Архив

Сегодня Роланд ведет меня новым путем: вдоль атриума, потом вниз к шестому крылу, пересекает несколько маленьких галерей, через внутренний дворик и небольшую деревянную лестницу. В конце концов мы останавливаемся перед большой просторной комнатой для чтения. Пол покрывает красный ковер, по углам расставлены кресла, но главное здесь — стены, занятые ящиками.

Панель каждого ящика размером с торец гроба.

Роланд тихонько кладет руку на одну из них. Над его пальцами я вижу белую табличку в латунной рамке. Под рамкой — замочная скважина.

И тут Роланд отворачивается.

— Спасибо, — шепчу я, когда он уходит.

— Твой ключ все равно не сработает, — шепчет он в ответ.

— Я знаю.

— Это уже не он, — мягко добавляет Роланд. — Точно не он.

— Я знаю, — повторяю я, делая шаг к ящику. Мои пальцы замирают над табличкой с именем.

БИШОП, БЕНДЖАМИН ДЖОРДЖ

2003–2013

Глава пятая

Я провожу пальцами по надписи, и снова оказываюсь в прошлом году. Я сижу на одном из этих больничных стульев, которые вроде бы выглядят удобными — но дело в том, что в больнице не может быть ничего удобного. Прошло уже три года, как не стало деда. Мне пятнадцать, а Бену десять, и он мертв.

С папой разговаривают полицейские, а врач рассказывает маме, что Бен погиб от удара. От этого слова — удар — меня скручивает и рвет прямо в одну из серых больничных мусорок.

Врач пытается объяснить нам, что Бен не успел ничего почувствовать, но это ложь. Это чувствует мама. Это чувствует папа. И это чувствую я. Мне кажется, что мой скелет выдергивают из тела, и я обхватываю себя руками, чтобы удержать на месте занывшие ребра. В тот день я шла вместе с ним, как обычно, до пересечения улиц Линкольн и Смит, и он, как всегда, нарисовал у меня на руке человечка Бена, а я ему — девочку Мак. Он сказал, что она даже на человечка не похожа, и я согласилась. Тогда он сказал, что я странная, а я ответила, что он опаздывает в школу.

Через белую простыню я вижу нарисованную на его руке фигурку. Простыня не сдвигается ни на миллиметр, под ней нет никакого движения. Я не могу отвести от нее взгляда, а мама с папой говорят с врачами, и кто-то кричит, кто-то плачет, а я не могу ничего сделать — только сосредоточиться на мысли, что увижу его снова. Я покручиваю кольцо, этот спасительный серебряный ободок над высокими, до самого локтя, перчатками без пальцев: ведь я никак не могу смотреть на человечка Бена на своей руке. И все кручу и кручу кольцо, вожу большим пальцем по вырезанным на нем полоскам, и твержу себе, что все будет нормально. И это, конечно, вранье.

Бену десять, и он погиб. Но он не потерян. Только не для меня.

Спустя много часов, когда мы не вчетвером, а втроем, убитые горем, возвращаемся домой, я при первой же возможности вылезаю из окна и темными улицами бегу к лавке мясника — ко входу в Коридоры.

В приемной Архива за столом сидит Лиза, и я прошу отвести меня к Бену. Когда она говорит мне, что это невозможно, я кричу и требую, чтобы она показала мне путь. Она непреклонна, и я бегом врываюсь в Архив. Я бегаю по комнатам, галереям и переходам, не имея ни малейшего понятия, куда меня несут ноги. Я бегу так, будто знаю, где Бен, так же, как знают это Библиотекари, но это — заблуждение. Я бегу мимо тысяч стеллажей, колонн, рядов и стен с именами и датами, выведенными мелким чернильным шрифтом.

Я бегаю целую вечность.

Я бегаю до тех пор, пока Роланд не хватает меня за руку и не оттаскивает в боковую комнату, и там, на дальней стене, я вижу имя брата. Роланд отпускает меня на пару мгновений, чтобы закрыть за нами дверь, и под табличкой с именем я вижу замочную скважину. Мой ключ совершенно не подходит ни размером, ни формой, но я срываю с шеи шнурок и с трудом вставляю ключ. Он, конечно же, не поворачивается. Я пробую снова и снова.

