Страница 16 из 97
— Я немного задержусь, здесь так приятно, по-весеннему свежо.
Когда Фил ушел, Дик Рэгленд предложил заказать, как он выразился, «финь-шампань».
— Я слышала, о вас идет дурная слава, — проговорилась она.
— Просто кошмар. Никто не желает появляться со мной на людях. Хотите, я приклею свои накладные усы?
— Как странно, — продолжила она. — Не вы ли сами отрубаете все концы? Знаете, прежде чем вас представить, Фил вынужден был меня предостеречь. И я могла бы отказаться.
— Но не отказались — почему?
— Потому, что меня привлекла ваша внешность, а репутация огорчила.
На лице его появилось отсутствующее выражение; Джулия поняла: эта фраза звучала так часто, что больше его не трогала.
— Впрочем, это не мое дело, — поспешно сказала она.
Джулия не сознавала того, что новый знакомый, оказавшись изгоем, лишь еще больше ее заинтриговал: не по причине своих разнузданных выходок — ей, весьма далекой от подобных вещей, разнузданные выходки представлялись некой абстракцией, — а по причине их результата, коим было полное одиночество. В ней проснулась первобытная тяга к выходцу из другого племени, из других краев, где царят неведомые ей законы, потому что он сулил кое-что неожиданное: он сулил ей приключение.
— Вот что я вам скажу, — невпопад начал он. — В день пятого июня, когда мне стукнет двадцать восемь, я решил завязать. Напиваться мне больше неинтересно. А я не из тех немногих, кто пьет с толком.
— Вы уверены, что сможете завязать?
— У меня слова не расходятся с делом. К тому же я возвращаюсь в Нью-Йорк и приступаю к работе.
— Сама удивляюсь, насколько я этому рада. — Высказывание получилось довольно рискованным, но Джулия не пошла на попятную.
— Еще «финь-шампань»? — предложил Дик. — Чтобы ваша радость не померкла.
— А до дня рождения будете продолжать в том же духе?
— Не исключено. День рождения встречу на борту «Олимпика», посреди океана.
— Я собираюсь плыть тем же рейсом! — воскликнула она.
— Значит, своими глазами увидите волшебное превращение. Могу выступить с этим номером в пассажирском концерте.
Официанты убирали со столов. Джулия знала, что ей пора, но не могла бросить его грустить в одиночестве под маской улыбки. У нее возникло материнское желание подбодрить его словом, укрепить в серьезном решении.
— Расскажите, почему вы начали спиваться. Вероятно, по какой-то неясной, даже вам неведомой причине?
— О нет, мне предельно ясно, с чего все началось.
Пока он рассказывал, еще один час растворился в воздухе. Семнадцатилетним пареньком он ушел на войну, а когда вернулся, жизнь принстонского первокурсника, примерившего черную академическую шапочку, показалась ему довольно пресной. Тогда он перевелся в Бостонский технологический университет, а оттуда уехал за рубеж и поступил в Школу изящных искусств; тогда-то он и угодил в историю.
— Когда у меня завелись деньги, я обнаружил, что, пропустив пару стаканчиков, становлюсь более раскованным и вызываю у людей симпатию; это вскружило мне голову. Вскоре меня понесло, и я, желая нравиться всем подряд, уже не ограничивался парой стаканчиков. Напивался до беспамятства, рассорился, считай, со всеми друзьями, а потом связался с шальной компанией и сделался еще более раскованным. Но во мне заговорило какое-то высокомерие, и однажды возник вопрос: «А что я, собственно, делаю среди этого сброда?» Мне это припомнили. Когда такси, в котором я ехал, насмерть сбило человека, всю вину свалили на меня. Понятно, что дело было сфабриковано, однако же история попала в газеты, и я прослыл убийцей, хотя никакой моей вины суд не нашел. Вот уже пять лет за мной тянется такая слава, что мамаши бегут прятать своих дочерей, если видят меня в том же отеле.
Рядом нетерпеливо топтался официант, и Джулия посмотрела на часы:
— Боже, нам ведь в пять провожать Фила. Мы здесь просидели целый день.
Они поспешили на вокзал Сен-Лазар; Дик спросил:
— Можно будет увидеться с вами еще раз или лучше не надо?
