Страница 8 из 39
Наташа, глубоко вздохнув, снова перевернулась на спину и посмотрела на небо.
Высоко-высоко плывёт облако. Удивительное облако! Два белых крыла распластались по небу. Будто крылья серебристого самолёта.
Может быть, это и в самом деле вовсе не облако, а огромный белый самолёт?
А потом она привезла её сюда, в этот детдом, и с тех пишет ей письма. Каждую неделю по письму. Но что такое письма!
Наташа снова глубоко вздыхает и снова смотрит на небо. Только теперь облако уже ничуть не похоже на серебряные крылья самолёта. Скорее просто лёгкое, прозрачное перо из крыла какой-нибудь невероятно большой птицы. Недаром в школе их учили называть эти прозрачные высокие облака перистыми…
И вдруг издали доносятся голоса:
— Наташа, Наташа, где ты?
Нужно итти, а то ещё Марина рассердится. Марина не любит, когда работают спустя рукава.
Наташа поднимается с травы и нехотя, медленно бредёт в сторону огорода.
Вот лиловый колокольчик. Нужно его сорвать. Вместе с ромашкой будет хорошо. Ещё можно вон ту пунцовую гвоздику. И ещё два жёлтых цветка. И немного травинок. Теперь хватит. Красивый букет вышел из этих пёстрых полевых цветов! Катя будет рада.
Наташа бежит снова вдоль берега Кокшанги к огороду.
На той стороне, в белых льняных рубахах с разноцветными оборками и пёстрых передниках, колхозницы расстилают лён. Длинными светлыми дорожками на зелёной траве лежат разобранные снопики льна.
Эта работа Наташе знакома. Несколько дней тому назад их второе звено ходило в бригаду Марфы Симаковой расстилать лён. Очень простое дело: нужно взять снопик, развязать на нём жгут и весь его разложить по траве возле другого. И так все рядком-рядком, снопик к снопику, снопик к снопику, и получается длинная соломенная дорожка. Полежит лён на солнце, ночью на него упадёт роса, и так несколько дней. А уж после этого можно и собирать.
Наташа на секунду останавливается. Кто это с жёлтой оборкой на белой вышитой рубахе? Кажется, Марфуша?!
— Эге-ге-ге, Марфа! — кричит Наташа и машет пучком цветов.
— Наташа! — откликается Марфуша с того берега. — Куда побежала? Приходи помогать лён расстилать!..
— Не могу! — кричит Наташа. — Мы свои огурцы обираем!
Когда она вернулась на огород, Кати на грядке уже не было.
Наташа удивилась: неужели так быстро управилась? Или она, Наташа, так долго валялась у реки?
— А куда ушла новенькая, Катя? — удивлённо спросила Наташа у девочек.
— За ней прибежала другая новенькая, Мила, — ответила беленькая Нюрочка, с чолкой на лбу.
У Наташи сразу хмурятся брови:
— Зачем это она прибегала за ней?
— Позвала в овощехранилище солить огурцы.
— Солить огурцы? Она меня искала, не её…
— Она её искала, не тебя. Она сказала, им нужна пятая. Вот они и позвали её, а вовсе не тебя! — с подковыркой проговорила Нюрочка.
Наташа вся вспыхивает:
— Не меня, а её!..
И вдруг она швыряет сорванные у реки цветы и, с трудом сдерживая слёзы, медленно идёт к своей грядке. Ей так хотелось в овощехранилище солить огурцы! Так хотелось!..
— Наташа, — кричит ей вслед Нюрочка, — ты потеряла свой букет!
— Букет? Интересно, для кого мне понадобилось собирать букеты? Это сорняк — что ли не видишь?
Глава 10. Дождливое утро
С самого раннего утра заладил дождь, проливной весёлый, тёплый дождь. Он то хлестал прямыми длинными струями, то вдруг внезапно затихал и сквозь узкую прорезь в тучах давал проглянуть небу и солнцу… То вдруг, спохватившись, снова начинал лить, и лил с удвоенной силой.
На дорожках и около крыльца сразу образовались большие, непроходимые лужи, на которых приплясывали крупные капли.
Конечно, в этот день никаких работ ни в колхозе, ни на огороде, ни в лесу не было. Все ребята сидели дома. Впрочем, никто не скучал. У каждого нашлись разные домашние дела.
