Страница 4 из 34
Дружок, между тем, давно уже добрался до берега и теперь носился по нему кругами, катался по траве и всячески выражал свой восторг.
«Он радуется, как я, когда почувствовал, что спасся! — подумал про него Робинзон, — и даже больше, потому что он не думает ни о дикарях, ни о кровожадных зверях, а просто радуется, что еще жив и что кругом так прекрасно. Может быть, и мне недурно взять с него пример?»
Когда все вещи были в безопасности на берегу, закрыты тщательно парусиной, пора было подумать и о каком-нибудь жилище. Но Робинзон до сих пор не знал, где он находится.
«Быть может, — думал он, — стоит мне взобраться вон на ту гору, и я увижу дымки какого-нибудь поселка. Ничего нет невероятного в том, что я нахожусь недалеко от Бразилии, и человеческое жилье близко!»
Он кликнул Дружка и пошел в ту сторону, где возвышалась острая, скалистая вершина горы. Внимательно озираясь, несмело проник он в чащу леса, но ничего пугающего не было заметно. Дружок, видимо, тоже не чуял никакой опасности, потому что весело шнырял крутом, но только птицы подымались стаями над его головой. Особенно много было попугаев всех цветов и величин: маленьких зеленых с красным хвостом, крупных серых с красной головой, снежно-белых какаду и других, которые перелетали с ветки на ветку, словно огромные цветы. Вероятно, они никогда не видали человека, потому что не обнаруживали никакого страха и садились чуть не на голову Робинзона. Только в одном месте из густого кустарника шмыгнул небольшой зверек, похожий на кролика, и моментально скрылся.
Скоро начался подъем, но до главной вершины еще было далеко, а Робинзон уже мог убедиться, что дальше и итти не стоит, потому что совершенно ясно определилась местность, в которую он попал: под ногами пышным ковром расстилалась роскошная растительность, светлая лента узенькой речки блистала тут и там, но нигде не было видно ни малейших признаков жилья, ни шалаша, ни вьющегося дымка, ни пасущегося скота, а, главное, кругом со всех сторон плескались безграничные синие волны океана: Робинзон был на острове, сомнения никакого быть не могло. Один! Совершенно один! Как жить совсем одному? Никогда не слышать человеческого голоса, не видеть ни одного лица, ничего не знать о жизни других, не читать ни одной книги! Стоит ли жить после этого? Не лучше ли желать, чтобы дикий зверь выскочил из кустов и растерзал его?
В унынии опустился Робинзон на землю и долго, понурив голову, сидел неподвижно. Дружок подбежал к нему и с разбега лизнул прямо в лицо: глаза собаки горели оживлением, бока раздувались от быстрого бега, красный язык далеко был высунут. Весь вид его как бы говорил:
— Ах, как весело, как отлично на свете! Ну-ка, побежим со мной!
Робинзон внимательно поглядел на собаку, провел рукой по ее шелковистой голове, мысли его незаметно приняли другое направление.
«Я грущу и печалюсь, что сижу тут один, но я жив, а остальные погибли. Я молод и силен, у меня есть все необходимое для жизни, надо стараться устроить ее получше, а дальше мало ли что может случиться? Разве не может зайти какой-нибудь корабль и увезти меня на родину? А пока надо устроить себе жилище, надо завтра снова поехать на корабль, чтоб не дать погибнуть множеству нужнейших вещей. Вот скоро сядет солнце, надо успеть поужинать до темноты, покормить собаку и приготовить какой-нибудь ночлег. Будь что будет, а пока нечего вешать нос!»
И Робинзон бодро вскочил с места и быстрым шагом направился «домой», т.-е. к берегу заливчика, где были сложены вещи. Он срубил и заострил несколько кольев и при помощи их и куска парусины быстро устроил шалаш, кругом он кое-как навалил бревна от плота, чтобы несколько укрепить его на случай нападении зверя. Закусив чем попало под руку, он улегся на приготовленную постель, указал Дружку место в ногах и заснул мертвым сном.
V
ПЕРВЫЕ ДНИ НА ОСТРОВЕ
Следующее утро было такое же ясное и тихое, как накануне. Как только отлив сделал свое дело, Робинзон снова пустился вплавь к кораблю. Ехать на плоту заняло бы гораздо больше времени. На этот раз он на месте устроил новый плот легче и скорее первого. Прежде всего он спустил на него мешок с гвоздями разных величин, еще пару ружей, сундук с разной одеждой, матрас, гамак и несколько подушек… Путешествие на этот раз прошло вполне благополучно.