Джулия выдержала его долгий взгляд. Его лицо, теплые щеки, прямая осанка ничем не напоминали о разгульных выходках.
— В обеденное время я всегда в хорошей форме, — словно больной, добавил он.
— А я и не переживаю, — засмеялась она. — Можете заехать за мной послезавтра и пригласить на обед.
На вокзале они взлетели вверх по лестнице, но увидели только хвост «Золотой стрелы», уносившейся в сторону Ла-Манша. Джулию мучили угрызения совести: ведь это ради нее Фил проделал такой путь.
В тетушкиной квартире, где Джулия проживала в Париже, она решила искупить свою вину и взялась писать Филу письмо, но в ее мысли то и дело вторгался Дик Рэгленд. К утру впечатления от его привлекательности несколько померкли; Джулия собралась отправить ему записку о невозможности дальнейших встреч. Но ведь он ей доверился, причем она сама его к этому подтолкнула. В назначенный день она ждала его в половине первого.
У тетушки были гости; чтобы она ненароком не проболталась, Джулия скрыла от нее свои планы, хотя ей казалось странным идти на свидание с человеком, чье имя нельзя упоминать на людях. Дик опаздывал, и она сидела как на иголках в прихожей, слушая бессмысленный гомон, доносившийся из столовой. В час дня раздался звонок, и Джулия распахнула дверь.
На пороге стоял совершенно незнакомый мужчина. Его мертвенно-бледное лицо было выбрито кое-как, нахлобученная на голову мягкая шляпа смахивала на сплющенную лепешку, ворот сорочки темнел несвежестью, а галстук съехал куда-то вбок. Но когда Джулия узнала в нем Дика Рэгленда, ее поразило одно изменение, затмившее все остальные: выражение его лица. Лицо это превратилось в сплошную растянутую ухмылку: остекленевшие глаза норовили скрыться за тяжелыми веками, обмякшая верхняя губа открывала ряд зубов, а подбородок трясся, как бутафорский, из которого вытек парафин: эта физиономия и выражала, и внушала отвращение.
— Здрасьте, — промямлил он.
На миг она отшатнулась, но тут наступившая в столовой тишина, вызванная тишиной в прихожей, докатилась до порога, и Джулия буквально вытолкнула гостя на лестничную площадку, сама выскочила следом и захлопнула за собой дверь.
— Уф! — выдохнула она, еще не оправившись от потрясения.
— Сутки не был дома. Завис на вечеринке у…
С омерзением она развернула его за локоть и, спотыкаясь, повела вниз по лестнице, мимо жены консьержа, которая с любопытством уставилась на них из своей застекленной будки. Наконец они вышли на залитую солнцем рю Гинемер.
На фоне весеннего Люксембургского сада, зеленевшего на другой стороне улицы, Дик выглядел еще безобразнее. Джулии стало страшно, она в отчаянии озиралась в поисках такси, но машина, вывернувшая из-за угла рю Вожирар, не остановилась.
— Обедать куда пойдем? — выдавил он.
— Ты не в форме для обеда. Неужели непонятно? Тебе нужно добраться до дому и лечь спать.
— Я в порядке. Опохмелюсь — и буду как стеклышко.
Она махнула рукой, и проезжающее такси сбросило скорость.
— Поезжай домой и проспись. Ты не в том состоянии, чтобы куда-то идти.
Сосредоточив на ней свой взгляд, Дик вдруг увидел перед собой нечто свежее, нечто новое и прелестное, нечто чуждое тому прокуренному, буйному миру, где он провел последние несколько часов, и в голове у него забрезжил слабый луч рассудка. Она заметила, как его губы вяло изогнулись в подобии благоговения, а туловище сделало вялую попытку выпрямиться. Такси распахнуло дверь, будто зевнуло.
— Может, и так. Прошу меня простить.
— Говори адрес.
Он назвал свой адрес и забился в угол, а его лицо силилось вернуться к реальности. Джулия захлопнула дверцу.
Когда такси отъехало, она торопливо перебежала через дорогу в Люксембургский сад, будто спасаясь от преследования.
II
Когда он позвонил ей в семь вечера, она по чистой случайности взяла трубку сама. Голос его выдавал напряжение и постоянно срывался.