Страница 2 из 55
Сат Аш яростно храпел, его тяжкий топот отдавался у хозяина в висках. После смерти Элисии Даниэля уже ничто не пугало, кроме бед, грозящих в Тайге лорсятам. Уезжая в Атабаск На Закате, он оставлял сеголеток под защитой сильных самцов и неукротимых в драке самок — но кто знает, кого принесла нелегкая к загону, кто из приспешников Нечистого сейчас подбирается к его животным.
Сат Аш несся по тропе. Отец Небесный, как еще далеко! Даниэль похолодел, представив себе, как некто жестокий и хищный расправляется с лорсами. Белоногие лорсихи мечутся по загону, подталкивают мордами телят, пытаются прикрыть их собственными телами; самцы, силясь добраться до врага, бьют копытами по бревнам изгороди — стоит грохот и треск, брызжут щепы. А поверх загородки летит брошенное издалека копье, пронзает мохнатую шею… Зверь шатается и хрипит, темная шкура пропитывается красным, подламываются ноги…
Даниэль стиснул зубы. Быстрей же, быстрей, опоздаем! Внезапно Сат Аш огромным прыжком свернул с тропы и ринулся в глубь леса. С обонянием и слухом лорса человеку не тягаться; чуткий зверь услышит дыхание затаившегося врага за полмили. Судя по всему, враг откатился от загона и удирает, — а Сат Аш бросился наперерез. Даниеэль натянул поводья. Если какая-то нечисть улепетывает, только сумасшедший в одиночку кинется за нею вдогон.
Но лорс мотнул головой и продолжал мчаться, ломая подлесок.
— Стой! — выкрикнул пастух. — Сат Аш, стоять!
Серый Ветер как будто не слышал. Даниэль сосредоточился, пытаясь мысленно передать свой приказ зверю. Куда там! Казалось, Сат Аш еще прибавил ходу. Хозяин боролся с ним, желая успокоить его ярость, внушить, что надо срочно поворачивать к загону. Даниэль не обладал даром к такому мощному ментальному контакту, как пэр Альберт и многие другие священники, заклинатели и киллмены, обучавшиеся в Саске, но все же мог сообщить лорсу о своих намерениях, о настроении либо передать мысленный образ. Но сейчас его скакун точно обезумел — с тем же успехом Даниэль мог бы укрощать бурю.
Он бросил попытки образумить Сат Аша. Щурясь от бьющего в лицо ветра, Даниэль вглядывался в несущиеся навстречу стволы и ветки. В глаза ударил солнечный свет — они оказались на обширной прогалине. Сат Аш взревел: на дальнем ее краю мелькали силуэты чудовищных обезьяноподобных существ, бурые, поросшие клочковатой шерстью спины, головы, будто вросшие в плечи… Лемуты! Волосатые Ревуны! Целая стая! Даниэль выхватил меч, а левой рукой отчаянно рванул поводья. Мощный эмоциональный всплеск проник в сознание лорса, Сат Аш сделал громадный прыжок и стал как вкопанный.
Во внезапной тишине Даниэль расслышал отдаленный рев своих животных. Живы! Слава Создателю! Судя по всему, лемуты побывали у загона, но были вынуждены убраться.
Ревуны, похожие на косматых обезьян, скрылись за стволами сосен. Даниэль подумал, что их было штук пять, а вовсе не стая — у страха глаза велики. Что их сюда привело? Уж года четыре, считай, в этих краях Ревунов не встречали… Ну что ж, ушли без драки — вот и славно. Пастух вложил меч в ножны и потрепал Сат Аша по улегшейся черной гриве.
— Поворачиваем к дому.
Лорс в ответ вдруг захрапел, его грива опять приподнялась. Что такое? Новая опасность? Даниэль бросил быстрый взгляд по сторонам, рука легла на рукоять меча.
Так и есть. Шагах в пятидесяти от них на прогалину выбрался еще один Ревун. Его длинные руки бессильно болтались, шагал он неуверенно, пошатывался и спотыкался. Пастух выжидал, всматриваясь. Сат Аш начал храпеть, его шкура подергивалась. Он послушно стоял на месте, но всем своим видом давал понять, что в любую секунду готов ринуться в схватку. Даниэлю стоило только подумать об этом, и Серый Ветер бросился бы к мерзкой твари и растоптал ее.
Ревун брел через прогалину, не замечая ни лорса, ни человека. Держа меч наготове, Даниэль тронул поводья. Сат Аш тихим шагом двинулся к лемуту. Помня свою вину, хитрый старый бык сейчас был послушнее самой кроткой лорсихи. Пастух обеспокоено вглядывался в обезьяноподобное чудище. Все его чувства, все инстинкты кричали — убей! Однако в волосатой гадине было нечто неясное и тревожащее. Вроде бы лемут не ранен; и все же он едва ковыляет. Отчего бы это? Болен? На приспешников Нечистого напал мор? Даниэль никогда не слыхал ни о чем подобном — лемуты были здоровей здорового и, насколько он знал, гибли только от ран, нанесенных в бою.
Он объехал Ревуна кругом. Сат Аш прижимал уши, храпел и злобно скалился. Его обижало, что хозяин вошкается с мерзопакостным существом, а не зарубит его одним ударом. Глаза у лемута были мутные, невидящие. Даниэль довольно ясно воспринимал чувства своих лорсов и прочих зверей, не говоря уж о людях, однако сейчас он не улавливал той ненависти и злобы, которыми истекает сознание любого лемута.
Ревун спит, понял он вдруг. Спит на ходу. Что это — сонная болезнь? Где он мог ее подцепить? Уж не заразна ли она для лорсят?! Ведь твари побывали у загона… От пронзившего хозяина страха Сат Аш присел на задние ноги и сделал длинный скачок в сторону. Даниэль сунул меч в ножны и сорвал с плеча лук. Пристрелить эту пакость и закопать поглубже вместе со всей заразой!
Запела отпущенная тетива, стрела впилась Ревуну в горло, и лемут с хрипом повалился наземь, в широкие листья земляники.
И точно в ответ, из леса, с той стороны, куда скрылись остальные чудища, долетел слабый крик. Он нисколько не походил на жуткий вибрирующий вой Волосатых; он вообще не был похож ни на что, когда-либо слышанное на берегах Атабаска. В лесу непрерывно шла охота одних на других: предсмертные крики птиц, белок, зайцев и оленей были хорошо знакомы пастуху, не один год прожившему возле лорсиного загона. Но этот мяукающий вскрик, этот жалобный плач — кто мог издать его? Даниэля передернуло. После того, как погибла Элисия, у него щемило сердце при виде раненого или убитого зверья и от криков подранков сжималось горло.
Он тряхнул головой и направил Сат Аша к загону. Убитого лемута он зароет позже, а сейчас надо торопиться к лорсам.
Его подопечные бушевали в бревенчатой загородке. Огромные звери никак не могли успокоиться после нашествия лемутов, их рев сотрясал окрестный лес. Сат Аш вновь рванулся со всех ног, чуя неладное; у Даниэля заныло в груди. Затем он расслышал голос Сильвера. Пес взлаивал и подвывал — то горестно, то злобно, словно рассказывал лесу о постигшей его беде.
Серый Ветер примчался к загону и замер, храпя и вздрагивая. Загон являлся очень простым сооружением: часть леса была отгорожена двумя рядами бревен, которые Даниэль прибил, к стволам так, чтобы лорсята не подлезли под нижние, а взрослые лорсы не перепрыгнули через верх. Затем полученное пространство он разгородил еще раз, и по обе стороны перегородки обитали две лорсиные семьи: два молодых самца, которые гордо держались поодаль друг от друга и никогда не подходили к внутренней границе, и шесть лорсих с телятами. Лорсихи были не прочь пообщаться с соседками и часто собирались у перегородки в одно маленькое стадо, которое мирно паслось и хрупало ветками, а лорсята в это время резвились, как всякие малыши. Самцы же были всегда настороже, вслушиваясь в звуки Тайга и принюхиваясь к его запахам. Уезжая в Атабаск, Даниэль обычно отправлял в загон и Сильвера: верный пес оказывался под защитой лорсиных рогов и копыт, и ни один волк не рискнул бы сунуться за изгородь, чтобы задрать собаку.
Даниэль скатился с седла, опрометью кинулся ко входу в загон, выдернул из пазов и отбросил верхнюю слегу. Потом перепрыгнул через нижнюю, крикнув:
— Сат Аш! — и помчался через изрядно потоптанный и погрызенный лорсами подлесок туда, где тревожно и яростно ревело его стадо.
Сат Аш махнул следом, обогнал хозяина и скрылся за стволами. Даниэль бежал со всех ног. Где же звери? Наконец он увидел: впереди ходуном ходили ветки, мелькнул серый круп лорса, затем показалась белоногая лорсиха. Она дернула головой, заметив хозяина, — и вдруг гигантским прыжком скрылась в зарослях. Из подлеска вынырнул разъяренный Одживей — Ноги Как Дуб — глава семьи, молодой воинственный самец. Его отрастающие после зимы рога были еще совсем мягкие и не представляли опасности; однако пастух всей кожей почувствовал, как еще миг — и на него обрушатся тяжелые копыта. Даниэль прянул назад, скользнул за ближайшую осину. «Одживей, — позвал он мысленно, вкладывая в зов всю свою привязанность к лорсам, все спокойствие и уверенность в своих подопечных. — Оджи, Оджи, умница мой!..»