Седьмой крест. Рассказы

А Клауса, хотя он и был виновником торжества, тянуло к друзьям, в палаточный лагерь. Там молодые люди тоже сообща праздновали окончание школы, среди них был и Эрвин. В самой семье Вагнеров из этого события шума не делали. Зато учитель Детер отметил этот день запоминающейся речью, одновременно серьезной и веселой. Ребята обязались хранить верность идеалам своего юношеского содружества — правде, справедливости.

И Клаус в душной атмосфере своего дома до глубины души проникся обязательством, которое там, под нежаркими лучами весны, его друзья подтвердили словами и песнями.

Лишь в следующее воскресенье — поскольку занятия в школе уже окончились и там они больше не встречались — Эрвин срывающимся от волнения голосом рассказал ему об этом празднике. Это была последняя встреча друзей в родном городе. Эрвин уезжал в Эрфурт. Неожиданно и у него произошла перемена в жизни — ему, можно сказать, привалило счастье. Его отец, трубоукладчик, выбрал для Эрвина место ученика, которое показалось ему достаточно подходящим и выгодным. В этой семье тоже было решено отдать сына в обучение. Эрвин, хотя он и был ловким и смышленым парнем, из-за физического недостатка побаивался слишком тяжелой работы. И тут внезапно объявилась тетка Эльза, старшая сестра матери. Ее муж был правой рукой управляющего небольшой, по процветающей мастерской, которая выполняла переплетные и картонажные работы. Тетка с давних пор была привязана к Эрвину — по особой причине. Она была бездетна, но очень любила детей. И Эрвин — забавный, живой мальчуган — завладел ее сердцем, когда однажды проводил у нее каникулы: фрау Вагнер, у которой было больше детей, чем ей хотелось бы, как раз произвела на свет своего пятого ребенка. Именно тогда, в доме своей тетки Эльзы, Эрвин тяжело заболел. Последствия детского паралича остались на всю жизнь. Тетка чувствовала себя, хотя и совершенно напрасно, виноватой перед Эрвином, во всяком случае — обязанной заботиться о нем. Она часто приглашала его к себе и всегда с грустью смотрела на его хромающую походку.

И вот теперь ее муж нашел для Эрвина место ученика наборщика. Там к нему будут хорошо относиться, как он того заслуживает и по своим способностям и потому, что у него больная нога.

— Должен тебе признаться, — сказал Эрвин Клаусу, — у меня было такое чувство, будто это — судьба, хотя Детер и говорит, что никакой судьбы нет. Теперь мы оба учимся почти одному и тому же делу. Скажу по совести, я раньше чуточку завидовал тебе.

Сперва Эрвин собирался приезжать домой каждое второе воскресенье. Однако у него не хватало денег.

Клаус был счастлив, когда сестра Эрвина Ханни, перехватив его возле типографии Шёнбергера, известила о приезде брата. Вскоре Ханни стала ему мила вдвойне — как посланница его друга и как подружка. Она очень нравилась ему — сероглазая, черноволосая, с задорно вздернутым носиком.

Тем временем его вторая сестра вышла замуж, но ее муж был переведен очень далеко, в Кассель, хотя и на место с более высоким окладом.

Эрвин приезжал реже, чем хотелось бы друзьям, но оба при каждой встрече чувствовали, что расстояние не наносит их дружбе никакого ущерба. Они вместе навещали своего учителя Детера. Всегда с осторожностью. Ведь он жил недалеко от Раутенбергов, а отец Клауса стал, пожалуй, еще строже. Да, как старший Раутенберг и предвидел, жизнь становилась все мрачнее. Собственно, не жизнь Раутенбергов или Вагнеров, а жизнь всего народа. Как бы человек ни замыкался в себе, страхи и предчувствия оказывались запертыми вместе с ним в глубине его души.

