Страница 13 из 37
Я вспомнила, что в декабре позапрошлого года Дороти писала мне о молодом человеке, с которым она познакомилась на лекциях по английской литературе. Она уже некоторое время встречалась с ним и чувствовала, что на этот раз это серьезно. Более подробно она собиралась рассказать мне обо всем во время рождественских праздников, но тогда-то мы и поссорились и так ни о чем и не поговорили. Потом, в письмах, она больше о нем не упоминала. Мне даже имя его неизвестно. Знаю только, что они посещали вместе лекции по английской литературе, что он красив и похож на Лена Вернона, одного из наших двоюродных братьев. Следовательно, он высокого роста, блондин и глаза у него голубые.
Этим ограничивались мои сведения и таков был ход моих мыслей, до того как в субботу я получила письмо отца с вложенной в него запиской Аннабеллы Кох. Эта записка не произвела на меня того впечатления, на которое рассчитывал отец. Напротив, она заставила меня задуматься над необъяснимыми, на первый взгляд, поступками, совершенными Дороти в этот день.
1. — Если ее собственный пояс был в порядке, то зачем было брать точно такой же у Аннабеллы Кох? Слова отца: «по известной ей одной причине», ничего не объясняют.
2. — В день своей смерти, в десять пятнадцать утра, Дороти купила пару простых белых перчаток. (Продавщица узнала ее по фотографиям, помещенным в газетах, и сообщила в полицию.) Однако в ее комнате была обнаружена пара прекрасных фирменных перчаток без единого пятнышка.
3. — Дороти была утонченной, кокетливой девушкой, она всегда заботилась о мельчайших деталях своего туалета. Почему, в таком случае, она надела в тот день старую блузку с большим бантом, тогда как в ее шкафу висела совершенно новая блузка из белого шелка, заказанная специально к этому костюму?
4. — Почему, надев зеленый костюм и коричневые туфли, а также взяв такую же коричневую сумочку, Дороти положила в нее платок бирюзового цвета, несмотря на то, что в ящике ее комода были десятки платков, более подходящих к ее туалету?
Не буду тебе подробно рассказывать о всех моих усилиях, имеющих целью докопаться до правды. Я попробовала установить связь между этими четырьмя предметами. Записала под отдельными рубриками: перчатки, платок, блузка, пояс, но так ни к чему и не пришла. Размер, стоимость, цвет, качество — ни одна из этих характеристик не совпадала. Отчаявшись, я разорвала листок, на котором писала, и легла спать.
Объяснение осенило меня час спустя, да так неожиданно, что я села на постели. Вышедшая из моды блузка, купленные в последнюю минуту перчатки, пояс, одолженный Аннабеллой Кох, бирюзовый платочек… Мне вспомнилось старое английское поверье: на новобрачной должно быть «что-то новое, что-то старое, что-то чужое, что-то голубое».
Конечно, это могло быть совпадением, но в глубине души я не верила в такое совпадение.
Теперь все становилось понятно: Дороти пошла в ратушу не для того, чтобы покончить с собой, а чтобы выйти замуж. Поэтому на ней было — бедная романтичная девочка — что-то новое, что-то старое, что-то чужое и что-то голубое. Она захватила с собой свидетельство о рождении, как доказательство того, что ей больше восемнадцати лет… Несомненно, она была не одна. С ней был тот, кого она любила, высокий, красивый, голубоглазый молодой человек, который посещал вместе с ней лекции по английской литературе.
Что было написано в полученной мной записке? «Надеюсь, ты простишь мне горе, которое я тебе причиню. У меня нет другого выхода». Никакого намека на самоубийство. Она явно имела в виду свое замужество. Ведь она не сомневалась, что отец ее осудит, а я буду огорчена ее молчанием. Но она не могла поступить иначе из-за своей беременности.
Эти соображения, которые мне кажутся вполне убедительными, не заставят полицию ни возобновить дело, классифицированное как самоубийство, ни начать новое расследование по поводу убийства. Вот я и решила сама разыскать этого молодого человека. Как только я получу достаточно серьезные доказательства, подтверждающие мои подозрения, я обращусь в полицию. Героини слишком многих виденных мной фильмов, вообразившие себя Шерлоками Холмсами, рисковали погибнуть, так и не сообщив того, что им удалось раскрыть.
