
— Явно не подходит. Отставить! — замечают со стороны.
Мы поглощены переодеванием, а над нами вдруг раздается топот. По верхней палубе бегут люди. Слышатся слова команды. Что еще случилось?
А вот и выстрел пушки. Пулеметная очередь. Ударили зенитки. Возбужденно кричат наверху наблюдатели:
— Слева по курсу самолет противника!
— Прямо по курсу пикирует самолет!
Нам, находящимся в кают-компании, самолетов не видно. Но отчетливо слышно противное завывание бомб и металлический звон при их падении в воду.
Смотрим на ходовой мостик, на фигуру в кожаном реглане с биноклем на груди. Мы впились в нее глазами, отлично понимая, что сейчас почти все зависит только от командира корабля старшего лейтенанта Амелько.
«Старший лейтенант! — разочарованно подумал я. — Не молод ли для таких испытаний? Вот если бы кораблем командовал капитан первого ранга — можно было бы на него положиться. А что старший лейтенант!..»
Мы были слишком наивны, и число золотых нашивок на рукаве часто было для нас единственным мерилом человека. Какое глупое заблуждение!..
Положение серьезное. Над кораблем кружат не два и не три, а уже девять пикировщиков. С воем срываются «юнкерсы» в пике. Смотрим на командира: все ли он делает для спасения корабля?
Командир замечательно владеет собой. Он не выпускает ручку машинного телеграфа. Как только раздается завывание бомб, Амелько командует в переговорную трубу:
— Право руля! Лево руля! — и тут же быстро выпрямляется, запрокидывает голову и, наблюдая, куда летят бомбы, снова энергично подает команду.
Минуты затишья. Одни бомбардировщики сбросили смертоносный груз и исчезли, другие еще не успели появиться. С мостика слышен голос старшего лейтенанта Амелько:
— Сколько снарядов?
— Маловато осталось, товарищ командир, сто двадцать.
— Экономить снаряды! — приказывает он. — Открывать огонь только на прямое поражение противника.
Опять приближается прерывистое жужжание моторов. Смотрим в небо и ожидаем новых ударов.
Мы прекрасно понимаем, что так далеко в море нас не могут встретить истребители балтийской авиации. И все же увидеть сейчас свой самолет — страстная мечта каждого из нас.
Визжат бомбы, вода кипит от взрывов.
— Товарищ командир, снаряды кончились.
Случилось то, чего мы больше всего боялись. Смотрим направо, где замер живой конвейер подачи снарядов. Еще минуту назад люди, расставленные на палубе от погребов до орудий, были в непрерывном движении. Сейчас они стоят неподвижно, в какой-то непонятной растерянности.
Еще несколько выстрелов — и пушки смолкли. Стрекочет один крупнокалиберный пулемет.
На палубе — тишина, странная, непривычная и потому особенно тревожная.
Возможно, что наш орудийный огонь не был особенно эффективным, но гул выстрелов укреплял нашу уверенность. А теперь мы чувствуем себя безоружными, и первый же вражеский пикировщик безнаказанно сможет летать над мачтами корабля, сбрасывать бомбы, расстреливать пулеметным огнем так же, как они это делали вчера, когда мы барахтались в воде.
Смотрю на своих товарищей. Они молчаливы. На лицах — отчаяние.
Какой-то пехотный командир, сидя на полубаке, снимает с себя аккуратненькие, отливающие блеском хромовые сапоги гармошкой.
— Что это вы раздеваетесь, товарищ командир? — опрашивает матрос.
— Случись что, прыгать-то будет легче.
Матрос переводит взгляд на босые ноги моих товарищей по несчастью и говорит:
— В таком случае разрешите пожертвовать ваши сапоги тем, кто уже выкупался.
— Нет, браток, пусть они покуда тут постоят. Хлеба не просят. — И пехотинец предусмотрительно отодвигает сапоги в сторону.
Кто-то с тревогой спрашивает:
— Братцы, что там за вспышки?
Все смотрят направо, в сторону далекого берега. Незнакомый капитан 2 ранга раньше всех определил:
— Так это же немецкая батарея пуляет.
Недолго резвится батарея противника. Над нашей головой со свистом проносятся снаряды. «Киров» открыл по мысу Юминда огонь и, должно быть, очень удачно, потому что батарея замолкла.
И опять тревожные голоса сигнальщиков:
— Справа по борту пять самолетов противника.
— Слева по корме…
Дальше слов не слышно, все тонет в гуле моторов, пулеметной дроби и в грохоте взрывов.
Через минуту все стихает. Корабль невредим.
Один из командиров обращается к собравшимся на палубе:
— Все, у кого есть оружие, выходи строиться!
На корабле нашлись винтовки с патронами. Щелкают затворы.
Капитан 2 ранга, пожилой моряк с густыми бровями, нависшими над самыми глазами, все время находившийся на ходовом мостике рядом с Амелько, сходит на палубу и обращается к выстроившимся:
— Товарищи! Снаряды кончились. Мы будем отражать налеты из ручного оружия. Вы, вероятно, слышали: бойцы на фронте из винтовок не раз сбивали фашистские самолеты. Если самолет пикирует низко, цельтесь в кабину. Хотя бы один из нас может попасть и убить бандита. — Цепочкой люди встают вдоль бортов и поднимают к небу винтовки. Капитан 2 ранга предупреждает: — Без команды не стрелять!
В это время у командира корабля появилось на мостике чересчур много непрошеных советчиков и консультантов. Они шумят, не переставая спорят, каким курсом идти, как маневрировать. Эти разговоры, должно быть, изрядно надоели Амелько, потому что он вдруг, первый раз за время похода, вспыхивает и разражается гневом:
— Мне никаких советов не нужно! Я несу ответственность за корабль и прошу всех пассажиров с ходового мостика удалиться!
«Консультанты» вынуждены ретироваться. Амелько остается один.
Его взгляд прикован к самолетам, уши ловят донесения наблюдателей, руки вращают рукоятку телеграфа. Поразительная собранность. Предельное напряжение: видимо, каждый нерв, каждый мускул — как взведенный курок.
В мгновения наибольшей опасности, когда бомбы с бешеным воем несутся на корабль, Амелько остается невозмутимым. Нас приводит в изумление точность его расчетов: в какие-то секунды корабль меняет курс, и бомбы, летящие прямо на нас, падают в стороне. Мы видим: победу в морском бою решают не только мужество и отвага, но также и твердый, безошибочный расчет. Нет, с таким командиром мы не пропадем!
День клонится к концу. Налет за налетом. Наши стрелки бьют залпом и в одиночку. Увы, ни одного самолета они не сбили, но мы верим: своим огнем они отпугивают самолеты.
Солнце спускается к горизонту. Сорок восьмой налет… Десятки «юнкерсов» пикируют со всех сторон. Все притихли. Часто-часто бьется сердце. Вдруг радостный крик:
— Товарищи, наши летят!
— Где? Где?
Люди выбегают на палубу. Прыгают, радуются, как дети, при виде красных звезд на серебряных крыльях нашего разведчика МБР-2[3], пролетающего низко над водой. В воздухе мелькают бескозырки. Но блаженный миг краток: разведчик ушел — и над нами снова висят «юнкерсы». Опять в ушах вой фугасок. Слышу по звуку, один бомбардировщик ринулся в пике. Свист его хлещет по всему телу. В следующее мгновение завоют бомбы. Так оно и есть.
3
МБР — морской ближний разведчик.