Я молочу кулаками по панели, пытаясь разбудить его. Звук гулких ударов по металлу разрывает бесценную тишину, и Роланд оттаскивает меня в сторону, одной рукой придерживая мне локти, а другой — заглушая мои истошные вопли.

До этого мне так и не удавалось заплакать.

Теперь я сползаю на пол перед ящиком Бена — Роланд еще не выпустил меня — и всхлипываю.

Я снова сижу прямо на полу, на пышном красном ковре. Опираясь спиной о панель, я закатываю рукава и рассказываю Бену про наш новый дом, новый мамин замысел и новую папину работу в университете. Иногда, если мне нечего рассказать, я вспоминаю истории, которыми меня развлекал дед. Так я провожу целые ночи, не всегда осознавая, когда наступает день.

Спустя некоторое время я чувствую знакомое поскребывание и вытаскиваю Архивный листок из кармана. Аккуратный курсив гласит:

Томас Роуэлл, 12.

Я засовываю листок на место и опустошенно откидываюсь назад. Спустя несколько мгновений я слышу мягкие шаги, и поднимаю голову.

— Разве ты не дежуришь в приемной? — замечаю я.

— Сейчас смена Патрика. — Роланд слегка тычет в меня носком своего красного кеда. — Ты не можешь торчать здесь вечно. — Он сползает спиной по стене и устраивается рядом. — Делай свое дело. Найди эту Историю.

— Но это уже вторая за день.

— Коронадо — старое здание. Ты знаешь, что это означает.

— Знаю-знаю. Больше Историй. Счастье привалило.

— Ты никогда не попадешь в Отряд, если будешь и дальше говорить с ящиком на полке.

Отряд — следующая ступень за Хранителями. Каждый Отряд состоит из двух человек, они охотятся парами и выслеживают Убийц Хранителей — те Истории, которым удалось пробраться через Коридоры во Внешний мир. Некоторые на всю жизнь выбирают работу Хранителя, но в основном все двигаются дальше — в Отряд. Единственный пост еще выше — это работа непосредственно в Архиве, Библиотекарем. Я даже представить себе не могу, как можно отказаться от азарта погони, от адреналина и борьбы ради сомнительной прелести распределять мертвых по полкам и наблюдать за жизнью глазами других людей. Еще сложнее представить себе то, что каждый Библиотекарь в прошлом — заядлый охотник и следопыт. Где-то под рукавами Роланда спрятаны такие же метки Отряда, как и у моего деда. Они тоже имеют при себе знаки Архива, но вырезанные не на серебре, как у меня и других Хранителей, а прямо на коже.

— А кто сказал, что я хочу в Отряд? — вызывающе спрашиваю я, хотя за этим кроется не так уж много смысла.

Дед работал в Отряде с рождения Бена. А потом решил снова стать Хранителем. Я никогда не встречала его партнершу, и он о ней никогда не рассказывал, но уже после его смерти я нашла одну их общую фотографию. Они вдвоем крупным планом, прижимаются плечом к плечу так, что на фотографии почти нет свободного места, и улыбаются одними губами, оставив глаза сосредоточенно-серьезными.

Говорят, партнеры по Отряду повязаны кровью, жизнью и смертью. Интересно, простила ли его эта женщина за то, что он ушел.

— Дед сам отказался от этой работы, — говорю я, понимая, что Роланд все и так знает.

— Как думаешь, почему? — спрашивает он.

— Сказал, что хочет нормальной жизни…

Хранители, не ставшие членами Отряда, разделяются на два больших лагеря. Тех, кто выбирает профессию, где способность читать прошлое людей становится выигрышной, и тех, кто стремится уйти как можно дальше от любого прошлого. Деду, видимо, пришлось нелегко — он стал частным детективом. В его офисе часто шутили, что он продал душу дьяволу: ведь он мог распутать преступление, просто коснувшись руками какой-нибудь вещи.

— Думаю, на самом деле он имел в виду, что хочет остаться в живых как можно дольше. Чтобы воспитать меня.

— Он сам тебе это сказал? — интересуется Роланд.

— Разве в мои прямые обязанности не входит, — подкалываю я, — знать все, даже если это не было сказано?

Роланд ничего мне не отвечает, поворачивается к ящику Бена и проводит пальцем по табличке с датами и именем. Цифры и буквы должны уже стереться добела — так часто я к ним прикасаюсь.