Только одна Наташа никак и никуда не могла себя приткнуть и стояла в спальне у окошка, разглядывая, как в оконное стекло шумно бьётся дождь. Что и говорить, это был необыкновенно сильный ливень! Помидоровые кусты, которые росли на длинных грядках вдоль южной стороны дома, как раз под окнами, совсем пришибло к земле этим проливным дождём.
— Несчастные! — вздохнула Наташа, прижимая нос к стеклу.
— Кто? — спросила беленькая Нюрочка, отрываясь от разноцветных лоскутков, из которых она что-то мастерила кукле. — Кто несчастные? — повторила она, готовая, если понадобится, присоединиться к Наташиным вздохам.
— Помидоры, — сказала Наташа: — промокли до костей!
— У них не бывает костей, а только зёрнышки, — поправила Нюрочка и, вздохнув, сказала: — Они вкусные.
— Ты глупая и ничего не понимаешь! — сказала Наташа, не отрывая побелевшего носа от стекла. — Когда про человека говорят — промок до костей, он тоже до костей не промокает…
Помидоры, действительно, совсем полегли на землю. Даже толстые палки, и те пригнулись вниз, не в силах удержать намокшую зелень. Да, будет им работка после дождя! Снова придётся всё приводить в порядок.
Эти помидоры были Наташиными воспитанниками, можно сказать, от самой колыбели. Она пересаживала рассаду из ящиков в парники, когда они были совсем малышами, может быть не больше чем в два мизинца ростом. И каждое утро и каждый вечер она с другими девочками поливала их тёплой прудовой водой. И не ленилась притащить в гору лишние лейки, чтобы напоить кустики досыта. А когда они повзрослели, стали упираться темнозелёными головами в стёкла парниковых рам и проситься на волю, их пересадили на эти грядки перед домом.
…Но какой дождь! Сколько времени он может лить? Весь день или тысячу лет?
Главное, все ребята чем-то занялись, только она целое утро не знает, куда ей приткнуться.
А что делает Нюрочка? Интересно, чем это она так увлеклась?
Наташа отрывает от стекла свой побелевший нос и смотрит на Нюрочку.
Так и есть! Взяла её собственный, Наташин, лоскуток. Зелёный в клеточку. Сейчас она ей покажет!
— Нюра! — не очень громко, но очень внушительно говорит Наташа.
От неожиданности и, главное, от строгости Наташиного голоса Нюрочка вздрагивает.
— Что?
— Откуда у тебя этот лоскут? Да, да, этот, клетчатый.
У беленькой Нюрочки испуганно дрожат ресницы. Она смотрит на Наташу и, заикаясь, говорит:
— На… на тумбочке… на этой… Возьми, если он твой…
— Конечно, он мой! — говорит Наташа и хмурит брови. — Конечно, он мой, а то чей?
И вдруг ни с того ни с сего произносит равнодушным и скучным голосом:
— Ладно. Бери себе, если он тебе нравится…
— Насовсем? — шепчет Нюрочка, не веря своим ушам.
— Конечно, насовсем! Неужели наполовинку!
А дождь льёт, льёт…
Наташа снова прижимается носом к стеклу. И вдруг глаза её загораются. Прямо от почты, направляясь к их дому, идёт почтальон Алёша. Его почтарская сумка, толстая, набитая письмами, висит сбоку. Он широко и твёрдо шагает по мокрой и, наверное, очень грязной дороге. И Наташе кажется, будто она слышит, как постукивают деревяшки, которые Алёша, как и все марийские ребята, обязательно подвязывает к подошвам, чтобы дорожная грязь не прилипала к ногам.
Наташа распахивает обе створки окна.
Дождь, словно только и ждал этого целое утро, с силой врывается в комнату. В одно мгновение Наташино лицо, руки, косички покрываются крупными водяными каплями.
Но ей всё равно.
— Алёша, — кричит она, стараясь перекричать шум дождя, — мне есть?
Она высовывается из окна. Дождь хлещет за воротник платья, захлёстывает в комнату…
Алёша видит её, слегка похлопывает по толстой кожаной сумке и мотает головой. Но не понять, есть или нет! Он что-то кричит. Но дождь так громко стучит, что Алёшины слова совершенно невозможно разобрать.
— Наташа, — шипит Нюрочка, — зачем ты напускаешь дождик? Закрой окно! Вот скажу Софье Николаевне…
— Ябеда-лебеда, выросла у пруда! — ликующим голосом кричит Наташа и опрометью выскакивает из спальни.