День совершенства

Подчеркнутое равнодушие здорово его разочаровало. Она могла бы проявить и больше энтузиазма. Да, и поблагодарить его не мешало бы — он ожидал этого от нее: благодарности, выражения любви. Он лежал, прислушиваясь к ее ровному медленному дыханию. Спала она или притворялась? Не собиралась ли она выкинуть очередной фокус? Он включил фонарик и осветил ее лицо. Глаза были закрыты, губы слегка раздвинуты, руки под одеялом сложены вместе, как будто все еще связаны.

Нынче только двенадцатое Маркса, думал он. Через недельку или две ее эмоции будут проявляться более явно. Он закрыл глаза.

Когда Чип проснулся, он увидел, что Маттиола собирает камушки и прутики.

— Доброе утро, — сказала она приветливо.

Они нашли поблизости ручеек и дерево с зелеными плодами, которое он определил как оливковое. Плоды были горьковатые, со странным привкусом. Они оба предпочли им унипеки.

Маттиола спросила его, как он умудрился избежать процедур. Он ей рассказал о листке и мокром камне, о придуманных им бандажиках, которые накладывал на руку. Это произвело на нее впечатление. Остроумно, признала она.

Как-то раз вечером они сходили в '12471 за унипеками и напитками, полотенцами, туалетной бумагой, балахонами, новыми сандалиями; заодно они смогли проштудировать этот район по географической карте в местном МДБ, насколько это было возможно при свете фонарика.

— Что мы будем делать, когда приедем в '082? — спросила она на следующее утро.

— Спрячемся где-нибудь на побережье, — ответил он, — и будем каждый вечер выслеживать торговцев.

— Думаешь, они туда приходят? — спросила она. — Ведь это рискованно.

— Конечно, — согласился он, — я полагаю, они занимаются этим вдали от города.

— Для них более естественно плавать в Евр. Как-никак ближе.

— Нам останется надежда на то, что в Афр они тоже заходят, — сказал он. — И я хочу кое-что добыть в городе, чтобы торговать, — какие-то вещи, которые имеют для них ценность. Надо будет все это обдумать.

— А сможем мы раздобыть лодку? — спросила она.

— Думаю, что нет. Там нет морских путей, поэтому, скорей всего, нет и катеров или моторных лодок. Конечно, в Садах Развлечений имеются весельные лодки, но я не представляю, чтобы мы могли пройти на веслах двести восемьдесят километров. Ты сможешь?

— Ничего невозможного в этом нет, — сказала она.

— Нет, — сказал он. — Это крайний вариант. Я все-таки рассчитываю на торговцев или, быть может, даже на какую-нибудь организованную операцию по вывозу эмигрантов. На Майорке должны быть средства обороны, потому что Уни про нее известно; он знает обо всех островах. Поэтому тамошние жители должны способствовать росту населения, притоку новых сил.

— Да, пожалуй, — сказала она.

Это опять была дождливая ночь, и они забились в угол расселины, укрывшись одним одеялом. Он целовал ее в шею, пытался раскрыть балахон, но она отодвигала его руки.

— Я понимаю, что это выглядит глупо, — сказала она, — но во мне все еще живет это «только-вечером-в-субботу». Давай потерпим до субботы?

— Но какой в этом смысл? — Чип не мог скрыть раздражение.

— Никакого, — согласилась она. — Но пожалуйста, давай потерпим.

Помолчав, он вынужден был смириться.

— Разумеется, если ты этого хочешь.

— Да, Чип, я так хочу.

Они читали, размышляли, чем лучше запастись в '082 для торговых целей. Он приводил в порядок велосипеды, она занималась гимнастикой дольше и целенаправленней, чем он.

Вечером в субботу он вернулся с ручья, и она встретила его — с наведенным на него пистолетом! Глаза ее сузились от ненависти.

— Он мне звонил, перед тем как сделать это, — сказала она.

— Ты что?

— Король! — кричала она. — Он мне звонил! Ты гнусный лгун! — Она нажала на спуск. Потом еще раз. Растерянно посмотрела на оружие, перевела взгляд на Чипа.

— Там нет генератора, — объяснил он.

Повертев в руках пистолет, она уставилась на Чипа, от гнева раздувая ноздри.

— Так что же ты, гадо-ладо?.. — закричала она, с размаху запустив в него пистолетом. Пистолет попал ему в грудь; от удара, неожиданно сильного, у него перехватило дыхание.

