Нежданно-негаданно

«Один человек», — улыбнулся я в темноту. Мне-то уже известно, что это мой дедушка. Правильно он поступил. Я бы тоже обязательно стал выяснять, почему вдруг наш человек, да ещё молодой, предал Родину.

— Нелёгкая доля обрушилась тогда на Анну Кирилловну, — сказал дед. — Совсем одна осталась. И в деревне на неё по-другому смотреть стали. У многих дети да мужья на фронте погибли. Сколько похоронных-то пришло… А тут рядом мать предателя. Отец её тогда ещё жив был. Всё внуков грех в церкви замаливал. Вот и Кирилловну помаленьку вовлёк…

Дед поворочался на кровати, покряхтел и замолчал. Лицо у него стало задумчивым. Наверное, вспомнил то далёкое время, когда ходил в райцентр защищать бабку Анну. А может, про свою военную жизнь вспомнил. Мама часто вспоминает, как дед в первый же месяц войны ушёл в народное ополчение и сражался с врагом, пока не получил тяжёлое ранение.

Но я плохой предсказатель. Дед, оказывается, думал обо мне. Помолчав немного, он сказал:

— Ты, Пётр, о людях с кондачка не суди. Анна Кирилловна в молодые-то годы на всю область знаменита была. Красной делегаткой со своими коровами на сельскохозяйственную выставку ездила. А вот в войну судьба к ней чёрной стороной обернулась. И силы сломила… Ты на будущее попомни: семь раз приглядись, а один выскажись. Тогда вернее будет.

Я молча кивнул деду головой.

Первый раз мы поговорили с ним по-человечески.

Глава шестнадцатая. Новая неприятность

Вот ведь как всё обернулось: вместо того чтобы самому жить на всём готовом и набираться сил после болезни, мне пришлось ухаживать за больным дедом. Правда, забот у меня было не много. Дед почти ни о чём не просил меня. Но я всё-таки старался кое-что сделать для него. Пусть знает, что я не такой бесчувственный, как он.

На другой день я сварил деду компот из сухих фруктов. Хотел ещё спросить у Вики с Верочкой, как кисель готовить, да не до него стало. Только я собрался к девчонкам, дедушка позвал меня и послал с запиской к председателю. Председателя я застал в правлении. Он прочитал записку и позвонил в больницу.

— Иди и скажи дедушке, что к нему приедет хороший врач, — обрадовал меня председатель.

Но когда я пришёл в Глебовку, хороший врач уже увёз дедушку в больницу. На скамейке у садика сидели сварливая тётя Клава и мать Яши — тётя Сима. Увидя меня, они наперебой заговорили:

— Ты не волнуйся…

— В больнице дедушка скорее поправится…

— Его сковал радикулит…

— Он не мог даже пошевелиться…

Тут сварливая тётя Клава перехватила инициативу и договорила до конца уже одна:

— Полежит в больнице и вылечится. Дома-то что за лечение! — Она протянула мне ключи и строго предупредила: — Смотри не потеряй.

— Ключи с собой всюду не таскай, — сказала тётя Сима, — а приспособь для них укромное местечко и оставляй там.

Ключи меня напугали. Как же я буду ночевать в избе без деда? Вот я и опять оказался совсем один среди чужих, малознакомых людей. Как бабка Анна. Правда, они не враги, но им всё равно нет до меня дела. Выполнила тётка Клава просьбу деда, передала ключи и уже занялась своим головастым Павлушкой, а про меня и забыла.

— Вечером, к восьми часам, приходи ужинать! — подхватив Павлушку на руки, крикнула мне тётя Клава, — Ждать себя не заставляй и искать тоже. Понял?

Я кивнул головой. Нет, всё-таки им до меня есть какое-то дело. От этого мне стало не так тоскливо. А когда я вспомнил, что вечером буду ужинать вместе с Викой, то даже чуть-чуть улыбнулся.

Дома я по-хозяйски прошёлся по горнице из угла в угол, обдумывая, чем бы заняться. И вдруг вспомнил: я же не написал ещё письмо маме! А она велела написать сразу, как приеду к дедушке. Даже конверт для ответа в чемодан положила. Ничего, зато сейчас я опишу всё, что со мной произошло в эти дни. Конечно, писать о том, как мы с Яшей дрессировали Османа или укрывали с тётей Симой под дождём скирды, не стоит. Мама с расстройства ещё сама заболеет. А о том, как хорошо я загорел и насчёт дедушки, рассказать всё очень важно.