Боясь, чтобы Дружок не последовал за ним вплавь, Робинзон привязал его к дереву, недалеко от палатки.
Возвращаясь назад, он издали уж услышал визг и яростный лай бедного пса, и когда подошел ближе, то заметил небольшого зверька, очень похожего на кошку, сидящего на ящике с провизией. При его приближении зверек не шевельнулся с места и безбоязненно глядел с видимым любопытством. Робинзон бросил ему кусочек сухаря. Зверек спокойно обнюхал его со всех сторон, съел с удовольствием и поглядел с таким видом, будто говорил:
— Это вкусно! Я бы не прочь и еще!
— Ну уж нет, извините! — ответил Робинзон и пошел отвязать Дружка, который немедленно бросился на гостя, но того и след простыл.
Все следующие дни прошли в поездках на корабль. Робинзон старательно обшаривал его и забирал все, что мог. Раз в трюме, к своей большой радости, он нашел целую бочку почти не подмоченных сухарей, мешок муки и ящик сахара: это была драгоценная находка, и он, чуть не дрожа от страха за сохранность ее, со всеми предосторожностями доставил ее на берег.
Затем Робинзон сосредоточил свое внимание на парусах и канатах, отделил их друг от друга, разрезал на части то, что было слишком тяжело для одного, и переправил на берег. Еще нашел он кусок свинца для изготовления пуль, но он был так непомерно тяжел, что не поддавался никаким попыткам поднять его. Пришлось удовольствоваться частью, отрубленной топором.
Плоты каждый раз он делал из распиленных мачт и, таким образом, тоже присоединил их к своему имуществу. Не забыл он и железа: в одну из своих поездок он отделил все металлические части, какие мог. Но тут постигла его неудача: плот вышел так тяжел и неуклюж, что едва можно было им управлять. Недалеко уже от берега он слегка накренился от течения, железные вещи сдвинулись, перетянули, и весь плот опрокинулся со всем грузом и хозяином.
Для этого-то беда была невелика, но вещи утонули.
Впрочем, и так у него накопилось огромное количество разного добра, на берегу оно лежало большими беспорядочными кучами, уж одиннадцать раз совершал он свои плавания.
Собираясь в двенадцатый, он заметил, что находят облака и начинается ветер. Всякое волнение несомненно грозило гибелью кораблю и поэтому Робинзону не терпелось еще хоть разок побывать на нем, чтобы убедиться, что взято все нужное. Он поспешно переплыл к кораблю — везде было пусто, то, что оставалось, не стоило увозить. Зайдя на всякий случай в каюту капитана. Робинзон взломал бывшим при нем ножом ящик стоявшего там письменного стола и вдруг увидал, что тот полон золотыми и серебряными монетами. Он отшатнулся — какое богатство! Сколько можно было бы сделать на эти деньги там, у людей! Ах, вот и его кожаный мешочек с деньгами, который он дал на хранение капитану и о котором совершенно забыл! Как любовно шила его мать, как заботливо собирал его в дорогу отец! Узнают ли они когда-нибудь о судьбе сына? Не лучше ли было остаться с ними? В глубоком волнении стоял Робинзон над этими, сокровищами.
— К чему мне вас! — сказал он, горько усмехнувшись, — вы ничем не можете изменить мою жизнь, ничем не можете ее улучшить! А как добиваются вас там у людей! Сколько слез льется, когда вас нет! А мне теперь дороже вас эти ножницы да молоток. Пропадайте же вы тут вместе с кораблем! Пусть будет он вам могилой!
Задерживаться было нельзя, ветер начинал завывать не на шутку. Робинзону вдруг стало все-таки жаль оставлять такое богатство.
А если он снова вернется к людям, не пожалеет ли даром погибшего богатства. Кто знает, что сулит будущее? Он поспешно схватил кусок материи, завернул в него деньги и, сделав из него род пояса, крепко обвязал себя им. На этот раз нечего было и думать делать плот. Волны уж подняло ветром большие, и он едва справлялся с ними, когда поплыл домой. Его тяжелая добыча в поясе тянула его вниз и не раз страх охватывал его — не доплыть, захлебнуться. Кушак был стянут крепко, намок и развязать его сейчас было невозможно, но мысль погибнуть теперь, так близко от жилья, после всего пережитого, показалась ему так ужасна, что придала новые силы и помогла добраться до суши.