Страница 7 из 10
— Приятно слышать, мисс Фоксборо! Я и не знал, что я такой счастливец. Как поживаете, Джеймс? — обратился он к хозяину дома и поприветствовал поклоном его жену. — В «Сиринге» до меня случайно дошли слухи, что вы вернулись, и я зашел поздороваться.
Кодемору всегда удавалось узнавать обо всем случайно.
— Не думал, что о моем приезде кто-нибудь знает, но вы весьма кстати, пойдемте-ка в мой кабинет, — произнес Джеймс.
Через несколько минут хозяин и его гость сидели в уютной комнатке с задней стороны дома и выбирали сигары из ящика.
— Вот крепкие, а эти послабее. Позвольте предложить вам выпить: водка, джин, виски, сельтерская, — говорил хозяин.
— Где вы были? Как гастроли, удачно? — спросил Кодемор, закурив сигару.
— Оставим это, мне нужно обсудить с вами совсем другое.
— Деньги? — спросил Кодемор, слегка приподняв брови. — А! Я так и думал! — продолжил он, когда Фоксборо кивнул. — Если люди хотят поговорить со мной, то всегда о деньгах. А денег-то теперь мало.
— Их всегда становится мало, — спокойно ответил Фоксборо, — когда я намереваюсь у вас занять.
— А сколько вам нужно? — спросил Кодемор как бы невзначай, ведь он не хотел выглядеть типичным заимодавцем и потому выказывал беспечность светского человека, хотя при этом его черные глаза наблюдали за собеседником ястребиным взором.
— Порядочно: шесть тысяч фунтов стерлингов.
— Придется поискать. Для чего вам?
— Это уж мое дело, вам ни к чему это знать. Залог имеется.
— Залог, да! Какой же?
— Прежний, «Сиринга», да не один театр, а все владение, я ведь возобновил контракт на землю, когда строил новое здание. Впрочем, вам это все известно, «Сиринга» уже была у вас в залоге.
— Да, но не за такую большую сумму, друг мой.
— Раньше вы являлись не единственным кредитором по закладной, на этот раз вы будете один.
— Я посмотрю, что можно сделать, — медленно произнес Кодемор. — Вам ведь не сейчас деньги нужны?
— Через месяц или недель шесть.
— Хорошо, я подумаю, но вам придется заплатить большие проценты — залог не очень верный.
— Залог очень хорош, и вы это прекрасно знаете, — возразил Фоксборо.
— Да, но вы можете умереть или заболеть, и тогда сложно будет найти подходящего человека, чтобы вести это дело. Откуда же получать проценты, если «Сиринга» на время закроется?
— Всегда можно представить закладную ко взысканию, продать и вернуть капитал.
— Не знаю… Театральное дело очень нестабильно. Впрочем, я сделаю для вас все, что смогу. Нет, больше я пить не буду, благодарю, мне пора идти.
— К моей игре прибавился лишний козырь, — бормотал себе под нос Кодемор по дороге домой. — Хотел бы я знать, для чего Джеймсу Фоксборо эти шесть тысяч.
IV. Игра в крикет
Тотерделю удалось-таки попасть в муниципалитет. И хотя он был человеком ленивым, однако врожденное любопытство побуждало его соваться во все городские дела. Теперь его больше всего занимало, почему Джон Фосдайк вдруг охладел к театру, который он сам же предложил основать в Бомборо. Театр уже начали строить, и не на занятые деньги, как изначально задумал юрист, — он же был городским секретарем, — а на сумму из запасного капитала, отданную на проценты под залог железнодорожных зданий, как настоял Тотердель. Но Джон Фосдайк ни разу не взглянул на стройку, а когда кто-то высказывал удивление по этому поводу, он отвечал: «Это лучше предоставить архитектору».
— Чрезвычайно странно, Мэри, что твой муж опять исчез, — брюзжал Тотердель, развалившись в своем любимом кресле в гостиной крестницы. — Затеял постройку театра и умчался бог знает куда, а я, значит, заботься обо всем! Архитектор страшно упрям и все хочет сделать по-своему. Фосдайк знает, что я в театрах ничего не смыслю, но все навязал мне. У нас в совете все таковы. Стенджер чуть не обругал меня вчера за то, что я заговорил об освещении. Он директор газового общества, вот я и подумал, что лучше всего обратиться к нему…
— Говорят, что газовое общество заключило невыгодный контракт, — вмешалась Бесси Хайд, чтобы уколоть старика; она любила над ним подтрунивать.
