Страница 3 из 34
Прежде чем они вскочили на ноги, их места заняли другие и автобус ушел.
Ниссе, падая, набрал полный рот песка и не мог вымолвить ни слова, только фыркал и плевался. Но Суматоха выразил возмущение за двоих яростным: «Бандиты!», справедливо полагая, что изо всех шведских ругательных слов здесь скорее всего поймут именно это. Впрочем, он недолго сердился, так его поразило то, что он увидел в следующую минуту. Друзья сидели у подножия красного песчаного бугра, на берегу широкой реки, и мимо них проходили индейцы с тяжелыми ношами на спине. Мешки с кофе, бобами какао, рисом, огромные грозди бананов — все это грузчики брали на больших бревенчатых плотах. Но больше всего Суматоху поразили два низкорослых крепыша которое шутя несли вдвоем пятиметровое бревно в полметра толщиной.
Улыбаясь, Ниссе остановил грузчиков и попросил их опустить ношу на землю, а потом предложил Суматохе поднять бревно. И вот так штука: Суматоха без посторонней помощи оторвал бревно от земли и выжал его одной рукой. А Ниссе с трудом взвалил на плечо другую колоду, которая была вдесятеро короче.
— Ты сейчас жонглируешь бальсой, — объяснил он, — она легче пробки. А моя колода из мангрового дерева, оно тяжелее камня.
Суматоха взялся за колоду и с трудом ее поднял.
— Помнишь, мы в Норрчёпинге собирали модели самолетов? — спросил Ниссе, когда они пошли дальше. — В наборе ведь тоже бальса, только мы этого не знали. Здесь, в Эквадоре, бальса идет прежде всего на плоты. Бревна для «Кон-Тики» срубили как раз в здешних лесах, к северу от Гваякиля. Обычно индейцы, когда везут товары в город, каждый раз вяжут себе новые плоты. Это и проще, и дешевле, чем тащить старый плот обратно вверх по реке. Поэтому плотов здесь в порту видимо-невидимо. Кому нужен плот, выбирают любой из брошенных. На них ходят рыбу ловить, а бедняки, у кого нет денег построить себе дом, занимают плоты под жилье
— Вот здорово, вот бы так жить! — перебил его Суматоха.
Индейские мальчики одних лет с ними, сидя в каюте на плоту, удили прямо через окно; на носу женщина пекла блины на плоском камне; несколько девочек, пересмеиваясь, развешивали белье на веревке, привязанной к двум палкам на корме.
Пройдя еще немного, ребята увидели возле берега пустой плот с двойной мачтой и большой бамбуковой каютой.
— Гляди, брошенный плот, займем его! — загорелся Суматоха.
— На что он нам? — возразил Ниссе. — Папа и мама все равно не разрешат нам жить в гавани. И к нашему дому его не подгонишь, мы слишком далеко от реки живем.
— Пригодится для клуба, — заявил Суматоха.
— Какого еще клуба?
— Клуба плотогонов, вот какого!
Ниссе ничего не понял, но Суматоха явно посчитал свой ответ исчерпывающим, живо вскочил на плот и юркнул в каюту. Буквально через минуту он выглянул из двери и задал несколько неожиданный вопрос:
— Как будет Швеция по-испански?
— Суэциа, — недоумевая, ответил Ниссе.
Он окончательно опешил, когда вошел в каюту и увидел, что Суматоха прыгает как одержимый перед индейским мальчишкой, который испуганно забился в угол и присел на корточки. Да и как не испугаться, когда у тебя перед носом размахивают руками, словно собираются хорошенько стукнуть. А Суматоха громко пыхтел и приговаривал:
— Суэциа, Суэциа, Ингмар Юханссон…
Увидев Ниссе, он остановился и с отчаянием вымолвил:
— Ничего не воображает. Я ему и так, и так пытаюсь втолковать, что мы шведы. Уж казалось бы, чемпиона мира по боксу он должен знать! Какое там — ни бум-бум.
Ниссе сел на доски рядом с мальчиком и тихо заговорил с ним.
— Как я и думал, — сказал он наконец и засмеялся. — Никакого Ингмара Юханссона он не знает. И про Швецию никогда не слыхал
— Темнота! — сочувственно произнес Суматоха. — Скажи ему: если он пустит нас на свой плот, мы его примем в клуб.
Ниссе перевел его слова, потом еще что-то добавил от себя и после долгих переговоров сообщил сгорающему от нетерпения Суматохе:
— Порядок. Он говорит, что живет один на плоту и будет только рад, если мы примем его в наш клуб. И очень хорошо, говорит, если мы здесь устроимся, поможем ему отстоять плот, если какие-нибудь хулиганы попробуют его захватить.
