Закон-тайга

Теперь-то она знала, как перебродить ключи. А в свое время первая ее попытка едва не оказалась последней. Тогда она не взяла выше, а пошла по самому перекату — ей показалось, что именно здесь мельче, а то, что не сможет устоять на струе, не приходило в голову. Свалило ее у самого берега и проволокло совсем немного, она успела схватиться за выдававшийся из оползня корень. К тому же на счастье близко случился Петр… Но в общем-то она и без него бы, конечно, выбралась… Да, теперь-то она знает, что входить в брод надо как раз перед тем местом, где вода вспухает, здесь она идет тише, словно успокоившись на миг, набирает силу для буйного рывка. Смотреть в воду она тоже не станет и пойдет, разумеется, наискось. Все это ясно без Костиных советов. Но он посоветовал, и она была ему благодарна за наивное внимание.

На песчаном сухом месте они поставили палатку, Константин окопал ее, сделал водоотводную канавку. Наташа подергала туго натянутые палаточные растяжки, насчет канавки сказала:

— Ты уж совсем капитально, вроде на сезон.

— Закон — тайга. Сентябрь, не сегодня-завтра задождит.

— Типун тебе… Не будет дождей. Пока мы не кончим — дождей не будет. И морозов — тоже не будет. Прокопушим эту терраску, найдем металл, вернемся в район — тогда дожди. Я верю. Ты знаешь, Костик, я ужасно везучая…

Выше по ключу выстрелили. Эхо прокатилось по распадку и заглохло, будто запутавшись в костлявых ветвях дальних лиственниц.

— Наконец-то…

Наташа схватила ружье. Сизый дымок повис в сером, неподвижном воздухе.

Ты понимаешь, Костик… — Она ожесточенно потерла лоб. — Я так переживала…

— А я…

— Ты — что! Ведь я отвечаю за отряд, спрос-то с меня.

Да разве в этом дело?

— И в этом тоже!

Освобождаясь от волненья, в котором за минуту перед тем не хотели признаться, оба беспричинно засмеялись, и тогда Константин, набрав много воздуха, закричал, переходя на фальцет:

— Петро-о-о-о!

— Сорвешь голос, — смеялась Наташа.

— Пусть, — радовался он. — Я ведь загадал: не придет, пока сделаем кладовку, пойду искать.

— Где?

— По ключу.

— А вообще так нельзя. Надо что-то делать.

— Ты поговори с ним.

— Непременно.

Наташа не могла и не хотела понять Петра. Ей не приходило в голову, что игра ее с Петром была игрой только для нее, он же любил или думал, что любит по-настоящему. Впрочем, может быть, приходило такое ей в голову и порой даже немного было жаль Петра. Но мужчина должен быть мужчиной, и если он не нравится… Короче — она любит Константина. Танцевать надо от этого.

Петр шел берегом ключа по гальке. Она с крокетным стуком перекатывалась у него под ногами и, если слушать с закрытыми глазами, казалось, что по ключу движется что-то огромное и бесформенное. Когда шум подкатился совсем близко, Наташа спрыгнула на нижнюю террасу и, поднеся к губам скругленную ладошку, объявилась.

— Го-оп!

— Гоп-гоп! — весело отозвался Петр, в сумерках еле различимый на фоне тальника. — А я только стрелять хотел, думал — может, прошел.

— Брод ниже, у косы.

— Добро. Как у вас с чайком?

— Для чая нужен костер.

— Э-гей, Петро, топай семимильными, магазин еще надо сладить…

Как всегда, Константин шутливо-деловым тоном пытался снять напряжение, и, как всегда, Петр на эту попытку не отозвался. Он не хотел признать, что случившееся произошло бы рано или поздно. Не окажись Константина, оказался бы другой. Непременно бы оказался тот, кого Наташа сочла бы настоящим, потому что его, Петра, она таким не считала. Вот с этим-то последним он согласиться не мог и откровенно третировал Константина. Он видел, что Константина такое отношение раздражает, и радовался. О том, что тот всячески смягчает отношения из-за Наташи, а сам Петр ему безразличен, Петр не думал. Он даже был убежден, что казнит Константина своим презрением, желчностью своей. И это в какой-то мере утешало. Короче, происходило то обычное, что, к несчастью, происходит сплошь да рядом: слабый сильного либо боготворит, либо ненавидит.

Магазин сделали при фонарях. На раздвоенной лиственнице, метрах в пяти над землей, глазасто метались два светлячка, а Наташа, тревожно следившая за их беспорядочными движениями, беспокоилась:

— Мальчики, вы бы привязались, что ли… Не спикируйте, мальчики…

Сделали магазин — небольшую платформу с крепкими бортиками, сложили в него продукты: небольшой мешочек пшена, четыре пачки пиленого сахара, три плитки шоколада, двенадцать банок тушенки. Запасы не обильные и их тем более следовало обезопасить от медведей. Покончив с магазином, развели костер, вскипятили чай.

