Открыватели дорог

Борис Петрович тут же позвонил в областное управление и попросил прислать на завтра самолет. Сначала они облетят район, по которому пройдет трасса. А уж потом, сказал Колыванов, он снова задаст тот же вопрос: «А хватит ли у тебя, товарищ Чеботарев, настойчивости и смелости, чтобы воевать до конца?»

Колыванов стал опять весел, говорлив. Они еще посидели дома, вспоминая разные смешные происшествия из прошлой совместной работы, но Чеботарев видел: грызет все-таки инженера забота…

А утром пришел самолет.

Чеботарев стоял на крыльце, поеживаясь от утреннего заморозка и наблюдая новую для него жизнь лесного городка, когда услышал гудение. Самолет выл монотонно и надсадно, будто ему трудно было лететь в разреженном холодном воздухе, прозрачном до того, что рябило в глазах.

Заметив, что самолет пошел на круг над приречным лугом, Чеботарев побежал доложить Борису Петровичу. Для него все вернулось на старые места, точно он никогда и не покидал свою должность помощника Колыванова.

Но как только «Антон», в который они с Колывановым уселись, оторвался от желто-зеленого луга и, сделав разворот, пошел на север, у Чеботарева неожиданно заныла душа.

Самолет перевалил через Красные горы, окружавшие город.

Подхваченный токами воздуха, он переваливался с крыла на крыло, то падая так, что сердце, казалось, подпирало куда-то к горлу, то снова выравниваясь и вздымаясь вверх.

Чеботарев смотрел через борт, пытаясь представить себе будущую железную дорогу. Кругозор у него был отличный, он сидел на последнем месте и мог видеть по обе стороны все, что открывалось между крылом и хвостовым оперением.

Чеботарев смотрел через борт, пытаясь представить себе, что будет день, когда по этой забытой богом и людьми пустыне, по серо-зеленым болотам, на которых, как гигантский костяк, возвышались гранитные и базальтовые скалы, по этим лесам, вдруг сменяющимся черными полосами буреломов, по этим горам, выветренным и размытым за миллионы лет их одинокого стояния между западом и востоком, — по всей этой безрадостной и холодной земле пройдут паровозы. Да и какие тут могут быть станции, депо, поселки, заводы, колхозы среди костлявых гор, между двух стен черного леса, по-над болотами, от которых даже сюда, к самолету, доносится резкое дуновение холодного и плесневелого воздуха. Неужели он — строитель — поедет тут когда-нибудь в вагоне, а на станциях будут встречать первый поезд или вообще поезд толпы шумных ребятишек; молодки в кичках, с двумя рогами впереди, вынесут парное молоко, морошку, голубицу, чернику, пироги с черемухой…

И хотя Чеботарев уже проехал однажды по такой трассе, между такими же болотами, он все никак не мог представить, что сюда продвинется железная дорога и что именно ему и его товарищам придется строить ее…

Молодой строитель сидел безмолвно, с испугом глядя на расстилавшуюся внизу пустыню, не в силах осмыслить и представить ее заселенной, покоренной, да еще при его непосредственном участии.

Колыванов дважды окликнул его, прежде чем Чеботарев понял, что вопрос относится к нему. Он прислушался. Лица начальника он не видел, но голос, — вот странно! — голос был веселый, словно Колыванов не замечал того, что находилось внизу, с чем им придется бороться. А может, Колыванов просто не понимает еще всех трудностей? Однако, подумав это, Чеботарев немедленно устыдился — уж ему ли не знать дотошную натуру инженера!

— Ты слышишь, Василий? — добивался Колыванов. — Уснул ты, что ли?

«Да, тут уснешь!» — хотел было сказать Чеботарев, но ответил только одним словом:

— Слушаю!

— Смотри направо, — сказал Колыванов своим веселым, не допускающим никаких сомнений голосом, — тут будет самая большая станция. Это рудники. Весной начнут строить первую домну для переработки хромитовых руд. Французы в тысяча девятьсот четвертом году тут разрабатывали руды, но дорогу провести не смогли, их заела конкуренция, и они взорвали свои домнушки. Видишь?