Письмо я писал долго. Сначала, правда, застрял. Только и вертелось в уме: «Здравствуйте, дорогие мама и папа», но потом расписался. Сообщил, что смотрел кино в Старой деревне и был на сенокосе. Потом описал, как меня тут все рассматривали и удивлялись, что у моей мамы уже такой большущий сын. А ей просили передать привет и желали успехов в работе. Тётя Клава была очень рада, что мама добилась своего и стала работать в газете. Оказывается, она ещё в школе лучше всех писала сочинения, а тётя Клава списывала их у мамы. Тётя Клава тоже хотела поступить в институт, но всё откладывала, да так и не поступила. Может, оттого она и сердитая. Словом, написал обо всех деревенских новостях. Только после этого перешёл к дедушкиной болезни. А в конце письма всё-таки приписал: «Если дедушка пролежит долго, я приеду обратно. А то опоздаю в лагерь и на вторую смену. Целую, буду ждать ответа». И размашисто подписался.

После этого я заклеил конверт с письмом, отнёс его в почтовый ящик, который висел на сельпо, и побежал ужинать к тёте Клаве.

Как только я пришёл, тётя Клава посадила нас всех за стол и принесла полную миску вареников. Мы тотчас разложили их по тарелкам. За ужином тётя Клава не была такой сварливой и грубой, как на улице. Должно быть, она очень любила угощать и потому закормила меня до отвала. Жаль только, что сразу после ужина она велела мне приходить утром завтракать. Этим она одновременно дала понять, что мне пора уходить, а Вике с Верочкой готовиться ко сну.

Я сказал: «Спасибо», и ушёл. Правда, мама всегда говорила, что уходить из гостей сразу после угощения неприлично. Но тётя Клава, очевидно, не знала этого правила.

На улице почти стемнело. Небо за избами на противоположной стороне затянулось тучами. Уже стали не видны рыжие косяки ржи, а деревья на лесной опушке казались огромными, высоченными пиками, защищавшими вход в тёмную, таинственную крепость. Макушки сосен колыхал ветер, и чудилось, будто пики готовятся к сражению.

Во многих окнах уже горел свет, и на них были задёрнуты занавески. На соседнем с нами дворе отец Яши тесал топором колья для изгороди. Он сидел на бревне, таком же толстом и неуклюжем, как сам. Глядя на него, мне почему-то вспомнился снеговик, который всю зиму стоял у нас на школьном дворе. Интересно, какой Яшин отец был в мои годы?

Небо за его спиной стало уже совсем тёмным. Хмурые тучи съели все синие кусочки, и я заторопился домой.

Плохо всё-таки быть одному. Скучно и… страшновато. Ведь я ещё ни разу не ночевал без взрослых. Может, попроситься переночевать у тёти Симы? Нет, расстелю сейчас постель и поскорее усну.

Но только я кончил возиться с простынёй и одеялом, как кто-то вошёл на крыльцо и зашаркал ногами. Я приоткрыл дверь из горницы и громко спросил:

— Кто там?

Мне никто не ответил. Я подошёл к двери, которая вела в сени, и посмотрел в щель между досками. Вроде бы никого. Но тут снова кто-то зашаркал по крыльцу ногами… Я послушал и догадался: это ветер хлопал незакрытыми ставнями окошка в сенях. Вот выяснил, и сразу стало нестрашно. Да, если на страх себя настраивать, каждый ухват лешим обернётся. Вон рукомойник в углу у печки на робота похож. А сама печка — настоящая берлога. Надо её пасть заслонкой прикрыть… Батюшки, а половицы-то как скрипят! Точно больные стонут. Спать, спать скорее!..

Я выключил свет и сразу очутился в такой жуткой темноте, что мне даже показалось, будто я не свет выключил, а глаза повязал себе чёрным-пречёрным платком.

Первыми прояснились два окна, потом сверкнуло зеркало над комодом. Я протянул вперёд руки и дошёл до кровати. Раз — и юркнул под одеяло. Только разве сейчас уснёшь? Буду думать о чём-нибудь весёлом. Как в последний раз ходил с мамой в цирк. Там ещё львы с укротителем выступали. Хорошо бы осенью ещё пойти. С мамой или всем классом. Только я об этом подумал, как дверь в горницу отворилась, и в неё верхом на тигре въехал Яша. Я отскочил к стене, но Яша сказал: