Страница 28 из 29
Сегодня получили страшное известие о гатчинцах. Мальчик, сын врача, о котором говорили, что он комсомолец, оказался членом какой-то национальной русской организации. Она шла против немцев и против большевиков. Его немцы расстреляли перед уходом. По доносу. А батюшку Гатчинского, о. Федора, повесили большевики.
Завтра еду в больницу. Мое здоровье совсем расхлябалось. Вешу 36 кг.
МАРТ–ИЮЛЬ 1944
Вчера выписалась из больницы. Дневника там не писала, но статьи и даже стихи писала. Зато много очень передумала. Наша дорога правильная и если бы пришлось еще раз начинать сначала, проделали бы то же самое и в том же порядке. Коля, бедняжка, ходил ко мне каждый день. Это только нужно себе представить. Вечер. Затемнение. Трамваи ходят плохо. Живем за городом в 3-х километрах от автобуса и трамвая. Голое поле. Печка в нашей комнате дымит невыносимо. Придет домой и топить не хочется — всё равно никакого тепла, а только дым и угар. Голодный. И вот — ходил. Не пропустил ни одного дня. В больнице врачи — латыши. Старого поколения. Русской культуры. Все говорят по-русски великолепно. Зато — молодежь не знает русского языка и совсем не хочет знать. Немцев ненавидят, но и русских теперь не меньше. После «освобождения» 39 года…
А старшее поколение ждет избавления от немцев. И никакими силами нельзя заставить их поверить, что они живут сейчас как в раю по сравнению с тем, что им принесут большевики. Что бы немцы ни делали с народами, как бы они ни были подлы, им далеко до большевиков. Никогда они не сумеют так зажать все духовные истоки народов, как эти. И мы будем с немцами до конца.
Опять волнующие слухи о генерале Власове. Армия-таки в самом деле организуется. Сегодня познакомились с пропагандистами из этой армии. Вот откуда веет свежим духом и свежим ветром. И мы приложим все усилия, чтобы попасть в эту армию. Но это не так-то просто делается. Ничего, как-нибудь перебьемся. Было бы только, для чего жить и стараться.
Пасха. Первая Пасха на полной воле. В смысле съедобного оформления она была более, чем скромной. Но какая приятная. Какая радостная. Был у нас сотрудник не редакции, а конторы, Кирилл Александрович. Совсем молодой человек. Старый эмигрант. Россию помнит только смутно. Но как он ее любит. Он принес мне яйцо, расписанное им самим. Пробыл у нас целый день. Какая прекрасная молодежь здесь!
Наконец мы переехали, в самую Ригу. И немедленно же зажили другой и полной жизнью. Масса знакомых. Живем в том самом гетто, из которого только недавно вывезли евреев. И это несколько омрачает [омрачняет] наше существование…
Познакомились с бездной замечательных людей. Особенно хороша староэмигрантская молодежь: Кирилл Александрович познакомил меня со стайкой девушек. Ну, до чего милы! И до чего по-настоящему русские! Как нам становится жалко нашу несчастную советскую молодежь. Девочки рассказывали нам о пережитом ими разочаровании в советских людях во время «освобождения» Латвии. Они встречали всех русских, как своих дорогих и любимых, а в ответ получали грубость и недоверие. Одна рассказывала, как они с подругой протянули букет цветов танкисту и тот грубо сказал: мы пришли сюда не за вашими цветами. Они обе плакали из-за его грубости. И так было на каждом шагу. Они недоумевают и до сих пор. Некоторые, например, никак не хотят поверить ничему дурному о Советской России и на наши рассказы говорят, что все это «пропаганда». Не дай Бог им на деле узнать эту «пропаганду».
Около нас сплотилась группа очень стойкой молодежи. Особенно хороши две девушки и два паренька. Руководит ими, по-видимому, Кирилл Александрович, но он очень скромный. Какую работу они ведут, так просто диву даешься. Хорошо, что мы, наконец, переехали в город. Сейчас же и люди нашлись. Еще никогда не жили такой полной и такой насыщенной жизнью.
В редакции появилась новая сотрудница. То ли на правах секретаря редакции, то ли еще на каких-то. Очень молодая, умница, сухая и … настроенная явно пронацистски. Она пишет очень умные передовицы, но в них часто стали мелькать пронемецкие настроения и это возмущает наиболее идейную часть сотрудников. Влияние она имеет очень большое, поэтому я перестала печататься. Т. е. меня перестали печатать. Она живет в нашем же доме и приходит к нам часто по вечерам для разговоров. Так как я не скрываю своих власовских симпатий и демократизма, то результаты естественные…
Масса событий. Во-первых, мы были приглашены в русский клуб для молодежи, устроенный все тем же Кириллом, девочками и еще одним замечательным пареньком — Славой П. И откуда они только такие берется! Оказывается, все это русские скауты или «Российские разведчики», как они себя именуют. Их работа далеко переросла чисто скаутскую и стала национально-политической, хотя они этого не хотят и не подозревают. Во-вторых, Колю возили читать доклад в школу, которая готовит пропагандисток для Власовской армии. Руководит ею какая-то голландка. И делает чудеса. Коля приехал в восторге. Понемногу эта загадочная Власовская армия начинает принимать более конкретные формы: Колю приглашал для переговоров о чтении лекций в школе пропагандистов некий полковник П., ведающий набором кадров во Власовскую армию. Коля познакомился со стариком Аскольдовым, и в восторге от этого знакомства, а я — с одним офицером-пропагандистом. Я о нем очень много слышала. Методы, которые он применяет при работе, как раз те самые, о которых мы много говорили с Колей и которые считали только нашим изобретением. Оказывается, и у других людей работа мысли шла в том же направлении. Совершенно непередаваемое ощущение, что ты не кустарь-одиночка, и что где-то есть еще такие же, как и мы. В газете были опять попытки немцев заставить нас говорить о том, что русская культура многим обязана немцам. Ничего из этой попытки не вышло. Мы весьма высокого мнения о немецкой культуре и, когда будем обладать действительно свободной печатью, не преминем принести этой культуре дань уважения. Теперь — нет: несвоевременно. И немцы отступились. Такой же, а может и еще больший отпор получили они, когда пытались начать в газете разглагольствования о том, как русские угнетали подвластные им народы. Газета до сих пор остается русской. Что будет дальше — неизвестно.
Одну мою статью редакция, вернее — эта барышня, забраковала. И дали мне почувствовать, что я могу больше вообще не беспокоиться писать. Я послала ее в Ревельскую газету. Там ее напечатали, а «Пресс Шпигель» перепечатала. Надо сказать, что это была одна из моих самых удачных антибольшевистских статей.
Появилась на горизонте М.Ф. Ее вывезли из Царского Села на мызу к латышскому крестьянину. Здесь же где-то и наш павловский городской голова и много еще других. Все это уже совершенно не интересно. Меня интересует теперь только Власовская армия.
Нам обещают работу во Власовской армии! Наконец-то работа без Куртов, Паулей, Фрицев и всех прочих симпатичных благодетелей! Большевики всё приближаются. Наши мальчики и девочки разработали подробнейший план переброски нас в Швецию на лодке или на плоту. Лодку предполагалось украсть у латышских рыбаков. И уже были намечены две для этой цели. Если бы не БоБе (немецкое учреждение по эвакуации — Гр.), то этот план был бы приведен в исполнение. Очень жалко расставаться со всеми ними. Они здесь остаются. Помоги им, господи.