Чеботарев увидел широкую реку, луга по берегам, отодвинувшийся от реки угрюмый лес, словно он нехотя дал когда-то приют пришельцам, размышляя про себя, что они пришли ненадолго. И действительно, пришельцы ушли, это подтвердил сам Колыванов. А лес снова начал придвигаться к реке. Кое-где еще видны были бурые пятна — наверно, склады руды, так и не обработанной и уже разложившейся от времени.

Самолет снизился, Колыванов приказал летчику показать место будущего строительства во всей красоте. Стали видны белые пятна оставшихся складов огнеупорной глины; разрушенные взрывами доменные печи, места которых можно было определить по оставшимся после взрыва «козлам» — застывшему чугуну; весь поселок, принявший типично крестьянский вид: по отвалам бродили стада коров. Коровы паслись на обширных лугах. Жители этих северных мест не занимались полеводством, так как ранние морозы убивали злаки, не давая им вызреть.

Немногочисленные люди выбегали из домов, вглядываясь в самолет — еще очень редкое зрелище в этих местах. По реке молевым сплавом плыли бревна, загораживая в иных местах все русло.

На берегах шла быстрая и суетливая работа. Всплески воды показывали те плотбища, откуда сбрасывали этот последний в году сплавной лес. Далеко по реке, и внизу и вверху, виднелись небольшие суда — баржи и шитики, их вели на буксирах маленькие катера.

Самолет сделал новый разворот, и вот поселок и темно-синяя шапка горы, по имени которой он назывался, исчезли из виду, и опять потянулись леса…

Это были те леса, где человек чувствует себя бессильным, где сами собой возникают пожары, где топор не в силах прорубить дорогу. Но и по этим лесам все-таки прошла дорога. Самолет летел вдоль дороги, и Чеботарев видел редкие машины, словно доказывавшие ограниченность людских возможностей в заселении безлюдного края. И как на реке Чеботарев отмечал трудное движение судов, ведомых моторными катерами, так и здесь он видел только огромный труд, с каким доставляется каждый килограмм груза в эти леса.

Прииск Алмазный вынырнул так неожиданно, что Чеботарев попросил еще раз пролететь над ним. Прииск расположился в долине между голубыми меловыми горами. Два десятка домов, несколько бараков, белые столбы взрывов в горах, речка, замутненная до того, что казалась красной, — вот все, что увидел Чеботарев. Он сухо спросил:

— А стоит ли прокладывать сюда трассу? Тут работы на год — на два… Потом прииск обеднеет, и придется его бросить…

— А ты посмотри повнимательней, — остановил его Колыванов. — Видишь, дорога ушла влево от прииска? Там новый рудник, добывают медную руду. Тут, дружба, вся тайга на медистых песчаниках стоит. А еще левее, где речка исчезает в горах, — шеелит обнаружен. Так что здесь скоро будет новый промышленный район…

Чеботарев промолчал. Колыванов сказал что-то летчику, потом снова вызвал Чеботарева:

— Вперед мы летели по той трассе, что запроектирована, а теперь полетим вдоль трассы по моему варианту. Смотри как следует…

Самолет сделал круг и устремился прямо над горами.

Чеботарев со страхом рассматривал эти горы, прорезанные ущельями, и невольно оборачивался на речной простор, вдоль которого, казалось ему, в сто раз легче пройти с трассой.

Но Колыванов упорно глядел вниз, будто пытался взглядом проникнуть через вершины гор и найти те именно ущелья, которые сократят будущую железную дорогу. Иногда он говорил что-то летчику, и летчик послушно закладывал вираж над горами, почти касаясь их лесистых вершин, а затем снова вел самолет по прямой.

Миновав горы, они вылетели на простор, где вместо леса торчали только какие-то серенькие столбики. Чеботареву показалось вначале, что они летят над вырубками, но, приглядевшись, он ахнул. Самолет шел над огромным безлесным болотом, если не считать торчавших на этом болоте сушин и мелких, похожих на кустарники деревцев. Колыванов спросил странно довольным голосом:

— Ну как тебе кажется? Трасса сократится почти на сто километров. Вон, видишь, уже рудники.

Действительно, они снова были над рудниками. А потом самолет опять отошел от реки и закачался над такой тесниной лесов, что Чеботареву стало жутко при одной мысли о том, что может испортиться мотор. Тут не найдешь места для посадки, рухнешь прямо на столетние деревья, среди которых особенно величаво выделялись почти черные шапки кедровника, в иных местах занимавшего сотни гектаров.