Как ни странно, этот вечер прошел сравнительно спокойно. Может быть, оттого, что устал, а может, и потому, что одиночке в тайге и впрямь страшновато, Петр не огрызнулся на замечание Наташи о том, что «подобные фокусы недурно бы прекратить». Наоборот, даже, посопев смущенно, признался:

— Я ведь чуть было не упорол. Ключ этот выше распадается, черт знает, по какому рукаву идти. Потом подумал, что ждать вы, наверняка, будете на ближнем…

Такой тон расположил Константина к Петру. Нет, расположил, пожалуй, не то слово. Просто этот тон будто приподнял непрочную шторку над очень человечным, которое постоянно жило в Петре, и Константин понял, насколько Петру тяжело нести свое огорчение и свою ненависть. На какой-то миг Константин представил себя в его положении, и ему стало не по себе. Он уже не думал о том, что Петр сам выбрал себе позу, которой так упорно держался, что не на него злобствуют, а он злобствует, и все происходящее происходит конце концов по его воле. Просто перед Константином сидел обойденный человек, который, наверняка, и сам не рад всей этой передряге, но для того, чтобы выбраться из нее, не хочет поступиться гордостью и хотя бы за это его надо уважать. Да, да, уважать, потому что ему в гневном его одиночестве очень трудно. И не он эгоист, а они, потому что раздражались чужим несчастьем, мешавшим их счастью.

Словно озаренный этим открытием, Константин впервые резко прервал язвительный Наташин ответ:

— Упорол бы — нашли. Есть кому…

— Притормози, Наташа. Отбой.

Наташа пожала плечами и промолчала, Петр же, видимо, устал даже для презренья. Посидели несколько минут молча, потом Наташа стала советоваться насчет завтра — где закладывать копуши и как лучше их располагать: в шахматном порядке или спирально. Петр отстаивал шахматы, она же была за спираль. Спиральный метод предпочитал начальник района Георгий Амбарцумович, и Наташа рассчитывала: если и не найдут золота, все-таки Георгию Амбарцумовичу будет приятно, что они пользовались его способом. Кончилось тем, что Петр сказал:

— Психическая? Хрен с ней, даешь психическую!

И ушел спать. Ушла спать и Наташа, которая либо в самом деле дулась, либо делала вид, что дуется на Константина за его неожиданное вмешательство. А Константину спать не хотелось. Он чувствовал, что Наташа больше обижена не тем, что он заступился за Петра, а тем, что он, зная, что она сердится, позволил ей уйти. Наташа, конечно, не спит, ждет, что он окликнет. Но ему хотелось быть одному.

Наташа, и правда, ждала оклика. Даже загадала: если Костя заговорит, пока она не досчитает до ста, все кончится хорошо. Она досчитала, Костя молчал.

VI

Наташа сказала, что она везучая. Что значит — везучая? Может, везет — значит делается само по себе? Захочет человек — и все как в сказке. Ведь подумать — середина сентября, а без дождей. Обычно в это время дожди идут сутки, двое, трое… Иногда неделями не показывается солнце, а в нынешнем году — как по заказу. Это случайность, конечно. Может быть, везение и есть сплошные счастливые случайности? Говорят же — в рубашке родился. Или считать, что тебе везет, — значит уметь отмахиваться от досадных мелочей и добиваться удачи в главном? Это, понятно, не относится к дождям, здесь разговор шире.

О себе Константин не мог сказать определенно — везучий он или невезучий. И так бывало и так. Иногда все получается хорошо, а иногда — сплошные напасти. Да так привяжутся, что и конца им не видно. За что ни примешься, ничего не получается. На что уж нехитрое дело — дверь на петли подвесить, и то однажды во время невезения Константин обухом угодил не по гвоздю, а по пальцам. Полмесяца после этого бюллетенил. Нет, у него ни то ни се. А вот деду Мазаю, тому везло. По-настоящему его звали Алексеем Ефимовичем Цыбулиным — он даже приходился Константину каким-то тридевятым родственником, но восстановить это можно было только по документам или от стариков. Потому что, как Константин помнил, имя у деда было одно — Мазай. Мать рассказывала, что однажды в половодье он притащил по Умже салок, на котором впритык сидели зайцы. С тех пор с легкой руки учителя прилепилось к нему имя знаменитого деда, хотя шел тогда Алексею Ефимовичу всего четвертый десяток. Интересный человек был дед Мазай, и как-то так получалось, что судьба Константина нет-нет да и становилась в зависимость от далекого его родича…