Шпион, выйди вон

– Хайд, – вымолвил наконец Лейкон, уткнувшись взглядом в красивые ухоженные руки. Он снова сел и сложил ладони на коленях.

– Хайд, – повторил Tapp. – Спасибо, мистер Лейкон, я всегда знал, что вы начитанны. Итак, они оплатили счет, а я потащился в Ванчай, чтобы приехать туда прежде, чем он доберется до «Анжелики». Но в это время я был уже почти уверен, что ввязался не в свое дело.

Загибая длинные сухие пальцы, Tapp старательно перечислил все соображения. Во-первых, он никогда еще не встречал советской делегации, в которой бы не было пары горилл из службы безопасности, в чью обязанность входит удерживать ребят подальше от злачных мест. Как в таком случае Борису удавалось улизнуть из этого ошейника каждую ночь? Во-вторых, ему не понравилось, как русский направо и налево сорит валютой. Для советского чиновника это противоестественно, утверждал Tapp.

– У них просто-напросто никогда не бывает этой чертовой валюты. А если и бывает, то они скорее купят какую-нибудь побрякушку для своей благоверной.

И, в-третьих, мне не понравилось, как он врет. Уж слишком бойко он это делал, желая прилично выглядеть.

Итак, Tapp ждал в «Анжелике», и, конечно же, через полчаса его мистер Хайд был тут как тут.

– Он садится и заказывает выпивку. И все. Сидит и пьет, как проститутка в ожидании клиента.

Тут Tapp решил в очередной раз продемонстрировать свою учтивость и обратился непосредственно к Смайли:

– Стало быть, о чем это л, мистер Смайли? Чувствуете, что я имею в виду? Эти маленькие детали, которые я подчеркиваю, – доверительно продолжал он, по-прежнему обращаясь к одному Смайли. – Взять хотя бы то, как он сел.

Поверьте мне, сэр, если бы мы с вами там оказались, мы не моглибы найти места лучше, чем Борис. Он видел одновременно все выходы и лестницу, в поле зрения попадали и главный вход, и все, что происходит в зале, он правша, а с левой стороны его прикрывала стена. Он профессионал, мистер Смайли, в этом нет абсолютно никаких сомнений. Он ждал выхода на связь, может быть работая «почтовым ящиком», или просто вел себя вызывающе, провоцируя на какую-нибудь выходку лопуха вроде меня. Так что, знаете ли, одно дело «поджечь» какую-то мелкую сошку. И совсем другое – обломать зубы о громилу, натасканного в Центре. Правильно я говорю, мистер Гиллем?

Питер ответил:

– После реорганизации «головорезы» получили распоряжение «пасти» двойных агентов. Следует сразу же возвращаться в Лондонское Управление.

Ребята получили приказ-инструкцию за подписью самого Билла Хейдона. Если есть хоть какой-то намек на противника – отступай. – Он добавил специально для Смайли:

– При латерализме нашей автономии пришел конец.

– И я уже бывал в этих двойных-тройных играх, – признался Tapp тоном оскорбленной добродетели. – Поверьте мне, мистер Смайли, там сам черт ногу сломит.

– Это уж точно, – согласился Смайли, напустив на себя строгий вид и поправив очки.

Tapp телеграфировал Гиллему: «Сделка не состоялась», забронировал обратный билет на самолет и отправился за покупками. Однако, поскольку ближайший рейс ожидался только в четверг, он решил перед вылетом хорошенько обчистить комнату Бориса, хотя бы для того, чтобы окупить билет.

– «Александра» – это настоящая лачуга, мистер Смайли, в стороне от Марбл-роуд, с множеством деревянных балконов. Что касается замков, право, сэр, они открываются еще при твоем приближении.

Поэтому спустя очень короткое время Tapp уже стоял в комнате Бориса, прислонившись спиной к двери в ожидании, когда же глаза привыкнут к темноте.

Он все еще не двинулся с места, когда вдруг какая-то женщина заговорила с ним спросонья по-русски.

– Это была жена Бориса, – объяснил Tapp. – Она плакала. Я буду называть ее Ирина, хорошо? Мистер Гиллем знает подробности.

Смайли сразу стал возражать: мол, это невозможно. Центр никогда бы не выпустил их обоих из России одновременно, они всегда кого-то оставляют дома…

– Гражданский брак, – сухо сказал Гиллем. – Неофициальный, но постоянный.

– В наши дни у некоторых все наоборот, – заметил с язвительной ухмылкой Tapp, не обращаясь ни к кому конкретно и меньше всего к Смайли, но Гиллем снова бросил в его сторону уничтожающий взгляд.

Глава 6

С самого начала этой встречи Смайли словно надел на себя равнодушно-непроницаемую маску Будды, делая вид, что ни рассказ Тарра, ни редкие замечания Лейкона и Гиллема нисколько его не трогают. Он откинулся назад и подогнул свои короткие ноги, наклонив голову и скрестив пухлые руки на вызывающем уважение животе. Его глаза все время оставались прикрытыми за толстыми стеклами очков. Главной заботой было иногда протирать стекла шелковой подкладкой галстука, и, когда он это делал, взгляд становился влажным и беззащитным, что приводило в замешательство того, кто заставал его за этим занятием. Однако его внезапное вмешательство и пустая, бессодержательная реплика Тарра, которая последовала за объяснением Гиллема, будто послужили сигналом для передышки собравшимся, которые задвигали стульями и стали прочищать глотки.

