Страница 5 из 12
Марк наблюдал. Себ целовал меня долго и крепко. С привкусом пива и реки.
— Тьфу! Ну ты и дебил! — скривился Марк.
Себ оторвался от меня и впился в губы Марка, заставив того замолчать.
— Сейчас пронырну под баржами, — сообщил Себ.
— Завязывай! На фига?
— А на фига все вообще? Просто хочу знать, смогу или нет.
— Завязывай, говорю. Придурок. — Марк привстал и усмехнулся.
Себ прыгнул в воду и скрылся под баржами.
— Нет, ну что за дебил! — ворчал Марк, дожидаясь, когда друг покажется у противоположного борта.
Мне хотелось, чтобы он замолчал. Хотелось затаить дыхание, пока любимый не вернется, проверить — реально ли это. Убедиться, что Себ выживет. Он вынырнул, кажется, спустя годы. Потряс головой, чтобы освободить уши от воды. Затем положил ладони на борт, подтянулся и в мгновение ока запрыгнул на палубу.
— Давай, твоя очередь, — скомандовал смельчак, но не такой храбрый Марк нашел повод удрать.
Мы наблюдали, как он плыл к берегу. Затем Себ заставил меня лечь на него.
— Скинь платье, — попросил парень.
И получил звонкую оплеуху.
— Уф! — Отвернулся. — Давай-давай.
— Только если ты снимешь трусы.
— Договорились.
Он стянул трусы, я — платье. Еще не настолько зрелая, чтобы носить лифчик, я легла, плотно прижавшись грудью к его груди. Казалось, будто мы сплавились, — так идеально тела дополняли одно другое. Мы, словно частички 3D-шарады, нуждались друг в друге, чтобы сложить полную безупречную картину. Именно это ощущение живет во мне и ярче всего припоминается сейчас, когда я иду, как и в тот день, по аллейке домой: наши разгоряченные солнцем тела, чуть липкие от влажной близости реки́, пахнущие тиной, слились воедино… Я любила Себа. Это понятно без лишних слов. Он казался самым красивым созданием из когда-либо ходивших по земле. В тот день на барже я смотрела вниз, на его лицо, и думала: «Неужели есть на свете кто-то столь же идеальный?» У парня были удлиненные, миндалевидной формы голубые глаза, а уста казались постоянно красными и чуть припухшими, будто он наелся клубничного мороженого. Кончики губ опущены, словно юноша считал всех вокруг недалекими, будто ждал, когда же весь остальной мир догонит его. Острые кости его таза прижались к впадинкам под моими. Его кожа, теплая и как бы рельефная, терлась о мои ребра. Моя грудь, еще только начинающая расти и смягчаться, пружинила на его груди.
— А теперь я сверху, — сказал Себ чуть погодя, и мы перекатились.
Мелькнула смутная мысль: «Наверное, нужно остановить его…» Я принялась извиваться, пытаясь столкнуть парня с себя. Сейчас уже я помню только теплоту деревянной палубы, ударившейся в спину, когда он держал меня, и звук мужского дыхания возле уха.
К Дому у реки я подходила в сильном волнении. А вдруг Джез уже проснулся и ушел, прежде чем я успела как следует попрощаться? Зря, зря я оставила его одного! Крепко сжала в кармане мамин флуразепам, потерла большим пальцем пузырьки на упаковке из фольги. Поднялась на крыльцо, затем по пологим ступеням к площадке перед музыкальной комнатой. Из узких окон вверху лился свет. Я повернула ручку двери и толкнула ее, едва осмеливаясь надеяться.
Здесь. Еще сонный. Но глаза открыты. Иду прямо к нему. Сажусь на кровать:
— Ты отключился.
— Что?
— Вечером. Чуть перебрал вина.
Смотрю на мальчика сверху вниз. Принц, восставший от столетнего сна. Силится поднять голову, хмурится… Сдается.
— Все в порядке. Ты в Доме у реки. Вспомнил?
— О боже!
— Да не волнуйся так! Все иногда напиваются, поверь. Даже лучшие из нас.
— Который час? У меня поезд в десять тридцать.
— Ох, уже намного позже половины одиннадцатого! Но ведь поездов еще полно. Можем предупредить кого надо.
— Мне так плохо… — Он поднимается на локте, щурится на свет.
— Нá, попей.
Беру с прикроватного столика стакан и подношу к его губам. Наблюдаю, как они увлажняются, когда парень делает глоток. Бусинка влаги, приставшая к волоску мальчишеской щетины на верхней губе, серебрится секунду, и Джез смахивает ее языком.
— Господи! Что за дрянь мы пили вчера?
Голос еще незрелый, хотя давно ломается, и от этого по-мальчишески звенит. Юноша закрывает глаза и опускает голову на подушку.
— Погоди, скоро полегчает. Через полчасика принесу тебе рогалики и кофе. Можешь принять душ. Там, — указываю подбородком в сторону смежной ванной комнаты. — Какой любишь кофе?
Он снова открывает глаза. Лицо помято, но кожа — шелк. Полные губы. Как у Мика Джаггера. Когда-нибудь у этого мальчика будут такие же складочки между носом и губой, как у рок-певцов. У Себа они тоже были бы.
— Крепкий. Немного молока. Две ложки сахара.
Сердце замирает от радости. Просто стояла бы и смотрела на Джеза, но не хочу волновать его.
— Пойду приготовлю завтрак.
— Забыл отправить эсэмэску Алисии. Или маме позвонить… — говорит он, когда я уже у двери.
Я рада, что его мобильный остался в кармане кожаной куртки в кухне на спинке стула.
— Всему свое время. Сначала приди в себя.
Закрываю за собой дверь и несколько секунд стою, пока в душе не начинает шелестеть вода.
В кухне не размышляю ни секунды. Достаю мобильник Джеза, пересекаю внутренний двор, прохожу через дверь в стене и шагаю по тропинке к реке. К счастью, начинается прилив: ни клочка отмели, лишь темно-каштановая вода плещет о стену. Облокачиваюсь на нее, смотрю, как баржи легонько толкаются бортами. За спиной мимо проходит группка туристов. Жду, пока они не исчезнут, и роняю телефон в глубины.
Возвращаюсь к Джезу с кофе и рогаликами. Он стоит в джинсах, но без рубашки и вытирает полотенцем волосы. Пахнет лемонграссовым мылом — я держу такое в душевой. Парень из-под полотенца оглядывает завтрак на подносе: кофе, приготовленный в итальянской штуковине (пользуюсь ею, когда варю этот напиток для ценителей), тост из домашнего хлеба, рогалики и мой мармелад на блюдце.
— Садись. Тебе надо подкрепиться, — командую.
Джез с размаху плюхается на кровать. Плечи широкие, но кости пока тонкие. Ему еще долго набираться сил. На животе у парня пролегла тоненькая складочка.
Переламывает рогалик, отправляет в рот здоровенный кусок. Откидывается спиной на подушки и, причмокивая, пьет кофе. Через секунду приканчивает рогалик, набив полный рот. В комнате тепло: солнце льется из высоких окон на стены, заставленные книгами на стеллажах. Приятно. Нет, даже лучше — восхитительно. Я помогла ему выйти из неловкого положения:
— А знаешь, тебе не обязательно уходить. Я сегодня свободна. Оставайся, пожалуйста. Поиграй на гитаре, расслабься, а я закажу билет на «Евростар» попозже.
Джез смотрит на меня снизу вверх, будто взвешивая варианты:
— Я и вправду сейчас… не очень готов к поездке. Точно не помешаю?
— Вовсе нет, — улыбаюсь я.
— Алисия разозлится на меня за вчерашнее кидалово. Да и маме надо бы сообщить, где я. Обещал ей сегодня вернуться.
— Какой ты внимательный! — снова улыбаюсь.
И вправду удивительно. Когда Кит была в его возрасте, приходилось умолять девчонку сообщать, где она, но и то не действовало. Всякий раз, когда я пыталась дозвониться дочери, у нее или мобильный был выключен, или батарея садилась. А когда я сетовала на то, что она не связалась со мной, Кит отвечала, что «на телефоне закончились деньги».
— Схожу за трубкой, — говорит Джез.
Останавливать его поздно, да и пугать не хочу. Выбора нет. Наблюдаю, как мальчик выходит и спускается по лестнице. Вместо того чтобы завоевать его доверие, я очень рискую. Ничто не помешает ему вот сейчас выйти из дома и покинуть меня навсегда. Приказываю себе воспринимать это как своеобразный тест на доверие. Надо убедиться, что парень так же сильно хочет быть здесь, как я желаю, чтобы он остался. Эти минуты мучительны. Не могу пошевелиться. Жадно ловлю каждый звук снизу — мальчик ищет свой телефон. Если Джез вдруг пойдет к двери кухни, чтобы уйти не прощаясь, — побегу вниз, попрошу его сначала помочь передвинуть кое-какую мебель, и внимательный юноша не откажет. Я не могу его потерять. Прислоняюсь к двери, внезапно скованная очередным воспоминанием. Еще об одном отъезде. Мы стояли в гараже. Пахло бензином, маслом и мужским потом. Кто-то затолкал чемодан в багажник. Вижу каждую черточку лица Себа — будто он сейчас рядом. Самодовольная ухмылка. Так хорошо знакомый мне взгляд: презрение к власти, замаскированное под чопорный шарм.