Когда годы ученичества Клауса подошли к концу, безработица стала уже не просто угрозой и для квалифицированных и для неквалифицированных рабочих. У Клауса был мастер по имени Вильгельм Тетцнер, очень расположенный к юноше. Он даже как-то зазвал его отца на кружку пива и завел разговор о том, что Клаус наверняка хорошо выдержит экзамен на звание подмастерья. Он, Тетцнер, всегда надеялся, что парень когда-нибудь станет его подмастерьем в типографии Шёнбергера. Теперь, однако, до него дошел слух, что Шёнбергер также вынужден частично свернуть свое предприятие. Увы, он не может взять Клауса Раутенберга в подмастерья. Так вот, нужно заранее подумать, сказал Вильгельм Тетцнер, куда теперь пристроить Клауса. Он хотел бы, правда, для парня чего-нибудь получше, но в настоящее время типография Эльзхольца по крайней мере надежна. Там, правда, печатается в основном всякая мелочь: плакаты, извещения о смерти, извещения о бракосочетании, а также иногда воззвания той или иной партии, однако Эльзхольц сказал ему: кого ты мне, Тетцнер, порекомендуешь, того я и возьму, потому что на будущий год мне может понадобиться подмастерье. Мой теперешний, похоже, перейдет к нацистам, а у них своя типография. А я и не хочу печатать весь этот вздор. Я по горло сыт Гинденбургом и Гитлером.

Раутенберг выслушал Тетцнера. Он сказал, что хотя советы Тетцнера и не отвечают его надеждам, он благодарен за них.

Он был ужасно обескуражен, даже раздосадован, когда узнал, что Клаус, как и прежде, бывает у Детера, и притом нередко вместе с Эрвином. Значит, эта неприятная для него дружба не прекратилась. К тому же подружкой Клауса стала Ханни, сестра Эрвина. Эрвин привозил иногда из Эрфурта свою приятельницу Лору, рослую, статную девушку. Странно было видеть ее рядом с невысоким прихрамывающим Эрвином. Друзья направлялись к «Фихте», если там разбивали палаточный лагерь или когда устраивалась очередная экскурсия.

«Крисанта»

В Эрфурте Эрвин активно работал в Союзе молодежи. Детер направил его к своему близкому другу Хеммерлингу, и тот начал давать юноше книги и заботливо, даже увлеченно наставлял его. Клаус и Эрвин, близкие по возрасту и по складу характера, хотя они и жили далеко друг от друга, вступили в ту пору тревог и дерзких мечтаний о счастье, когда не боятся ни бога, ни черта, ни биржи труда, ни полиции.

Однако они ни разу не оставались без работы, как это случалось со многими их товарищами. Клаус, хотя и без особого восторга, устроился по рекомендации Тетцнера в небольшой типографии Эльзхольца. А мастеру Эрвина, Бартоку, удалось добиться, чтобы после сдачи экзамена на звание подмастерья Эрвин остался в их типографии. Этому счастливому стечению обстоятельств снова способствовала тетка Эрвина, расположенная к нему и очень красноречивая. Его отец, трубоукладчик, тем временем потерял работу. Отец Клауса снова пережил большое разочарование. Хозяин слесарно-инструментальной мастерской, где Раутенберг считал себя незаменимым, вызвал его к себе в контору и сказал, что искусная работа его мастерской предназначалась для замков и вилл, для людей с хорошим вкусом; а в теперешние времена, когда каждый удовлетворяется лишь самым необходимым, на такую работу нет больше спроса. Свое предприятие он объединяет поэтому с крупной слесарной мастерской их города. Раутенберг может считать, что ему повезло — его приняли в эту мастерскую. Однако Раутенберг чувствовал себя теперь обыкновенным слесарем, к тому же и жалованье его стало меньше.

Клаусу приходилось часто слышать:

— Видишь, как хорошо, что я тебя вовремя устроил в типографию.

Домашняя обстановка угнетала Клауса. Даже его мать, которая была раньше веселой и открытой, теперь поддакивала брюзжанию отца. Нора, любимая сестра Клауса, переехала со своим мужем в Кассель. Вот с ними бы Клаус охотно поговорил. Они бы не стали его отговаривать, когда он решил вступить в Коммунистический союз молодежи. В «Туристической секции имени Фихте» он был, как ему казалось, лишь учеником в партийной работе, теперь же он стал участвовать в ней по-настоящему.

Жизнь Эрвина в Эрфурте, и внешняя, и внутренняя, складывалась почти также, и это, хотя они и находились в разных городах, сделало их дружбу нерушимой. Глубокая симпатия связывала Эрвина с Хеммерлингом, другом Детера. Когда к власти пришел Гитлер, Хеммерлинг велел Эрвину ночью отпечатать в своей типографии листовки «Гитлер — это война!» и принести к нему всю пачку, а он поручит распространять их не только в Эрфурте, но и в других городах. Хеммерлинг к тому времени уже отвечал за весь район. Он радовался мужеству и ловкости Эрвина; очень кстати оказалось и то, что мастер Эрвина Барток был близок к партии и, если даже кое о чем догадывался, смотрел сквозь пальцы на то, что Эрвин работал в типографии по ночам.