— Убежать с тобой?! — возмущенно воскликнула она. — Трахаться с тобой?! После того, как ты убил его? Да ты последний fou, ты, зеленоглазый cochon, chien, batard!

К нему наконец вернулось дыхание.

— Я его не убивал! — воскликнул он. — Король убил себя сам, Маттиолк! Во имя Христа и…

— Потому что ты ему лгал! Лгал про нас! Говорил ему, что мы с тобой спали.

— Это он так решил; я ему доказывал, что это неправда! Но он не верил!

— Ты признался, — продолжала упорствовать Маттиола. — Он говорил, что ему безразлично, что мы стоим друг друга, а потом он отрубился и…

— Маттиола, — сказал он, — клянусь любовью к Братству, я сказал ему, что это неправда!

— Тогда почему он убил себя?

— Потому что он знал!

— Потому что ты ему сказал! — Она отвернулась, схватила свой велосипед — багажник его был уже упакован — и стала пропихивать его через маскировочные ветки, набросанные перед их убежищем.

Он подбежал и схватил велосипед за седло.

— Ты останешься здесь! — твердо сказал он.

— Отпусти! — сказала она, обернувшись.

Чип схватил велосипед за середину рамы, вырвал из ее рук и отшвырнул в сторону. Потом схватил ее за руку. Она вырвалась, но он не выпускал ее руку.

— Он знал про острова! — сказал Чип. — Фолькленды! Он был вблизи одного из них, имел дело с торговцами с этих островов! От него я и узнал, что они приходят на побережье!

Она уставилась на него.

— О чем ты говоришь? — спросила Маттиола.

— Его место службы было недалеко от этих островов, — сказал он. — Фолькленды, это — где Apr. Он встречал номеров оттуда и имел с ними дела. Он нам не рассказывал, потому что знал, что мы захотим бежать туда, а он этого не хотел! Потому и решил покончить с собой! Он знал, я расскажу обо всем тебе, и его самолюбие было уязвлено. Кроме того, он устал, ему больше не хотелось оставаться «Королем».

— Ты мне врешь, так же как врал ему, — сказала Маттиола и вырвала руку. От резкого движения балахон лопнул на плече.

— Это там он раздобыл парфюм и семена табака, — сказал он.

— Не желаю тебя слышать и видеть. Я пойду одна, — Она подошла к своему велосипеду, подняла сумку и выпавшее из нее одеяло.

— Не делай глупостей, — сказал Чип.

Она подняла велосипед, засунула сумку в багажник и затолкала сверху одеяло. Чип подошел к ней и взял велосипед за руль и седло.

— Одна ты не поедешь, — сказал он.

— А вот и поеду! — крикнула она, голос ее дрожал. Они с двух сторон держались за разделявший их велосипед. В сгустившейся темноте лицо ее было едва различимо.

— Я тебя все равно не пущу, — сказал он.

— Тогда я сделаю то, что сделал он, только чтобы не оставаться с тобой!

— Послушай же меня, ты, — сказал он. — Я уже мог бы быть на острове полгода тому назад! Я поехал туда, но вернулся, потому что не хотел оставлять тебя мертвой — без чувств и мыслей!

Чип уперся рукой ей в грудь и прижал к холодному камню утеса, оттолкнул покатившийся прочь велосипед. Он стоял к ней вплотную, прижимая ее руки к скале.

— Я сюда приехал из США, — сказал он. — Я наслаждался своим скотским существованием не больше, чем ты. И мне безразлично — любишь ты меня или ненавидишь.

— Я тебя ненавижу! — сказала она.

— Ты останешься со мной. — Чип не обратил внимания на ее возглас. — Пистолет не работает, но есть камни, есть руки. Тебе не придется себя убивать, потому что… — Его пронзила боль в паху — от удара коленкой. Она вырвалась и бросилась от него, бледным пятном мечась в попытках проложить себе путь сквозь заслон из ветвей.

Он догнал, поймал ее за руку, дернул и бросил девушку наземь.

— Batard! — закричала она, — Ты болен!

Он упал на нее и зажал ей рот ладонью что было сил. Ее зубы впились ему в руку. Она вырывалась, колотя его по голове кулаками. Коленом он придавил к земле ее бедро, ступней прижал к земле другую ногу и схватил одну руку за запястье. Но другой рукой она продолжала его молотить, а острые зубы рвали ладонь.