— Как же я могу узнать об этом, не расспрашивая? — спросил Тотердель. — Провидение для расспросов-то и дало нам язык.
— Никогда не думала, что именно в этом заключается назначение языка, — ответила Бесси, засмеявшись, — хотя должна согласиться, что некоторые из нас только так его и используют.
— Общественные деятели должны проникать в суть вещей, — продолжал Тотердель таким тоном, будто глаза всей Европы в этот миг устремились на него. — Твой муж, Мэри, конечно, человек деловой, но он чуть не совершил ошибку, предложив организовать особый сбор на театр, а я заявил, что мы можем воспользоваться запасным капиталом.
— Кажется, Джон был не согласен с вами в этом вопросе, — произнесла миссис Фосдайк. — Он говорил, что неблагоразумно трогать резервный фонд.
Надо заметить, что Мэри весьма учтиво передала позицию мужа. Мистер Фосдайк, обсуждая предложение Тотерделя с женой, называл его вредным стариком и идиотом.
— Милая, я так же хорошо разбираюсь в делах, как и Джон, — продолжал разглагольствовать Тотердель. — Но вот в чем закавыка: как только в городском совете появляется трудолюбивый и деловой человек, на него взваливают все. Никто не печется о театре, кроме меня. Я даже думаю выйти из совета… — Тут Тотердель окинул взглядом дам, чтобы узнать, как они восприняли его заявление.
Разумеется, он не имел ни малейшего желания отказываться от места в совете и смутно подозревал, что его слушательницы прекрасно знают это. Тут вдруг дверь отворилась, и слуга доложил:
— Мистер Сомс!
— Что этому юному пивовару опять здесь надо? — пробормотал Тотердель.
Миссис Фосдайк, лукаво посмотрев на Бесси, усмехнулась. Девушка сконфузилась и густо покраснела. В гостиную вошел высокий красивый юноша по имени Филипп — живое воплощение древнегреческих атлетов. Он успешно прошел курс обучения в Итоне и Кембридже, побывал за границей, а потом занял свое место в отцовской фирме. Филипп Сомс очень здраво смотрел на вещи. Основной доход его семьи составляло пиво, и молодой человек нимало не стыдился пивоваренного чана.
Поговаривали, что во время учебы в университете с Филом произошел один примечательный случай: как-то за ужином, где большинство присутствующих были аристократами, какой-то отпрыск герцогской фамилии принялся шутить над ремеслом его отца. «Вам, Скендльби, стоит принять во внимание, — с улыбкой ответил Фил, — что может прийти время, когда в свете будут обходиться без герцогов. А пивоварам, кажется, в этом смысле нечего опасаться».
— Я пришел, миссис Фосдайк, пригласить вас на игру в крикет и напомнить вам и мисс Хайд, что Бомборо сделал вызов Бенбери и что у нас целый день будет играть оркестр, а в надлежащее время подадут чай. Все дамы Бомборо должны разделить с нами нашу радость или оплакать поражение. Как вы смотрите на это, мисс Хайд?
— Я полагаю, что в случае вашей победы мы обязаны аплодировать вам, пока не лопнут наши перчатки, а в случае поражения и не думайте обращаться к нам за состраданием. Но я не хочу и мысли допускать, что такое возможно. Помните вашу победу над бенберийцами в прошлом году? Мы будем присутствовать при очередной такой победе, не правда ли, миссис Фосдайк?
— Да, Бесси, я думаю, что это будет очень приятно, особенно если мистер Сомс угостит нас чаем.
Миссис Фосдайк давно уже приметила, что Филипп Сомс неравнодушен к Бесси, и, сказать по правде, была этим очень довольна. Она смотрела на девушку как на родную дочь и наследницу, потому что близких родственников у Фосдайков не было. Партия вышла бы очень приличная, и хотя миссис Фосдайк предполагала, что родители Филиппа будут недовольны, юноша все же мог настоять на своем. Предвидя, что вопрос «Кто такая Бесси Хайд?» мог взволновать не только назойливого старика Тотерделя, но и Сомса, миссис Фосдайк сама стала расспрашивать девушку о ее родных. Но та повторила лишь слова, сказанные прежде: воспитывалась она у тетки, и, когда выросла, ей стало трудно жить в доме, где с ней обращались неласково. О родителях своих она отзывалась очень скупо: Бесси думала, что отец ее умер, а о ее матери миссис Фосдайк не узнала ничего, кроме того, что она жива.