Не беспокойся обо мне, постарайся не быть нетерпеливым, а главное, не пиши моему отцу, потому что мой поступок безусловно способен вывести его из себя. Возможно, побуждение, заставляющее меня действовать, и нелепо, но разве я могу оставаться пассивной, зная, что я единственный человек, который еще в силах что-то сделать?
Удивительная синхронность — мы уже подъезжаем к Блю-Ривер и я вижу башню ратуши.
Я отправлю это письмо позже, когда смогу сообщить тебе, где я остановилась и чего мне удалось добиться. Несмотря на то, что университет Стоддард в десять раз больше, чем колдуэллский, я знаю, с чего надо начать… Пожелай же мне удачи, мой милый.
2
Ректор Уэлч был полноватым мужчиной с серыми, совершенно круглыми глазами на розовом лоснящемся лице. Благодаря плотным занавесям, в кабинете царила умиротворяющая атмосфера часовни. На полированном письменном столе красного дерева немногочисленные предметы были разложены в скрупулезном, леденящем душу порядке.
Приказав ввести посетительницу, ректор встал и сменил свою обычную улыбку на торжественное выражение, приличествующее при встрече с сестрой погибшей студентки. Часы пробили двенадцать раз — их бой был приглушен драпировками, — дверь отворилась, и Эллен Кингшип вошла.
Ректор посмотрел на нее опытным взглядом педагога, много лет ежедневно соприкасающегося с молодежью.
Он одобрил про себя подтянутую внешность девушки и нашел ее хорошенькой. Каштановые волосы с рыжеватым отливом, карие глаза и грустная улыбка, напоминающая о трагическом происшествии… Решительный вид. Студентка, скорее всего, не блестящая, но старательная. После ярких цветов, любимых современной молодежью, глаз отдыхал на ее строгом синем костюме. Немного нервна, пожалуй, но в наше время они все такие.
— Мисс Кингшип? — сказал ректор, указывая ей на кресло. — Как поживает ваш отец?
— Хорошо, благодарю вас, — ответила девушка приятным, слегка дрожащим голосом.
— Я имел удовольствие познакомиться с ним в прошлом году, — заметил ректор и сам подумал, что не слишком удачно начал разговор. — Чем могу служить?
— Дело в том, — сказала Эллен, выпрямляясь, — что мы с отцом хотели бы установить личность одного из ваших студентов. Незадолго до… несчастного случая он одолжил сестре довольно значительную сумму денег. Она говорила мне об этом. На прошлой неделе мне случайно попалась на глаза ее чековая книжка, и я ее просмотрела. Судя по книжке, она этих денег не вернула, а молодой человек постеснялся, вероятно, к нам обратиться.
Ректор кивнул в знак понимания.
— К сожалению, — продолжала Эллен, — я не помню его имени. Знаю только, что он посещал вместе с Дороти лекции по английской литературе и что он блондин. Как вы полагаете, достаточно этого для того, чтобы выяснить, кто он? Сумма, о которой идет речь, действительно немалая.
— Я понял, — заявил ректор, сложив руки ладонь к ладони, как будто хотел их измерить, и улыбнулся Эллен. — В этом нет ничего особенно сложного, — добавил он, подумав, и позвонил секретарше.
В кабинет вошла высокая бледная девушка с серьезным выражением лица. Ректор обрисовал ситуацию, как это делает генерал, излагающий план кампании.
— Мисс Плятт, возьмите, пожалуйста, личное дело Дороти Кингшип за первый семестр 1949 года и проверьте, какие лекции по английской литературе она посещала. Посмотрите также, кто из студентов мужского пола был записан на эти лекции. Потом принесите мне личные дела этих студентов. Вы поняли?
Он заставил секретаршу повторить свои инструкции, а когда она вышла, с улыбкой обернулся к Эллен. Она улыбнулась ему в ответ. Тогда, сменив командирский тон на отеческий, ректор произнес, наклонившись к ней: