Секрет каллиграфа

Шимон, зеленщик из евреев, тоже много пил. Однако утверждал, что он никакой не пьяница, а последователь Сизифа. Ему невыносим вид полного стакана, поэтому он немедленно опорожняет его. А потом вид пустого стакана навевает на него меланхолию. Дом Шимона был первый справа от Двора милосердия. Он стоял на пересечении Аббара с Еврейским переулком. Из окон его террасы на втором этаже хорошо просматривалась квартира Салмана.

Шимон напивался до беспамятства каждую ночь, беспрестанно смеялся и рассказывал разные неприличные истории, в то время как в трезвом состоянии всегда бывал угрюм и малообщителен. Говорили, что днем он постоянно молится, потому что его мучает совесть за ночные выходки.

И только отца Салмана арак превращал в животное. Он изрыгал проклятия в адрес жены и сына, даже бил их, пока кто-нибудь из соседей не урезонивал разбушевавшегося пьяницу и не уводил его в постель.

Поэтому Салман рано понял, о чем ему надо молиться. Он просил Деву Марию не оставить его в трудный момент без помощи и как можно скорее прислать соседа. Сара учила мальчика, что к остальным святым обращаться в таких случаях бесполезно.

Сара была костлявая и тоненькая, как и Салман. От отца она унаследовала красивое лицо, а от матери — деятельную натуру и острый язычок. Волосы собирала на затылке в конский хвост, оставляя на виду маленькие, аккуратные ушки, которым Салман всегда завидовал. С другой прической он ее не помнил. Но главное, Сара много читала. Она посвящала книгам все свободное время и привила Салману уважение к знаниям.

Однажды они вместе пускали привязанных за нитку майских жуков, и Салман неудачно пошутил в адрес Девы Марии. Тотчас его жук рванулся, и к ногам мальчика упала нитка с привязанной к ней безжизненной лапкой. Подопечный же Сары по-прежнему весело жужжал в небе, насколько позволяла длина поводка, в то время как девочка шепотом просила Деву Марию сохранить ему лапки. Наигравшись, Сара накормила насекомое листьями тутового дерева и посадила его в спичечный коробок, после чего, исполненная гордости, поспешила в свою квартиру, отделенную от дома Салмана лишь дровяным сараем.

Сара была первой, кто рассказал Салману о мужчинах, которые ходят к соседке Самире, когда ее мужа, бензозаправщика Юсуфа, нет дома. Они жили на другом конце Двора милосердия, между домом пекаря Бараката и курятником. Когда же Салман спросил подругу, почему мужчины ходят к Самире, а не к ее мужу, та рассмеялась:

— Дурачок! Потому что у женщины есть дыра, а у мужчины иголка. И он зашивает дыру, но все расходится снова, и тогда приходит следующий мужчина.

— А почему Юсуф сам не зашивает ей дыру? — поинтересовался Салман.

— Наверное, ему не хватает ниток, — пожала плечами Сара.

Потом она объяснила Салману, почему его отец, напившись, теряет над собой контроль. Это произошло в воскресенье, когда отец вдоволь набушевался, а потом, не без помощи Шимона и других мужчин, улегся наконец в кровать. Сара села рядом с Салманом и погладила его по руке. Потом подождала, пока мальчик перестанет плакать, вытерла ему нос и сказала:

— В его сердце поселился медведь. — Она похлопала Салмана пальцами по груди. — Вот здесь. И когда твой отец напивается, медведь начинает буйствовать, а отец становится для него чем-то вроде покрывала.

— Покрывала? — переспросил Салман.

— Да, покрывала, — кивнула девочка. — Представь, что ты набросил на себя простыню и танцуешь. Все видят только простыню, но ведь танцуешь ты, а не она.

— А кто живет в сердце твоего отца?

— Ворон, но он считает себя соловьем. Поэтому и поет так ужасно. А в сердце Шимона поселилась обезьяна, поэтому он так веселится, когда напивается.

— А у меня кто?

Сара приложила ухо к груди мальчика:

— Я слышу воробья. Он осторожно клюет зернышки и все время чего-то боится.

— А у тебя?

— Ангел-хранитель одного маленького мальчика. Кого — угадай с трех раз, — ответила Сара и убежала, потому что мать позвала ее домой.

Вечером, ложась в постель, Салман рассказал матери о медведе. Та удивилась и, подумав, кивнула.

— Это опасный зверь. Не становись у него на пути, мой мальчик, — сказала Мариам и уснула.

Мать оправилась от своей болезни только через два года после рождения Салмана, однако пить отец все равно не бросил. Женщины из соседних квартир боялись приближаться к нему, потому что он был силен как бык. Только мужчины могли его успокоить.

Иногда Салман пытался загородить мать своим телом. Напрасно. Отец в ярости отбрасывал сына в угол и кидался на жену. С тех самых пор, как мальчик стал молиться Деве Марии, кто-нибудь обязательно спешил ему на помощь. Однако для этого надо было кричать изо всех сил, лишь только отец поднимет руку. Сара говорила, что однажды от его крика у них в квартире случилось короткое замыкание.

Для матери это стало настоящим спасением. Стоило шатающемуся на нетвердых ногах супругу появиться в дверях, как она шептала сыну: «Пой, моя птичка», и тот голосил так, что отец порой не осмеливался войти в квартиру. Много лет спустя Салман вспоминал, как счастлива была мать, когда он в первый раз избавил ее от побоев. Мариам взглянула на сына веселыми, округлившимися глазами, чмокнула и погладила по лицу, а затем, довольная, улеглась спать в своем углу на потертом матрасе.

Иногда отец приходил ночью и на руках, как маленькую девочку, уносил мать в другую комнату. А потом Салман слышал, что он извинялся перед ней за свое поведение и тихо смеялся. Мать же взвизгивала в ответ, как счастливая собачонка.

И такие перепады случались изо дня в день, пока в одно из весенних воскресений отец после крестного хода не напился до положения риз и не набросился на мать с кулаками. Тогда на помощь поспешил Шимон, который успокоил соседа и уложил его в кровать.

Оставшись с матерью в маленькой комнате, Шимон устало прислонился к стене.

— А знаешь ли ты, что дом покойного ткача возле церкви Булос вот уже полгода как пустует? — спросил он.

Разумеется, матери это было известно, как и всем вокруг.

— Так чего же ты ждешь?

И зеленщик Шимон вышел, не дожидаясь ответа.

— Пойдем же, пока он не пришел в себя! — торопил Салман мать, так и не поняв, куда надо идти.

Мать огляделась, встала, сделала пару кругов по комнате и, посмотрев на Салмана, кивнула со слезами в глазах:

— Идем.

В тот вечер на улице дул ледяной ветер, и над Двором милосердия нависали темные тучи. Мать надела на Салмана два свитера, а себе на плечи накинула пальто. Снаружи соседи Марун и Баракат ремонтировали водосточную трубу. Они видели, как уходила Мариам с мальчиком, но ничего не заподозрили. Зато Самира, жена бензозаправщика, что жила в другом конце Двора милосердия и была в тот вечер занята готовкой, стиркой и прослушиванием радионовостей, поняла все.

— Мои тетрадки! — спохватился Салман, когда они уже подошли к воротам Двора.

Но мать как будто не слышала. Она молча шла вперед, держа сына за руку.

В тот холодный вечер переулок был пуст, поэтому они быстро добрались до дома ткача. Мать толкнула дверь, и они оказались в кромешной темноте, пропахшей плесенью и сыростью.

Мать до боли сжала руку Салмана, и он понял, как она боится. Этот дом и ему показался странным. Длинный коридор заканчивался выходом во внутренний двор под открытым небом. На первом этаже от комнат остались только груды мусора. Окна и двери были выломаны. Погруженная в темноту лестница вела на второй этаж, где и обитал раньше владелец дома.

Салман осторожно следовал за Мариам.

Помещение оказалось большим, но для жилья непригодным. Повсюду лежали кучи хлама, валялась сломанная мебель, газеты и остатки еды. Мать села, прислонившись к стене под окном, покрытым слоем сажи, пыли и паутины и потому пропускающим только тусклый серый свет, и заплакала. Она рыдала так долго, что мальчику стало казаться, будто воздух в доме стал еще более влажным.

— А девушкой я мечтала… — начала она, проглотив конец фразы. Некоторое время мать молча всхлипывала, а потом предприняла еще одну попытку высказаться: — Куда я попала? Я хотела…