Лейкон заговорил первым:

– Джордж, что вы предпочитаете? Могу я предложить вам виски или что-нибудь еще? – Он спрашивал таким заботливым тоном, будто предлагал аспирин от головной боли. – Я забыл поинтересоваться раньше, – извиняясь, пояснил он. – Джордж, давайте по рюмочке. Зима, в конце концов. Глоточек чего-нибудь.

– Все в порядке, не беспокойтесь, ради Бога, – ответил Смайли.

* * *

Он предпочел бы чашечку горячего кофе, но что-то мешало ему попросить.

К тому же он помнил по прошлому разу, что кофе здесь готовят отвратительно.

– Гиллем? – обратился Лейкон.

Нет, Гиллем также посчитал невозможным выпить вместе с Лейконом.

Тарру ничего предлагать не стали, и он продолжил свой рассказ.

По его словам, он спокойно воспринял присутствие Ирины. Он подготовил пути к отступлению еще до того, как вошел в дом, и теперь, ничуть не смутившись, начал действовать. Он не стал выхватывать пистолет, или зажимать ей рот рукой, или, как он выразился, делать еще какую-нибудь глупость вроде этого, а сказал, что пришел поговорить с Борисом по личному делу. Он жутко извиняется, но он останется здесь, пока не явится Борис. С хорошим австралийским акцентом, изображая тамошнего оскорбленного продавца автомобилей, он объяснил, что никогда не опускается до того, чтобы встревать в чужой бизнес, и поэтому будет трижды проклят, если позволит какому-то паршивому русскому, который не в состоянии платить за свои удовольствия, в одну ночь увести у себя девчонку и украсть деньги. Хоть он и разыгрывал смертельное оскорбление, но старался не повышать голоса, все время гадая, как она поступит.

И вот так, сказал Tapp, это все и началось.

Когда он вошел в комнату Бориса, было 11.30. А ушел он в 13.30, договорившись о встрече на следующий вечер. За эти два часа ситуация коренным образом изменилась.

– Заметьте, мы не сделали ничего предосудительного, просто стали хорошими знакомыми, верите ли, мистер Смайли?

На мгновение Джорджу показалось, что эта вкрадчивая усмешка претендует на его самые сокровенные тайны.

– Без сомнения, – вяло согласился он.

В присутствии Ирины в Гонконге не было ничего необычного, и Тесинджер не нашел оснований проявлять к ней особый интерес, объяснил Tapp. Ирина и сама была членом делегации, она хорошо разбиралась в тканях.

– Если уж на то пошло, то она была гораздо квалифицированнее, чем ее приятель, если можно его так назвать. Сущий ребенок и, по-моему, слегка синий чулок, но зато молода, и, когда она перестала плакать, у нее появилась чертовски приятная улыбка, – причудливо живописал Tapp. – Она была приятным собеседником, – еще раз подчеркнул он, будто бросая кому-то вызов. – Когда в ее жизнь вошел мистер Томас из Аделаиды, она уже дошла до края, терзаясь мыслью о том, как жить дальше с этим чертовым Борисом. Ей казалось, что я сам архангел Гавриил. С кем еще она могла поговорить о своем муже без опаски? У нее не было приятелей в составе делегации, у нее вообще не было никого, кому бы она доверяла; даже дома, в Москве. Тот, кто через все это не прошел, тот не поймет, что это такое – поддерживать разваливающиеся отношения, постоянно находясь в разъездах. – Смайли снова впал в глубокий транс, – Отель за отелем, город за городом, нельзя даже непринужденно поговорить с соотечественниками или ответить на улыбку незнакомца,так она описывала свою жизнь. Она считала, что такое положение вещей отравляет ей жизнь, мистер Смайли, и все эти ее страстные признания и пустая бутылка из-под водки возле кровати говорили сами за себя. Почему она не может жить, как все нормальные люди? – повторяла она. Почему она не может наслаждаться божественным сиянием солнца, как все остальные? Она любит осматривать достопримечательности, она любит детей. Почему у нее не может быть своего собственного? Ребенка, рожденного на свободе, не в рабстве. Она продолжала повторять: рожденного в рабстве, рожденного на свободе. « Я жизнерадостный человек, Томас. Я нормальная общительная девушка. Я люблю людей. Почему я должна обманывать тех, кого люблю?» Затем она обмолвилась, что вся беда в том, что когда-то, давным-давно, ее отобрали для работы, которая сделала ее холодной, как старуха, и лишила общения с Богом. Вот почему она постоянно пьет и плачет не переставая. К этому времени она слегка подзабыла о своем муже, более того, стала извиняться за свою хандру. – Tapp снова запнулся. – Я чуял, мистер Смайли, у нее золотое сердце. Я всегда чую это с самого начала. Знание – сила, говорят они, сэр, и в Ирине была э т а сила; в ней была какая-то неподдельность. Может быть, это называется безрассудством, но она была готова отдать всю себя без остатка. Я очень тонко чувствую душевную щедрость в женщине, когда сталкиваюсь с этим, мистер Смайли. У меня талант.