— Теперь видишь, как важно устроить клуб, — с видом полководца произнес Суматоха.
Ниссе не очень-то понял, какая тут связь, но не успел задуматься над этим, потому что юный индеец достал глиняную флейту из семи трубок и заиграл веселую мелодию. Это была популярная южноамериканская песенка, Ниссе ее знал и стал подпевать. Суматоха — тоже, хотя не знал ни слов, ни мелодии, да так громко, что всех заглушил. Не заметив, что Ниссе нарочно замолчал, он знай себе горланил «тара-мара-корасора-эн-ла-ноче-се-рена», пока юный индеец не закатился смехом так, что не мог больше дуть в свою флейту. Должно быть, сольный номер ему понравился. Суматоха в этом и не сомневался, потому что индеец достал глиняный кувшин, налил в чашки, сделанные из скорлупы кокосового ореха, какой-то густой желтой жидкости и предложил гостям отведать. Суматоха глотнул, весь скривился и недовольно сказал:
— Какой странный апельсиновый сок. Да он прокис!
— Какой тебе апельсиновый сок, это чича, — ответил Ниссе. — Ее делают из корней маниоки: натрут, разведут водой и дают побродить. А то еще слюны добавляют. У индейцев так принято: женщины разжевывают корни маниоки, потом выплевывают, и получается вот такой чудесный освежающий напиток.
Суматоха чуть не. подавился и через силу выговорил:
— Если он скажет, что это его бабушка нажевала, я разобью ему кувшин об голову!
Но Ниссе успокоил его — эта чича приготовлена на воде.
— И вообще у него нет бабушки, — добавил Ниссе. — И родителей нет. Во всяком случае, он их никогда не видел. Сперва жил в детском доме, потом в одной семье, где его заставляли работать на кукурузе и ничего не платил! Он убежал от них и нашел вот этот плот. Сколько ему лег, не знает, имени своего тоже не знает, но все зовут его Чико. Это «малыш» по-испански.
— Будь здоров, Чико, — сказал Суматоха и поднял свою кокосовую чашку.
Мальчик по голосу понял, что Суматоха готов с ним дружить, и широко улыбнулся в ответ. Но тут же улыбка исчезла с его лица, и он испуганно уставился в какую-то точку над головой Суматохи. Тот живо обернулся и увидел в дверях три разбойничьих рожи. Три человека в грязной полувоенной одежде держали в руках чистенькие сверкающие винтовки. Они были перепоясаны патронташами, и у каждого на ремне висело по штыку и по нескольку длинных ножей в кожаных ножнах. Один из них что-то сердито сказал по-испански.
— Встать, поднять руки, отойти к стене, — перевел Ниссе и вскочил на ноги.
Суматоха не сразу сообразил, в чем дело. Это пришлось не по нраву одному из бандитов, и он поторопил его сильным пинком. Суматоха хотел наброситься на негодяя, но Ниссе остановил его и шепотом велел не рыпаться, если жизнь дорога. Нехотя Суматоха последовал примеру Ниссе и Чико и поднял руки вверх.
Главарь бандитов — его можно было узнать по золотой пластине на прикладе и надетому наискось через плечо второму патронташу — обрушил на ребят град вопросов. Ниссе и Чико едва поспевали отвечать: «Но, комманданте», и Суматоха повторял за ними эти слова, будто попугай. Наконец главарь мотнул головой, все трое еще раз осмотрели каюту и ушли, тяжело ступая коваными башмаками.
— Что им надо было? — Суматоха лопался от любопытства.
Ниссе пожал плечами.
— Кого-то искали, я уж не стал допытываться. В таких случаях лучше помалкивать. Особенно, когда человек сбежал.
— А тебе не кажется, что надо все-таки пойти в полицию? Они ведь напали на нас, — сердито сказал Суматоха, потирая себе спину.
В ответ Ниссе громко расхохотался. Суматоха никак не мог понять, что его так рассмешило. Наконец его друг, все еще смеясь, простонал:
— Дорогой, ты попросту ничего не понял! Это же и была полиция. А негодяй, который дал тебе пинка, по меньшей мере сержант.
Чико решил приободрить своих друзей и снова заиграл что-то веселое на флейте, да еще пустился в пляс. Судя по всему, танец был только что придуман. Индеец так здорово передразнивал незваных гостей, что Суматоха опять повеселел.